Покажись только на глаза им: «Хома Григорович, Хома Григорович, а нуте, нуте… якý небудь] какую-нибудь] страховúнну кáзочку, а нуте, нуте»… тара та та татата и пойдут и пойдут. Не жаль, конечно, рассказать, да загляни<те>[посмотрите] что делается с ними в постеле. Ведь я знаю то, что каждая дрожит под одеялом так, как будто ее трясет лихорадка и, кажется, рада совсем бы влезть в тулуп свой. [Вместо «да загляните ~ свой»: а. да ведь знаешь то, что каждая как придет домой б. да ведь знаешь то, что каждая в постеле дрожит под одеялом и рада совсем бы влезть в тулуп свой] Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу и, боже упаси! и душа в пятках. А на другой [на следующий] день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи страшную сказку, да и только… Знаете ли однако ж, что я вам расскажу теперь? [расскажу про деда?..] Я вам расскажу, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня [в дурни] Постойте же, чур, только не сбивать. Покойный дед, надобно вам сказать, [«надобно вам сказать» вписано. ] был не из простых в те годы козаков. Знал и твердо он — то и словотитлу [и титло] поставить. В праздник, бывало, отхватает Апостола так, что теперь и иной попович [«В праздник ~ иной попович» вписано. ] А ну, сами знаете, что если бы тогда собрать тогдашних грамотных [«тогдашних грамотных» вписано. ] со всего Батурина [нашего края] то нечего и шапки подставлять — в одну горсть всех завернуть можно было [в одну горсть всё забрать <можно> было. ] Стало быть [То] и не дивитесь и дивиться не нужно, если всякой встречный кланялся ему мало, мало [почти что] не в пояс. Вот задумалось раз самому вельможному гетьману послать за чем-то к царице грамотку. Тогдашний полковой писарь, вот нелегкая его возьми, и прозвище не вспомню [позабыл] — Вискряк не Вискряк, Мотузочка не Мотузочка, Голопоцек не Голопуцек, знаю только, что как-то чудно начинается мудреное прозвище, позвал к себе деда и сказал ему, что так и так наряжает его пан гетьман гонцом [«гонцом» вписано. ] с грамоткою к царице. Дед не любил долго собираться. Грамоту зашил в шапку, вывел коня, чмокнул жену и двух своих, как сам он называл, поросенков, из которых один был родный батько хоть бы и нашего брата, и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в каши. На другой день, еще петух не драл в четвертый раз горла, дед был уже в Конотопе. На ту пору была тогда ярмарка. Народу высыпало по улицам столько [такого] что глаза мерещило, только [Далее начато: всё еще растян<улось> ] знаете, так как было еще рано, то всё [Далее начато: растянулось] еще дремало, растянувшись по земле. Возле коровы лежал гуляка парубок с покрасневшим как снегирь [свекла] носом, и с распаренною рожей, возле ятки храпела, сидя, [«храпела, сидя» вписано. ] перекупка с кремнями, синькою и бубликами, под телегою цыган, на бочке с дегтем чумак, на самой дороге раскинул ноги бородач москаль с поясами рукавицами… ну много и того всего, как водится по ярмаркам. Наш дед [Далее начато: разглядевши всё хорошенько] приостановился, чтобы всё разглядеть хорошенько. Между тем в ятках <начало> мало-помалу шевелиться, жидовки начали побрянчивать фляшками. [Далее начато: и] Дым покатило [Далее начато: коль<цами> ] то сям, то там кольцами] и горячими сластенами понесло по всему табору [и по всему табору понесло горячими сластенами. [Далее начато: а. Дед мой вздумал, что ему нужно запастись б. Дед] Деду вспало на ум, что у него нет ни огнива, ни табаку наготове, вот и пошел таскаться по ярмарке. Только глянь, навстречу гуляка запорожец, и по лицу видно.
В красных как жар шароварах, в синем жупане, в ярком цветном поясе, при боку сабля и люлька с медною цепочкою по самые пяты, запорожец да и только! Эх народец: станет, вытянется, поведет рукою молодецкие усы, брякнет подковами и пустится… да ведь как пустится: ноги отвертывают, словно веретено в бабьих руках, как вихорь дернет рука [жилистая рука разом дернет] по всем струнам бандуры и тут же подопрется ею в боки, валяет в присядку, свиснет песню… душа гуляет. Нет, <прошло> времячко [«времячко» вписано. ] не быть запорожцам в наши годы! [Далее было: Слово за слово и завелась меж ними дружба, гульня и попойка [с утра до вечера], <2 нрзб.> так что дед уже и позабыл [а. про то, что нужно ехать б. было] совсем про [свой] путь свой. Только наконец прискучило [деду] бить горшки и кидать в народ деньги, к тому ж и ярмарка не век [продолжается] стоит. Вот и [поехали] отправились уже вместе] Ну встретились, долго ли до знакомства, пошли калякать, калякать так, что дед совсем было уже забыл про путь свой. Попойка завелась [такая завелась] как перед великим постом [<1 нрзб.> до великого поста] на свадьбе. Только прискучило наконец колотить горшки и кидать в народ деньги, да и ярмарка-то не век же стоит. Вот условились, чтобы уже, как говорят [«как говорят» вписано. ] и путь держать [и ехать] вместе. Было давно [уже давно] под вечер, когда выехали они в поле [выехали они за город. Далее начато: По небу краснело после. ] Солнце, как старый погонщик [пасичник] залезло на печь; по небу где-где прохватывались красные и оранжевые ленты. По полю пестрели нивы, как [Далее было: плахта] праздничная плахта чернобровой молодицы. Нашего запорожца раздобар такой взял, что дед и еще другой приплевшийся к ним гуляка подумали [подумали уже] что одна нечистая сила [что разве сама только нечистая сила] могла прикрутить молодецкий язык. Откуда что ни набиралось. Истории, присказки такие диковинные, что дед раз десять хватался за бока и чуть не надсадил живота со смеху [а. чуть не порвал живота со смеху, б. чуть не надорвал живота со смеху. ] Но в поле становилось чем дальше, сумрачнее, а вместе с тем становилась несвязнее и молодецкая молвь, так что наконец рассказчик наш совсем притих и вздрагивал при малом шорохе [наконец запорожец наш уже совсем притих и вздрагивал при каждом шорохе] «Ге, ге, земляк! да ты не на шутку [Далее начато: прикусил] принялся считать сов. Уж [Уж бы] думаешь, как бы домой, да на печь!» — «Да хорошо вам веселиться», отвечал он, поворотившись на коне и уставив<шись> в деда [«и уставившись в деда» вписано. ] «Перед вами таиться нечего. Знаете ли, что душа моя давно продана нечистому». [Далее было: «Как же вы хотите, чтобы я веселился?» — «Есть чего»] — «Экая невидальщина. Кто не знался на веку своем с нечистым. Тут-то и нужно гулять, как говорится, на прах». — «Эх, братцы [„Эх, братцы“ вписано. ] гулял бы и я, да в ночь эту срок молодцу… Эй, братцы [Слушайте, братцы. ] сказал он, хлопнув по рукам. Эй, не выдайте. Эй, не поспите одной ночи, век не запомню вашей дружбы». Почему ж не пособить человеку в таком горе. Дед без дальних околичностей объявил, что он готов свою душу отправить в пекло, если допустит чорта понюхать собачьим его рылом христианской души.
Козаки [Путн<ики> ] наши ехали бы, может быть, и далее, если бы не обволокло всего неба ночью, словно черным рядном и в поле не стало так же темно, как под овчинным тулупом. Издали только мерещился огонек и кони, чуя близкое стойло, торопились, [подымали Далее начато: и бодрей] насторожа уши и вковавши очи в мрак. Огонек близился, и перед козаками [а. и на глазах наших мол<одцов> б. и перед нашими козаками] показался шинок, повалившийся на одну сторону [на бок] словно баба на пути с веселых христин домой [словно баба, воротившаяся с веселых христин домой. ] В те поры шинки не то были, что теперь.