Третий: ценность человеческой личности абсолютно не зависит от успехов и достижений этой личности. Каждый человек, какова бы ни была его общественная значимость, в равной степени достоин внимания и уважения. Четвертый: смысл жизни в том, чтобы служить Богу. А это в первую очередь значит любить друг друга, заботиться о ближнем и помогать ему в его нуждах. Именно таким образом мы прикасаемся к Нему, к Вечности.
Меня интересует несколько важных вопросов. Он выслушивает их очень внимательно и отвечает как опытный проповедник — внятно, просто, отчетливо разделяя слова.
— Любовь — обязательное условие брака?
— Нужно уточнить, что вы называете любовью. Для молодого человека это не только прелестное романтическое чувство, но и чисто физиологический призыв. Для супруга постарше — это обязательство перед семьей. Это потребность мужа заботиться о жене и — наоборот. Чувства приходят, уходят, опять приходят. Они не могут быть основой брака все время. Главный мотор семейной жизни — это установка, настроенность на постоянство жизни вдвоем. Стремление к верности, служение друг другу — вот основа брака.
— Как правильно воспитывать ребенка, как требовать от него добродетелей, которыми подчас сам не обладаешь?
— Мы должны отказаться от цели воспитать ребенка совершенным. Не надо бояться его недостатков. Он — живое существо, он не может быть идеальным. Если же вы все-таки будете добиваться своего, попытаетесь воспитать в нем важные для вас свойства, он в конце концов просто взбунтуется против вашего воспитания.
— Почему так велик процент разводов?
— Потому что современная жизнь движется на колоссальных скоростях, да к тому же с ускорением. Супруги в погоне за деньгами тратят на работу больше часов. У них не хватает времени на общение друг с другом и с детьми. А ведь без глубоких долгих разговоров отношения выхолащиваются, теряют душевность, становятся чисто функциональными. Особенно страдают семьи, в которых работают женщины.
— Значит ли это, что вы против женского труда?
— Я никогда этого не утверждал. Но я считаю, что до тех пор, пока последний ребенок не пошел в школу, мать работать не должна. Ведь на это нужно не больше двенадцати — пятнадцати лет. Не такая уж большая жертва.
— Но если женщина имеет высокую квалификацию, для нее это срок огромный. Она утратит за это время все знания, навыки, она отстанет от современных требований в своей профессии. Да и потом, предположим оптимальный вариант: последний, третий ребенок родился, когда ей было тридцать — тридцать пять лет, это значит, что она выйдет на рынок труда к сорока пяти — пятидесяти годам. Какая же тут карьера?!
— Ну, это ее право сделать выбор — карьера или дети.
И вот тут я пересказываю своему собеседнику события в Вашингтоне, когда студенты протестовали против запрета на аборт. Спокойный и доброжелательный Джеймс Добсон начинает волноваться и слегка раздражается.
— Аборт — это преступление, — говорит он, — и не перед обществом — перед Богом. Ведь именно Он дал миру новую жизнь. Такова была Его воля. Женщина, решившая этой воле противиться, — грешница. Но, кроме того, это еще и криминал в прямом смысле слова. Говорить про эмбрион, что он еще не человек — невежество. В тот момент, когда клетка оплодотворила другую клетку, уже произошел священный акт появления Будущего Человека. Лишить его жизни во чреве матери или потом — значения не имеет. Это все равно убийство. Оно должно быть подсудно.
— А если беременность, положим, результат изнасилования?
— Все равно, — отвечает доктор Добсон. — В моей практике, кстати, была одна такая история.
И он подробно рассказывает мне этот случай. Девочка из бедной негритянской семьи была отличницей в школе.
Она мечтала получить хорошее образование, хорошую работу, вырваться из нищеты. Однако судьба распорядилась иначе. Однажды — ей было тогда пятнадцать лет — она засиделась в классе дотемна. Школьный автобус уже ушел. И она пошла пешком пять миль, около семи километров. Через полтора часа она была на окраине своего поселка и уже видела огоньки в окнах домов. В это время на нее набросились трое подростков и изнасиловали. Родителям она ничего не сказала, она их очень боялась. А через некоторое время она узнала, что беременна.
— Она пришла ко мне за тем, чтобы я посоветовал, как ей сделать аборт. Денег у нее на это не было, — рассказывал доктор Добсон. — Мы беседовали долго. Она дрожала от страха, говорила, что боится родителей, что хотела бы в будущем родить в законном браке, но кто же теперь на ней женится? И главное, она хочет учиться, приобрести какую-нибудь достойную профессию. Но я объяснил ей, какой грех она возьмет на душу, если пойдет на операцию. Я предложил ей другое — вместо того, чтобы убивать живую жизнь, родить ребенка. А потом отдать его приемным родителям. Благо желающих усыновить детей в Америке очень много.
Дальше события складывались так. Девочка рассказала обо всем родителям, те ей не поверили, побили ее и выгнали из дома. Она нашла приют в Доме для обиженных женщин, там и родила. По сценарию Добсона дальше она должна была стать свободной и вернуться домой и в школу. Однако доктор все-таки мужчина и, возможно, не очень хорошо знаком с женской психологией. Когда девочка увидела завернутое в пеленки существо, так сильно похожее на нее... Когда она приложила к его рту свой сосок, а он благодарно зачмокал... Словом, когда она ощутила себя матерью, неразрывно связанной с этим младенцем, она отказалась расставаться с ним. С большим трудом доктору Добсону удалось уговорить родителей взять ее домой. «Да, — говорит он, — ее, видимо, никто не возьмет замуж: в этом комьюнити суровые законы морали. Да, она вряд ли сумеет окончить школу, а если и окончит, то дальше учиться ей будет трудно: надо зарабатывать деньги на жизнь. И, уж конечно, не высококвалифицированным и высокооплачиваемым трудом. Да, пусть ее мечтам не суждено сбыться. Но она нашла свое счастье в материнстве», — резюмировал доктор Добсон.
В пятнадцать лет счастье в материнстве? Вместо перспектив, которые были вполне реальны для способной, трудолюбивой и амбициозной отличницы?
И я усомнилась в безупречности суждений доктора Добсона.
Развод
В последние десятилетия, показывает статистика, разводов в США стало немного меньше. Но все равно по количеству распадающихся браков страна стоит на одном из первых мест в мире. Одновременно, как я уже говорила, брак, семья — самая высокая ценность для американца. Я долго не могла объяснить себе этот парадокс. Какая же это высшая ценность, если она так легко разрушается? Помогла мне сорокалетняя Поли Симпсон, учительница средней школы в Сиэтле. Поли недавно оставил муж, и она пылала негодованием. «Чего, нет, ты мне скажи, чего ему не хватало? — требовала она от меня ответа. — В доме всегда было убрано, обед всегда к его приходу готов. Ну, ссорились иногда, но не часто. Чаще вообще не разговаривали — телевизор смотрели. И вдруг он приходит и говорит: „Семья — это радость. Это любовь. Это счастье. А у нас всего этого нет“. Наслушался романтических бредней — и по телевизору, и по радио. Просто свихнулся». И сразу все стало на свои места: да, американцы высоко ценят семью. Но не всякую, а лишь гармоничную.
«В последние годы, — пишет М. Лернер, — у американцев наметилась тенденция нового отношения к браку. В нем они пытаются найти удовлетворение многих своих потребностей — и душевных, и сексуальных, и социальных.