Ручные прессы, механические ножницы, пропиточные ванны с ручной загрузкой -- все это выглядело пришельцами из прошлого века. А в механической мастерской, призванной поддерживать оборудование в работоспособном состоянии, действовал токарный станок "Мюнхен", действительно выпущенный в XIX столетии, -- в 1896 году!
Завод выпускал двадцать тысяч разновидностей кожаных уплотнителей -если учитывать все типы и размеры. Он отправлял их тысячам предприятий-заказчиков по всей стране. Но никакое предприятие не могло просто заказать заводу те или иные изделия. Для заказа следовало, во-первых, получить у Госплана СССР так называемый "фонд кожи", то есть документ, разрешающий заводу израсходовать столько-то кожи на нужды данного заказчика. Во-вторых, нужно было представить ведомость изделий, которые требовались, с точным указанием количества по каждому изделию на год вперед. Наконец, предстояло согласовать технические условия и чертежи деталей -- это было самое трудное: на допотопном заводском оборудовании никаких сложных уплотнителей выпускать было нельзя. Как только тот или иной заказчик приносил сложные технические условия, ему отвечали "нет". Часто бывало так, что из-за этого "нет" заказчик был вынужден вносить изменения в конструкцию своих машин -- приспосабливать машины к уплотнителям! В других случаях заказчик пытался заставить завод принять его условия и с этой целью начинал жаловаться в самые высокие инстанции -- в Совет министров и ЦК партии, упирая на важность своей продукции. Случалось, что ЦК партии после этого приказывал Министерству внутренних дел (не заводу, конечно -- в высших кругах мыслили только министерскими категориями) "обеспечить выполнение важного оборонного заказа". Тогда воцарялась паника, на завод приезжали разные генералы госбезопасности, и в результате заключенных инженеров и техников заставляли работать день и ночь, изобретая какой-нибудь сложный штамп к существующему ручному прессу. Выпуск других видов изделий при этом резко падал, и в тот же ЦК партии летели жалобы других -- тоже важных и тоже "оборонных" -- предприятий о том, что "срывается выполнение заказов особой государственной важности". Подобное паническое положение создавалось весьма и весьма часто, а спокойной, нормальной работы без происшествий я не упомню вообще, хотя пробыл там четыре года -- до самой смерти Сталина.
Сегодня на Шаболовке No 46 лагеря больше нет -- но завод остался, на нем работают вольнонаемные граждане и принадлежит он Управлению местной промышленности Мосгорисполкома. Тем не менее, и лихорадка с заказами, и "торговля" по поводу сложных изделий, и жалобы в ЦК партии продолжаются. Ведь по сотням и сотням изделий завод продолжает еще оставаться монополистом!
Это был лишь единичный, ничтожный по важности пример. До сих пор в советских экспериментальных институтах, в том числе атомных и ракетных, непременно есть собственные стеклодувные мастерские самого примитивного типа, и хороший стеклодув-трубочник ценится выше самого способного инженера. Почему? Да потому просто, что заказать изделие из стекла нужного состава и нужной формы в СССР просто некому. То есть теоретически это возможно -- тоже есть "монополисты" -- но практически ваш заказ не выполнят и через год. Однажды президент Эйзенхауэр имел неосторожность похвалить на выставке советский автомобиль "Москвич", и какой-то американский торговец автомобилями быстро заказал в СССР 200 "Москвичей" на пробу. Это было воспринято в Москве как заказ "особой государственной важности", и завод приступил к изготовлению двухсот "суперавтомобилей" с особым контролем каждой детали, с особой отделкой и окраской.
Но беда в том, что по американским стандартам безопасности ветровое стекло машины должно быть обязательно из триплекса -- а в СССР, как вдруг выяснилось, гнутого триплекса не выпускал никто. Один инженер-кузовщик с московского автозавода прослышал, будто бы на маленьком экспериментальном стекольном заводе в Москве такие опыты когда-то делались. Этот инженер отправился "в разведку" -- под каким-то предлогом прошел на заводик, поговорил с мастерами и выяснил, что, действительно, когда-то там пробовали гнуть триплекс. Тут же полетела просьба в Совет министров СССР, и там "для выполнения заказа особой государственной важности" обязали завод выпустить в короткий срок 200 гнутых ветровых стекол из триплекса. На стекольном заводе быстро поняли, кто был "разведчиком", позвонили инженеру-кузовщику по телефону и совершенно серьезно сказали, что он подлец, что пусть, мол, не смеет и появляться у них на заводе: ведь теперь будут сорваны все планы, никто не получит премий, а все только будут возиться с проклятым этим триплексом, который еще к тому же не получится.
Добавлю, что после долгих мучений некоторое число гнутых стекол из триплекса все-таки сделали, после чего ни один "американский" "Москвич" так в Америку и не отбыл -- над территорией СССР был сбит американский самолет "У-2", и отношения между двумя странами обострились. Злые языки говорили, что нигде у ЦРУ и сбитого пилота Пауэрса не было столько друзей, как на маленьком стекольном заводике в Москве...
О таких вещах можно рассказывать без конца. Даже из моей скромной и недолгой инженерной практики (я в 1955-56 годах работал инженером на автозаводе) легко набрать сколько угодно примеров. Помню, допустим, как я вез из Москвы в Горький, на завод "Красная Этна", три нажимных пружины сцепления, снятых с английского автомобиля "Остин". Наш завод хотел, чтобы "Красная Этна" (монополист по пружинам в СССР) навивал точно такие пружины для "Москвича". Из этого ничего не вышло: на "Красной Этне" осмотрели пружинки со вздохом, поставили на динамометр, на вибратор -- и печально улыбнулись. "Такие пружины будем делать только при коммунизме", -- сказали мне. На советском языке это означает "никогда".
Скопировать сцепление "Остина", как мечтали наши конструкторы, не удалось. Пришлось пойти на упрощения и ухудшения. Этот упрощенный и ухудшенный вариант сцепления работает на "Москвичах" по сей день. И работает, конечно, неважно.
Я не работал в ракетной отрасли и лично не испытал тамошних "проблем" такого рода. Но в этой промышленности у меня достаточно друзей. Не входя в технические подробности, они заверяли меня, что в моей автомобильной промышленности трудности с материалами и комплектующими изделиями -- просто детская игра по сравнению с "проблемами", существующими у них.
Вернусь теперь к Королеву. Нет сомнения, что, понимая предстоящие великие трудности, конструктор имел какой-то план борьбы с ними. Собственно даже не "какой-то", а вполне определенный -- этот план выяснился из его дальнейших действий. На ближайшее время его девизом, обращенным к правительству, стало: дайте еще, а то нас обгонят. И это действовало. После 4 октября 1957 года, когда взлетел первый спутник, Королев получил нечто, гораздо более для него ценное, чем "золотой дождь", -- он получил в свое ведение сразу несколько предприятий и устроил из них что-то вроде всесоюзного комбината по производству спутников.
Чего Королев, однако, не получил -- так это открытого признания. Хрущев твердо решил, что этому не бывать, и навсегда сделал Королева и его сотрудников "призраками". Эти люди, по адресу которых газеты упражнялись в похвальных и высокопарных выражениях, обозначались, как "ученые и инженеры, создавшие спутник", или "творцы спутника".