Дружелюбием веяло от Мастера, и стало можно спросить его, словно старого знакомца:
- Что это за чудо, Мастер? Где мы? Что за планета?
- Это Ферма, - ответил Мастер, не уточняя остального. - Не вся ферма, конечно - она обширна, ее не охватишь взглядом.
- Райский угол... Мастер, я отдохнул и чувствую себя прекрасно. Спасибо... то есть Тепла тебе, хотя тепла здесь, по-моему, достаточно, а я уж ожидал, что вокруг окажутся льды... Итак, я в наилучшей форме и пора мне, думаю, встретиться с моим экипажем. Если они чувствуют себя хоть вполовину так хорошо, как я.
- А если нет?
- Тогда - тем более. Мастер, что с ними?
- Не волнуйся. Им не хуже, чем тебе.
- Тогда, прошу тебя, не станем медлить. Но... - Ульдемир замялся, потом продолжил решительно: - Прежде чем увидеть всех, я хотел бы встретиться с... нею.
- С кем?
- С Астролидой. Ну, с женщиной. Не думай, - почему-то смутился он вдруг, - ничего такого. Просто она женщина и, может быть, хочет сказать мне что-то, что ей будет неудобно говорить при всех.
- Женщина? - Казалось, Мастер не понимал его. - Извини, но я не уразумел до конца. Разве у вас была женщина в экипаже? Или ты увидел, успел заметить какую-то здесь?.
- Мастер! - проговорил Ульдемир в гневном страхе. - Ты сказал мне, что спасены все!
- Нет. Этого я не знаю. Спасено девятеро, и я еще раз подтверждаю это.
- Ну?
- Это одни мужчины. Девять, включая тебя.
Ульдемир посмотрел на него, в первый миг не понимая еще. Но тут же сообразил - и руки задрожали, сердце стало раскачиваться, как колокол, и ноги перестали повиноваться.
Девять, считая и его. Но ведь он себя не считал! Девять - это без него. С ним - десять! Вот откуда то ощущение...
- И среди нас... не было женщины?
Мастер качнул головой.
- Почему так? Ну почему?..
Больше слов у Ульдемира не оказалось. И вообще ничего у него теперь не было. Потому что ничто не было нужно.
- Как же так? - смог он еще выговорить после паузы, так и не сумев понять, чем так провинился он перед жизнью, что она, уже первым ударом сбив его с ног, наносит лежачему и второй, чтобы добить окончательно. Рука Мастера крепко лежала на плече капитана; Ульдемир попытался было сбросить ее, но Мастер словно и не заметил движения.
- Ульдемир, а если бы недосчитались кого-нибудь из мужчин, разве ты горевал бы меньше?
Ульдемир по-мальчишески мотнул головой.
- Разве ты не понимаешь? Нам, мужчинам, полагается рисковать. Без этого нет полноты жизни. Такое в нас заложено. И если гибнет кто-то из нас, то, конечно, горько и обидно, но... это естественно, понимаешь? Прости, ты, похоже, думаешь, что ты старше меня (Мастер усмехнулся углом рта), но на деле я родился очень, очень давно, и, может быть, то, как я думаю, покажется тебе, всем вам старомодным - но весь мой экипаж мыслит так, потому что все мы родились во времена, когда мужчина еще был или, по крайней мере, мог быть мужчиной - хотя я застал эти времена уже на закате. И вот я или любой из нас восприняли бы гибель одного из нас как прискорбную закономерность. Но когда гибнет женщина, а мы остаемся в живых - девять здоровых мужчин...
- Ты объясняешь очень убедительно, - сказал Мастер, по-прежнему чуть усмехаясь. - Но ответь: ты любил ее? Очень?
Мальчик стесняется говорить о любви, уклоняясь то в замкнутость, то в цинизм: цена любви ему еще неизвестна. Но мужчина говорит о ней, когда нужно, хотя молчит, когда в признаниях нет нужды. И Ульдемир ответил:
- Да.
- Но ведь ты любил и раньше, верно? Только не отвечай чем-нибудь вроде того, что ты и вчера обедал или что каждая новая любовь сильнее, потому что те уже в прошлом, а эта - настоящая. Скажи кратко.
- Любил. И если бы не она, то не знал бы истинной цены любви. Но говорить об этом дальше я не хочу. Это - мое дело. Ты спас меня. Но лучше бы - ее. Вот и все. - Ульдемир не знал, что сейчас лучше: остаться одному со своей болью или попытаться растворить ее в общении с друзьями.
- Но остальных-то я могу видеть?
- Несомненно. Однако прости меня - именно сейчас у меня возникла потребность говорить о любви, и именно с тобой. Поверь мне: это не бессмысленная прихоть.
- Не вижу смысла.
- А в чем ты вообще видишь смысл? Ты, младенец в огромном мире... Не тебе знать, в чем какой смысл сокрыт. Скажи мне: что гнетет тебя? Потеря женщины? Или - потеря любви?
- Одно и то же.
- Ты противоречив. Любовь - это часть тебя. Женщина - сама по себе, она - иное существо. Ты сам признался, что любил и раньше. Следовательно, объекты любви могут меняться. А чувство в тебе остается. Слушай. Та женщина исчезла. Сожалею. Но ее больше нет. И тут я бессилен. А вот дать тебе иную любовь - эта задача не кажется мне неразрешимой.
- Пустое, Мастер. Не знаю, какие парадоксы ты сочиняешь, но меня ими не убедить. Я не хочу другой любви. Пусть Астролиды нет - я буду любить ее все равно. В памяти она жива. Нам не привыкнуть к тому, что самое дорогое находится далеко от нас в пространстве и времени. И пусть у нас с ней было очень немногое - в нем содержалось столько всего, что хватит на остаток жизни. Спасибо за сочувствие. Но мы привыкли справляться с горем сами.
- А это вовсе не сочувствие, Ульдемир. Я корыстен. И совсем не предлагаю свою помощь задаром. Альтруизм - не мой грех.
- А если я не нуждаюсь в помощи?
- Еще как нуждаешься! Потому что, видишь ли, мне нужен ты. И не для того, чтобы проводить с тобою время: у меня вечно не хватает времени, хотя я и не так скован им, как ты и все вы. Ты нужен мне для серьезных дел. Но без моей помощи тебе их не выполнить. А моя помощь и будет заключаться в том, чтобы дать тебе всю ту силу, какая вообще может в тебе возникнуть. А значит - дать тебе и любовь, потому что человек, вооруженный любовью, сильнее вдвое, а может быть, и втрое.
- Не знаю, что у тебя за дела, Мастер. Но у нас достаточно своих. Я уже говорил: только доставьте нас на-Землю...
- Готов. Любого, кто захочет. Но только после того, как все вы сделаете то, о чем я попрошу.
- Тебе не кажется, что пользоваться нашей зависимостью недостойно?
- Нет. Зависимость - это ты сказал чересчур мягко. Да вас не было, понимаешь? Вы исчезли. Но я вернул вас - потому что вы мне нужны.
- Я вижу, ты гуманист, Мастер...
- А ты гуманен - к рыжим муравьям? Но остерегайся судить, не зная всех обстоятельств. Тебе рано в судьи, человек; хорошо, если вы доросли до того, чтобы быть свидетелями. Ты ведь больше не полагаешь, что ты и твои спутники остались живыми после взрыва? (Ульдемир невольно провел рукой по бедрам, проверяя.) - Нет, Ульдемир, с позиций вашего уровня знаний вас просто больше не было. Но уже в твое время занимались реанимацией; примитив, конечно, но все же - движение в нужном направлении. А вас мне пришлось рекомбинировать по описку пространственной памяти: след ведь остается и в пространстве, а не только на мокром песке. Можешь считать, что я создал вас заново - и могу делать с вами, что хочу. Но я предпочитаю не приказывать, а просить. И предлагаю тебе условия договора. Ты сделаешь то, что я поручу, честно отдавая все силы. И пока ты будешь занят этим, останешься подчиненным мне. И станешь пользоваться тем, что я тебе дам. И если я захочу, чтобы ты полюбил, - полюбишь...
- Нет.
- Какая самоуверенность! Ну а потом, в благодарность за сделанное, я отправлю тебя на Землю. Тебя и любого, кто захочет.
- Захотят все.
- Значит, отправлю всех.
- Жестоко, Мастер, и несправедливо. Но ты не хочешь нашей благодарности, хочешь, чтобы мы отработали свое спасение - будь по-твоему. Договор так договор. Не прикажешь ли расписаться кровью?
- Достаточно слова.
- Но с оговоркой. Может быть, тебе это не совсем понятно, но у нас, у каждого, есть представление о такой вещи, как мораль. И если твое поручение связано с нарушением морали...