«И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он»! И потому я – ничтожное дитя ничтожного мира – вправе говорить только о том, что чувствую, о том, что находится в области моего понимания происходящих процессов! А чувство у меня одно. Вернее, это даже не чувство, а предчувствие… Нас ждут страшные времена, после которых нам придется по-новому взглянуть на самих себя. И помяните мое слово: то, что мы увидим по прошествию времени, понравится далеко не каждому из нас. Однако вместе с тем я категорически возражаю против того, что нашего общего врага зовут страх – страх смерти ничто в сравнении с самой смертью! А вот с тем, что на улицах нашего города действительно развернулась настоящая война, как в переломном Сталинграде в сорок втором, я полностью согласен. Больше того: оттого, как она закончится, кто в ней победит и какой ценой будет достигнута победа, зависит исход извечной борьбы добра со злом.
Романов тяжело выдохнул. Казалось, что на последней фразе об извечной борьбе добра со злом он израсходовал последний запас слов, и теперь все мысли были заняты исключительно тем, как восполнить его.
– Так вы считаете, – вежливо склонив голову, спросил Малявин, – что насилие на улицах города можно искоренить только путем консолидации всех здоровых сил общества? Тогда разрешите спросить: в чем, по-вашему, должна заключаться помощь творческой интеллигенции в этом не простом деле?
Василий согласно кивнул, дескать, вопрос понятен, и принялся рассуждать о предназначении творческой интеллигенции.
Он говорил пространно и долго. Сначала в его ответе чаще, чем обычно, звучали осторожные выражения: «возможно», «на мой взгляд», «может быть», однако по мере того, как он осваивался в роли человека, чье мнение интересует целый город, в его речи всё чаще проскальзывали слова: «знаю», «считаю», «уверен». Изменилось и само поведение Романова. Он уже не обливался холодным потом при виде нацеленных на него объективов телекамер – они не пугали его, а, казалось, напротив, наполняли дополнительной энергией и уверенностью в том, что всё, о чем он думает и говорит, теперь имеет ценность не только для него одного.
Ему было хорошо. Он чувствовал себя большой дойной коровой, до чьего переполненного молоком вымени дотронулись пальцы дояра. Подробно отвечая на вопросы Никиты Малявина, он каждым произнесенным в микрофон словом, каждой прожитой в студии секундой получал ни с чем не сравнимое наслаждение, оттого, что может наконец-то выплеснуть из себя всё то, что томило его в течение долгого времени. А в тот момент, когда он уже решил, что нет ничего, что могло бы омрачить его счастья – заметил, что говорит совсем не так, как хотелось бы. Вместо того чтобы вести себя скромно, с достоинством, как ведут себя заслуженные люди, которым нет нужды казаться лучше, чем они есть на самом деле, он незаметно для себя сбился на назидательный тон.
Романов попытался изменить речь – стал говорить медленнее и тише. Но если достоинством заслуженного человека он овладел сразу и в полной мере, стоило ему как бы между делом назвать дату своего вступления в Союз писателей, то выглядеть скромным не удавалось – чтобы он ни говорил, как бы ни говорил, он говорил так, словно знал нечто такое, чего не знает абсолютно никто.
От состояния эйфории не осталось и следа. Поняв, что выступление не удалось, Романов принялся всячески донимать Малявина. То он требовал перезаписать те места, где, как ему казалось, вел себя особенно нескромно, то останавливал съемку и высмеивал вопросы, которые тот задавал, ёрничал, а в результате добился обратного результата – каждый новый дубль оказывался хуже предыдущего.
Телевизионщики терпеливо вынесли его капризы и даже несколько раз похвалили за удачные ответы, но потом, в разговорах за послерабочей бутылочкой пива, заметили Малявину, что его друг, известный поэт Романов, – натуральный засранец.
1 марта
Из заключения Облизбиркома:
«Призыв вдовы убитого кандидата в губернаторы В.Барыкина О.Барыкиной, обращенный к избирателям супруга, с просьбой отдать свои голоса Е.Реве, не ущемляет права других кандидатов».
Программа «Криминальный репортаж» вышла в эфир вечером первого марта, когда съемочная группа Никиты Малявина, вместе с примкнувшим к ней Василием Романовым, решившим, как он выразился, «повариться на телевизионной кухне», готовилась к репортажу из Дворца спорта, где должно было состояться убийство известного в городе человека. В то время, как все занимались делом – таскали аппаратуру, бегали друг за другом, улаживали постоянно возникающие проблемы, Романов сидел перед монитором компьютера и перечитывал переписку Демиурга с Пиратом.
Демиург28.02.200310.39
Пирату. Я сделал всё, как обещал. Прохожий на улице Дзержинского – творение моих рук.
Пират28.02.200310.55
Демиургу. А я-то думал, что бригадир Хусаинов сам упал на нож. Шутка! Бью А5!
Демиург28.02.200311.13
Пирату. А5 – промах. Г6?
Пират28.02.200311.25
Демиургу. А чего сразу Г6-то? У меня, между прочим, есть еще и другие клеточки. З2, например, или К5. Так что ты подумай, не руби с плеча!
Демиург28.02.200311.31
Пирату. Откровенно скажу: надоел ты мне! В общем, так: или мы сию минуту начнем играть в морской бой, или я займусь чем-нибудь другим.
Пират28.02.200311.40
Демиургу. Откровенность за откровенность: Г6 ранен!
Демиург28.02.200311.48
Пирату. Г7?
Пират28.02.200311.52
Демиургу. А вот с Г7 ты, парень, крупно промахнулся! Бью Ж2!
Демиург28.02.200311.59
Пирату. Ж2 – тоже промах. Г5?
Пират28.02.200312.07
Демиургу. Грустно мне что-то, Деми. Погода за окном сегодня какая-то пасмурная. Ты какой-то неулыбчивый. И корабль мой теперь уже дважды раненый.
Демиург28.02.200312.14
Пирату. Г4?
Пират28.02.200312.31
Демиургу. А правда, почему я не могу представить тебя улыбающимся? Нет, я, конечно, допускаю, что ты иной раз кривишь губы, когда ты показываешь свой нож «испуганнорожим прохожим». Но почему ты мне ни разу не улыбнулся меж строк? Нет ответа. А раз так, всем нам остается уповать на то, что сообщение о потопленном тобой трехпалубном корабле под названием «Милицейский начальник (он же криминальный авторитет)», заставит тебя хоть немного развеселиться. Ну, улыбнись, Деми, не будь занудой!
Демиург28.02.200312.39
Пирату. Уже улыбнулся. Но это не потому, что ты просишь меня об этом. Просто я на секунду представил, как ты будешь мучиться, страдать, пытаясь отыграть милицейского начальника или криминального авторитета. Тем не менее удачи тебе, Пират!
Пират28.02.200312.43
Демиургу. «Мучиться, страдать». Злой ты, Демиург, плохой. Я больше не хочу, чтобы ты мне улыбался между строк. И встречаться с тобой темной ночью на улице, кстати, тоже не желаю. Уж извини. Спишемся завтра.
Демиург28.02.200312.50
Пирату. Ты за сутки собираешься отыграть трехпалубный корабль? Ну, ну! Считай, что я уже развеселился. Пока.
Романов не стал читать комментарии поклонников Харякина, а сразу перешел к дальнейшей переписке Демиурга с Пиратом.
Пират01.03.200311.09
Демиургу. Разрешите доложить! Несмотря на скепсис, выраженный в вашем последнем послании от двадцать восьмого февраля, свой игроцкий долг я исполнил. Трехпалубный корабль отыгран – криминальный авторитет по кличке Жихарь ликвидирован. (Благодарность от милиции принимается отдельно.) Комментарии требуются?
Демиург01.03.200311.24
Пирату. Требуются.