Прошло полминуты, не больше, но мне показалось, что время исчезло, остановилось, и Чемоданов в своей стеклянной раме победил бренность и слился с вечностью, живой и трепещущей, как миг.
6
Мой тезка и потомок, биофизик Павел Погодин, принес с собой какой-то незнакомый мне предмет, сделанный, по-видимому, из синтетических материалов, поставил его и спросил:- Хотите совершить маленькую прогулку?За триста лет я ни разу не выходил из своего помещения и даже вздрогнул от неожиданного этого предложения.- Когда?- Когда хотите, хоть сию минуту.- Но я еще не брился. Мне нужно переодеться.- Зачем? Вы можете лежать как лежали. Мы даже не будем убирать стены. Для чего? Мир придет сюда, к вам. Время и пространство.- Что-то вроде кинохроники, - сообразил я. - Но где же экран?Павел улыбнулся.- Кинохроника? Древнее слово. Его помнят разве только историки культуры. Нет, речь идет не о столь примитивном отражении мира, а о чем-то, как вы убедитесь, более реальном, вещественном и более интимно связанном с тем, что вокруг нас и в нас самих. Кинохроника, насколько я представляю, всегда отражение прошлого, очень недавнего, но прошлого. Хоть на день, но все же отставание от "теперь" и "сейчас". А тут речь идет о синтезе прошлого, настоящего и будущего. Не только об отражении, но о реальном, вещественном синтезе, как вы сейчас убедитесь. "Тогда", "теперь" и "завтра", пронизанные динамикой.- Что это - искусство или жизнь? - спросил я.Он уклонился от ответа...- Поговорим об этом потом.Он нажал кнопку аппарата и сразу исчез, как провалился сквозь землю. Исчезло все, что меня окружало: стены, вещи. Исчез и я сам. Я уже не ощущал своего тела, словно пребывал одновременно и здесь и там. Но где и что это "здесь" и чем оно отличается от "там"?Мир вдруг стал беспредельным, словно в комнату, где я только что лежал, вошла вселенная. Затем исчезнувшее на миг мое "я" вернулось ко мне. Я летел в прозрачном аппарате над песчаной пустыней.Красивый женский голос сказал негромко:- Марс. Море времени.Он был близко, этот чудесный мелодичный голос, и одновременно бесконечно далеко, словно в прошлом. В нем была конкретная реальность настоящего и что-то от воспоминания.- Пролив Нереид.Молчание.- Северный Сырт. Утопия.Потом, как на картине итальянского Возрождения, я увидел лицо девушки на фоне неба, и оно чудесно ожило, это лицо, приближаясь. Мелодичный голос произнес вне и внутри меня:- Эллада. Море змей.Ощущение полета во сне. И музыка в ушах. Сердце бьется учащенно.Внезапный поворот во времени и пространстве. И вот я уже иду по аллее сада. Впереди - прозрачная стена. За стеной - ничего. Вакуум. Бездонное и пустое пространство.Голос девушки, словно приближаясь не то из прошлого, не то из будущего, говорит, преодолевая время:- Межпланетная космическая станция Балашово.Я иду и иду, и тонкая прозрачная стена отделяет меня от физического "ничто", от вакуума. Возле прозрачной стены у самого "ничто" играют дети.Мяч летит. Он ударяется в прозрачную стену и без звука отлетает от нее. Стена беззвучна.Я подхожу к детям. Их четверо: две шестилетние девочки и два мальчика. Один совсем крошка. Карапуз смотрит на меня, вытаращив синие глазенки.- Как тебя зовут? - спрашиваю я.- Витя.- А что там, за стеной?- Пустота, - отвечает он равнодушно.- А ты не боишься туда провалиться?- Чего бояться? Стена. Она высокая-высокая. Катя вчера сказала: "Она до неба". Но здесь ведь нет неба, дядя. Небо только на Земле.Снова ощущение легкости, ощущение полета во время сна. И музыка.Передо мной озеро. Сквозь прозрачную синеву воды видно, как плывет окунь.Рядом с плывущим окунем возникает поле ржи. Над рожью - облако. Я иду по тропе во ржи. Где-то близко поет жаворонок. Озеро и рожь сливаются, как слова в стихотворении. Близко возле меня плывет окунь. Я вижу, как шевелятся его красные плавники.
Вся свежесть мира здесь, рядом, внутри и вне. Безмятежно и хорошо, как бывает только рано утром.Доносится ржание лошади. Этот звук словно перемещает пространство. Возле меня синева леса. Белка скользит между косматых ветвей лиственницы. Острый запах хвои.Резкий поворот. И опять ощущение полета во сне.Я вижу своего отца. Он сидит за обеденным столом и смотрит на меня из-под густых седых бровей.- Леонардо, - говорит он, размышляя вслух, - был удивительной личностью. В этом отношении он похож на свое время.И вдруг к воспоминанию об отце присоединяется нечто никогда не виданное мной и не представимое.Фабрика фотосинтеза. Я стою возле аппарата, который ловит солнечный луч и превращает его в органическое вещество.Передо мной возникает ветвь яблони с красными яблоками, ветвь, созданная как бы из ничего.Все окутано тихой мелодией: машины, люди и роботы, похожие на людей.Девушка-робот спрашивает меня:- Вы устали?- Ничуть.Она стоит возле меня, и мне кажется, что я слышу, как бьется ее сердце. На ее невыразительном лице появляется улыбка.- Как вас зовут? - спрашиваю я.- У меня нет имени, - отвечает она. - Да и зачем оно мне? И что такое имя?- Имя - это слово, - говорю я, - отнюдь не выражающее сущности того, кто его носит.- А что такое сущность? У меня нет сущности. Я не человек. Я робот. Мою сущность меняют сообразно программе. Я явление. Явление без сущности. Она рассмеялась. - Мы затеяли с вами слишком серьезный разговор. Я механический слуга. Мое дело - угадывать желания людей и служить им. Механическая рабыня. Да, рабыня! Древнее слово. Но я обучена и древним словам. Я знаю историю. Не огорчайтесь. У меня нет души.- У вас нет души? - удивленно воскликнул я. - Тогда у кого же она есть, душа?- У людей.Она любезно улыбнулась и исчезла. И сразу исчезла фабрика фотосинтеза. Возник космический пейзаж, черное небо, полное звезд. Меня снова охватило ощущение беспредельности.И вдруг мир укоротился. Я снова в той комнате, в которой триста лет протекли быстро, как час.Павел Погодин, потомок мой, стоял возле моей постели.- Ну как вам понравилось путешествие? - спросил он меня.- Путешествие? А я думал, сновидение, хотя мир слишком реален, слишком веществен для сна.- Еще бы, - усмехнулся он. - В реальности того, что вы видели и пережили, не приходится сомневаться. Это была действительность в снятом виде. Вернее, сгусток ее.- Но у этой действительности причудливая логика сна или волшебной сказки.- Не совсем, - перебил он меня, - сон, в сущности, алогичен. А в том, что вы видели, была логика, но вы ее не уловили.- И все-таки - жизнь это или искусство?- Хотите поговорить на философско-эстетические темы? Ну что ж, если вы не устали, я прочту вам что-то вроде лекции... В палеолитическую эпоху неизвестный и безыменный охотник смешал охру с жиром и изобразил на стене пещеры бегущего быка. Это была первая человеческая попытка схватить движение, а следовательно, пространство и время, и передать их сущность. Вы мне скажете, что живая речь, язык, слово, осмысленный звук, звук, проникшийся плотью вещей и чувств, возникли раньше рисунка. Но линия и цвет могли передать то, чего не могло передать слово, - пространство, движение во всей жизненности. От палеолитического рисунка до кинокадра и телевидения прошло тридцать тысяч лет. Ваша жизнь прервалась, точнее говоря - замедлилась как раз в эпоху расцвета кино и телевидения. Ну, а что произошло за эти триста лет? Человечество победило пространство и время. Наука и техника нашли новый способ отражения текущего бытия, они смогли остановить мгновение и, наоборот, запечатлеть эйнштейново время, дали человеку возможность пребывать в различных пунктах мироздания.