Барбер, который ясно представлял себе состояние дел Петтигрю, тоже знал это и воспринял бы отказ как оскорбление. «А это означало бы, — рассудил Петтигрю, — что он затаит на меня зуб на весь оставшийся период турне». Аккуратно складывая парик в потертый жестяной футляр и характерным для себя образом наморщив нос, он обдумал все варианты.
— Обед с его светлостью, гм? — сказал он наконец. — А кто еще будет?
— Высокий шериф, капеллан и миссис Хаббертон.
— Это какая же? Та симпатичная, глупенькая на вид женщина, которая сидела позади него? Может, оно того и стоит… Ладно, приду.
Дерек, немного обескураженный бесцеремонным отношением к почти королевскому приглашению, уже собирался уходить, когда в раздевалку вошел еще один член суда, ровесник Петтигрю.
— Я закончил, — сказал вошедший. — Хочешь, возьмем такси на двоих до вокзала?
— Прости, не могу. Я остаюсь на обед.
— О! Полагаю, Папа Уильям тебя пригласил?
— Да.
— Хорошо, что тебя, а не меня. Пока!
Дерек, весьма заинтригованный, набрался храбрости спросить:
— Простите, сэр, а почему он назвал судью «Папой Уильямом»?
Петтигрю насмешливо посмотрел на него и спросил:
— Вы знакомы с леди Барбер?
— Нет.
— В ближайшее время, безусловно, познакомитесь. «Алису в стране чудес» читали?
— Разумеется.
— Помните, там папа Уильям говорит: «В ранней юности мышцы своих челюстей я развил изучением права, и так часто я спорил с женою своей, что жевать научился на славу»? Послушайте, возвращайтесь-ка вы лучше в зал, а то судья того и гляди закроет заседание. Должно быть, он уже в самом конце сегодняшнего списка дел. Увидимся за обедом.
После ухода молодого человека Петтигрю несколько минут оставался один в унылой раздевалке и, наморщив лоб, о чем-то размышлял.
«Глупо было говорить это мальчишке, — пробормотал он. — В конце концов, ему может нравиться Барбер. И наверняка понравится Хильда… Да ладно!»
Он подавил угрызения совести. В это время суток он не был обязан испытывать возвышенных чувств по отношению к ней.
Петтигрю, который шел пешком от Каунти-Холла, прибыл в резиденцию сразу же вслед за остальными гостями, вошел в гостиную как раз в тот момент, когда Барбер в который раз повторял: «И фамилия Маршалл, и должность маршал», — и услышал взрыв девчачьего смеха, который означал, что миссис Хаббертон оценила шутку. Смех был не единственным ее девчачьим свойством, отметил Петтигрю после того, как с представлениями было покончено. Ее манеры, одежда, облик — все было замышлено так, чтобы создать иллюзию, будто хоть ей и не может фактически быть менее сорока, по сути своей она остается девятнадцатилетней, причем неопытной девятнадцатилетней, девочкой. Впрочем, подумал он, слово «замышлять» едва ли здесь уместно. Такое явно безмозглое существо ничего «замыслить» не в состоянии. Судя по всему, в пушистую хорошенькую головку миссис Хаббертон и не приходило, что она по всем параметрам отличается от легкомысленной милашки, которая вышла замуж прямо со школьной скамьи двадцать с хвостиком лет назад. Одного взгляда на ее мужа было достаточно, чтобы понять, что он тоже не видит этой разницы. Еще несколько лет — и она наверняка будет представлять собой весьма жалкое зрелище. Но пока она сохраняла еще некоторое шаловливое очарование, которое, следовало признать, не было лишено привлекательности. Похоже, Барбер разделял его мнение.
Маршалл, которого бросило в краску от смеха миссис Хаббертон, дрожащей рукой разливал шерри, а несколько минут спустя Сэвидж распахнул дверь и, склонившись в глубоком поклоне, объявил:
— Обед подан, милорд!
Миссис Хаббертон направилась к выходу, но судья опередил ее.
— Прошу прощения, — проскрипел он, — однако во время турне принято, чтобы судья везде следовал впереди всех — даже дам.
— О, разумеется! Как глупо с моей стороны, я забыла! — рассыпалась колокольчиками миссис Хаббертон. — Вы ведь здесь — сам король, не так ли? Простите меня за оплошность. Полагаю, мне следовало сделать реверанс, когда я вошла в комнату?
Барбер уже вышел, и его голос донесся через дверной проем:
— Лично я не придаю значения подобным вещам, но кое-кто из моих коллег…
Обед был весьма обильным. Нормирование продуктов пока еще только предстояло, а повариха миссис Скуэр была воспитана в традициях, которые не могло поколебать столь ничтожное обстоятельство, как какая-то война. Миссис Хаббертон, которой домашнее хозяйство представлялось нескончаемым кошмаром, не переставала щебетать, с завистью и возбуждением изучая меню. Она Видела там замаскированные своеобразным французским языком миссис Скуэр fillets морского языка, cutlets из ягненка, оладьи, какие-то непереводимые пряные закуски, и ее глаза искрились детским восторгом.
— Четыре блюда на обед! — восклицала она. — И это в военное время! Настоящее пиршество!
Как обычно, слишком поздно она сообразила, что сказала нечто неуместное. Ее муж покраснел, капеллан неловко закашлялся. Судья резко поднял брови, так же резко опустил и, набрав воздуха, собрался было заговорить.
«Сейчас опять будет рассказывать о своих коллегах», — подумал Петтигрю и от отчаяния прибег к спасительной иронии, по обыкновению сболтнув первое, что пришло ему в голову:
— Четыре блюда Апокалипсиса, так сказать.
Тишина воцарилась за столом достаточно надолго, чтобы он успел сообразить, что более неудачную шутку выдать было трудно. Правда, маршал не удержался в первый момент от смешка, но тут же подавил его под осуждающим взглядом судьи. Миссис Хаббертон, которой шутка и была предназначена, сделала вид, что ничего не поняла. Капеллан выглядел профессионально оскорбленным. Высокому шерифу воротник показался еще более жестким, чем всегда.
В продолжавшемся тяжелом молчании его светлость, пользуясь своей королевской прерогативой, первым положил себе рыбы и многозначительно сказал:
— Дайте припомнить, Петтигрю: это вы поддерживаете обвинение в деле об убийстве сегодня во второй половине дня?
(«Чертовски же хорошо знает, что не я», — подумал Петтигрю. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как Генеральный прокурор обнародовал все назначения на Южное турне, и тайные надежды Петтигрю на то, что Барбер не будет иметь к нему ни малейшего отношения, рухнули.) Вслух он лишь учтиво сказал:
— Нет, судья, обвинение возглавляет Фродсхэм. Младший у него — Флэк. Быть может, вы имели в виду Истберийское дело, по которому я выступаю защитником?
— Ах да! — ответил судья. — Это в рамках защиты неимущих обвиняемых, не так ли?
— Именно так, судья.
— Прекрасная система, — продолжил Барбер, повернувшись к миссис Хаббертон. — В наше время она позволяет неимущим получить юридическую помощь даже квалифицированного юриста за счет государства. Правда, боюсь, — добавил он, — что установленные гонорарные ставки прискорбно неадекватны. Думаю, то, что вы взяли на себя такое дело, свидетельствует о великом бескорыстии с вашей стороны, Петтигрю. Едва ли оно при столь низком вознаграждении стоит вашего времени и усилий, между тем как вы, без сомнения, могли бы зарабатывать гораздо более существенные суммы, защищая других клиентов.
Петтигрю поклонился и вежливо улыбнулся, но глаза у него остекленели от злости. И вся эта тяжеловесная ирония по поводу его хилой и продолжающей сокращаться практики — в отместку за всего лишь незначительную шутку! Как типично для этого человека.