Прежде чем я успел ответить, вмешалась Саксони:
- Вы не подскажете, где нам найти Анну Франс? Мы очень хотели бы написать книгу про ее отца.
Тишина воцарилась поистине гробовая. И на окружающих лицах медленно проявился интерес, стал наплывать на нас, как дым во влажном воздухе.
- Анну? Вы говорите, что хотите написать книгу про Маршалла? - загремел дэновский голос над кухонным шумом, над неподвижностью, над шорохом ветерка, долетавшего неизвестно откуда и так же быстро угасавшего.
Я разозлился на Саксони. Мне хотелось несколько дней побродить по городку и хотя бы немного разведать обстановку, прежде чем объявлять, зачем мы здесь. Недавно я читал статью про одного писателя, только-только начавшего приобретать известность. Жил он в маленьком городке в штате Вашингтон, и, когда кто-нибудь приезжал с расспросами, местные жители держали рот на замке, потому что любили своего писателя и оберегали его спокойствие. Хотя Маршалл Франс и умер, я все же был уверен, что жители Галена не захотят рассказывать о нем. Нет, но такой глупости я от Саксони никак не ожидал. Наверно, переволновалась оттого, что мы наконец здесь.
Дэн отвернулся и проревел одному из своих приятелей:
- Этот тип хочет написать книгу о Маршалле Франсе!
- О Маршалле?
Женщина за столом напротив в голубых джинсах и мужской ситцевой рубашке присвистнула:
- Ты говоришь, о Маршалле?
Мне хотелось забраться на скамейку и объявить в мегафон: "ДА, РЕБЯТА! Я ХОЧУ НАПИСАТЬ КНИГУ О МАРШАЛЛЕ ФРАНСЕ. ВАС ЭТО УСТРАИВАЕТ?" Но я лишь отхлебнул кока-колы.
- Анна!
Я не был уверен, что правильно расслышал. Дэн произнес это так, будто звал ее, а не просто очередной раз повторял имя.
- Что? - раздалось у меня из-за спины, и я чуть было не обделался.
Спиной к Анне Франс я прошел мимолетное чистилище, что предваряет коренной перелом в судьбе. Мне хотелось обернуться, но я не посмел. Как она выглядит, каков ее голос, ее глаза, машинальные жесты? Я вдруг осознал - на этих захолустных посиделках,- что ближе, чем сейчас, не окажусь к Маршаллу Франсу никогда в жизни, и осознание парализовало меня.
- К вам можно подсесть? - прошелестел ее голос над моим левым плечом, словно листок на ветру. Я мог бы протянуть руку назад и дотронуться до нее.
- Конечно, Анна, конечно! Эти ребята умирают от нетерпения с тобой повидаться. Они проделали такой путь, из Коннектикута!
Я услышал, как Саксони подвинулась на скамейке, освобождая Анне место, услышал приглушенный обмен приветствиями. И вынужден был наконец оглянуться.
Это была та женщина, что несла коробки с булочками для гамбургеров. Ее черные волосы, короткие и блестящие, были стрижены под горшок и закрывали уши, так что виднелись только мочки. Маленький симпатичный носик вздернут, а разрез серо-зеленых глаз чуть ли не восточный. Пухлые губы отливали пурпуром, и я был уверен, что это их естественный цвет, хотя иногда они становились темно-лиловыми, будто бы она сосала какие-то цветные леденцы. На ней был белый плотницкий комбинезон, черная футболка, никаких украшений и черные резиновые вьетнамки. В целом - модная, чистенькая моложавая домохозяйка со Среднего Запада. Где же, черт возьми, этот персонаж Чарльза Аддамса, так ярко расписанный Дэвидом Луисом? Анна выглядела в точности как домохозяйка, только что помывшая семейный микроавтобус на станции техобслуживания "Шелл".
Она протянула мне руку, мягкую и прохладную, моя же была вся в поту.
- Вы Томас Эбби? - Анна улыбнулась и кивнула, будто уже знала, кто я такой, и не отпускала мою ладонь. Я чуть не выдернул руку, когда Анна произнесла мое имя.
- Да, м-м-м, здравствуйте. Как вы...
- Дэвид Луис написал мне, что вы собираетесь приехать.
Я нахмурился. Зачем он это сделал? Если она в самом деле такая Медуза, какой он ее выставил, то, зная, зачем я приехал, еще плотнее законопатит все щели.
Я дал клятву при первой же возможности послать Луису гневное письмо на десяти страницах. Ничего удивительного, что все биографы возвращались несолоно хлебавши: при таких-то палках им в колеса Анна имела на старте двадцатимильную фору.
- Не возражаете, если я присяду? Совсем сегодня забегалась, да еще эта сумасшедшая жара... - Она покачала головой, и ее по-монашьи остриженные волосы колыхнулись взад-вперед, словно травяная юбочка в обтяжку.
Я вспомнил, что толком еще не представил ей Саксони.
- Мисс Франс, это моя коллега Саксони Гарднер. - Коллега? Когда в последний раз я употреблял это слово?
Они улыбнулись друг другу и пожали руки, но я заметил, что их рукопожатие было недолгим - руки еле соприкоснулись.
- Вы тоже писатель, мисс Гарднер?
- Нет, я провожу исследования, а Томас будет писать.
Почему она употребила будущее время, а не сказала "Томас пишет"? Это звучало бы профессиональней.
Глядя в их лица, я старался не замечать, что Анна прелестна, а Саксони грубовата. Может быть, сказалась моя мимолетная обида на Сакс.
- Вы хотите написать книгу о моем отце? Почему?
Мне подумалось, что теперь лучше всего будет выложить все без обиняков и посмотреть, как она отреагирует.
- Потому что он - самый лучший, мисс Франс. Только с его книгами ощущение погружения было настолько... всеобъемлющим. Дело в том, ну, то есть, это не важно, короче, я преподаю в школе язык и литературу, и даже все классические "шедевры" не производят на меня такого впечатления, как "Страна смеха".
Мой комплимент ей как будто бы понравился, но она отвела глаза и дотронулась до моей руки:
- Я миллион раз вам говорила: не преувеличивайте, мистер Эбби. - Она улыбнулась, как маленькая девочка, абсолютно восхищенная собой. Я тоже не мог не восхититься ее шутке и улыбке.
Какого черта Дэвид Луис толковал мне о безумной мегере, сомнамбулически рыщущей по дому в черных одеждах и со свечой? Анна была симпатичная, с чувством юмора и без лишних претензий, и, судя по тому, что я успел увидеть, весь городок ее знал и любил.
- Это правда, мисс Франс,- выпалила Саксони с таким пылом, что мы с Анной аж вздрогнули.
- Но ведь Дэвид говорил вам, как я отношусь к написанию биографии отца?
- Он сказал, что вы категорически против,- сказала Саксони.
- Нет, это не совсем так. Я была против, потому что люди, желавшие написать о нем, приезжали сюда из абсолютно неверных соображений. Они все хотели заделаться экспертами по Маршаллу Франсу. Но после разговора с ними сразу становилось видно, что их совершенно не интересует, что за человек он был. Для них он просто литературное имя, яркая величина.
В ее голосе сгустилась горечь, как облачная гряда на чистом небе. Анна смотрела на Саксони, так что я видел лишь ее профиль. Подбородок у нее был острый и угловатый. Когда она говорила, ее белые зубы выглядывали из-под темных тяжелых губ, резко с ними контрастируя, но тут же опять скрывались, когда она замолкала. Ресницы у нее были длинные, редкие, недавно подкрученные. Длинная белая шея казалась невероятно беззащитной, и на ней виднелось лишь несколько морщинок. Я бы дал Анне лет сорок или чуть меньше, но выглядела она крепкой и здоровой, и я мог представить, что она доживет до глубокой старости. Если не унаследовала от отца слабое сердце.
Анна повернулась ко мне и стала поигрывать голубой пластиковой вилкой, что мне дали вместе со свиными ребрышками.
- Если бы вы знали моего отца, мистер Эбби, вы бы поняли, почему это для меня настолько болезненно. Он был очень замкнутым человеком. Не считая моей матери и миссис Ли, у него почти не было настоящих друзей. Только вот Дэн, - она улыбнулась и кивком показала на бакалейщика, который пожал плечами и скромно опустил взгляд на свою лопаточку,- и еще несколько человек в городке.