– Но если мы ей скажем, – задумчиво сказал Алаи, – а сообщение… перехватят, то китайцы будут знать, что тюркская операция – не главный удар.
– Вот именно, вот почему я не хотел говорить об этом перед всеми. Я могу тебе сказать, что уверен в защищенности связи между ней и Питером и между Питером и мной. Я считаю, что Питеру отчаянно нужен успех твоего вторжения, и Вирломи тоже, и они никому не скажут ничего, что поставит его под удар. Но решать тебе.
– Питер отчаянно желает успеха нашего вторжения? – спросил Алаи.
– Алаи, этот человек не глупец. Мне не надо было говорить ему о твоих планах или даже о том, что у тебя есть планы. Он знает, что ты здесь, в уединении, у него есть результаты наблюдений со спутников за движением войск на индийской границе. Со мной он этого не обсуждал, но я ни на миг не удивлюсь, если окажется, что о присутствии арабов в Индонезии ему тоже известно – он о таких вещах узнает, потому что у него всюду связи.
– Извини, что подозреваю тебя, – сказал Алаи, – но я был бы нерадив, если бы этого не делал.
– Все равно, подумай насчет Вирломи, – настаивал Боб. – Трагедией будет, если она в своем стремлении помочь только подорвет твои планы.
– Хорошо, но это не то, что ты хотел сказать.
– Не то, – ответил Боб и замялся.
– Давай говори.
– Причина твоего нежелания открывать третий фронт вполне резонна. Нежелание терять людей ради захвата объектов, не имеющих военного значения.
– То есть ты считаешь, что я вообще не должен задействовать эти силы.
– Наоборот. Я считаю, что тебе нужно быть смелее. Я думаю, что тебе нужно направить больше людей на захват даже еще менее военного объекта.
Алаи отвернулся:
– Я боялся, что ты это поймешь.
– Я был уверен, что ты уже об этом подумал.
– Я надеялся, что это предложит кто-нибудь из арабов или индонезийцев, – сказал Алаи.
– Что предложит? – не поняла Петра.
– Военная цель, – пояснил Боб, – уничтожить армию противника, что достигается нападением превосходящими силами, внезапностью, перерезанием путей снабжения и отхода. Никакие твои действия на третьем фронте этих целей не достигают.
– Я знаю.
– Китай – не демократия. Правительству нет нужды побеждать на выборах. Но поэтому ему еще больше нужна поддержка народа.
Петра поняла.
– Вторгнуться в сам Китай.
– В такой операции нет даже надежды на успех, – возразил Алаи. – На всех других фронтах население будет нас приветствовать и помогать нам, а им мешать. В Китае все будет наоборот. Авиация противника будет работать с ближних аэродромов, совершая против наших самолетов вылет за вылетом. Очень велика вероятность разгрома.
– А ты его запланируй, – сказал Боб. – Начни с него.
– Что-то слишком тонко для меня.
– Что в данном случае значит разгром? Если наши войска не остановят прямо на берегу – что вряд ли, потому что у Китая самая незащитимая береговая линия в мире, – то разгром означает рассеивание твоих сил, отрезание их от снабжения и действия без координирующего центрального управления.
– То есть высадиться и сразу начать партизанскую войну? У нее не будет поддержки населения.
– Я об этом много думал, – сказал Боб. – Китайцы привыкли к угнетению – когда их не угнетали? – но никогда с ним не примирялись. Вспомни, сколько там было крестьянских бунтов, причем против правительств, куда более мягких, чем вот это. Ну, если твои солдаты пойдут по Китаю маршем Шермана к морю, то им действительно будут сопротивляться на каждом шагу.
– Но им придется жить на подножном корму, если не будет снабжения.
– Хорошо дисциплинированные войска могут это сделать. Но индонезийцам это будет трудно, если вспомнить, как относятся к китайцам в Индонезии.
– Ты уж мне поверь, я своими войсками смогу управлять.
– Тогда им следует делать вот что. В каждой деревне, куда они придут, брать половину запасов провизии – но только половину. Пусть тщательно за этим следят – скажи им, что Аллах послал их воевать не с народом Китая. Если придется кого-то убить, чтобы захватить деревню, принеси извинения его близким или всей деревне, если это был солдат. Будьте самыми любезными захватчиками, каких они себе вообразить могут.
– Ну-ну, – сказал Алаи. – Тут не только дисциплина нужна.
У Петры тоже было свое мнение:
– Можно привести твоим солдатам такие строки из Возвышенного: «Быть может, Господь ваш сокрушит врага вашего и сделает вас правителями земли сей. Тогда Он увидит дела ваши».
Алаи неподдельно ужаснулся:
– Ты цитируешь Коран мне?
– Мне этот стих показался подходящим. Разве не для этого ты велел положить в мою комнату Коран? Чтобы я его прочла?
Алаи покачал головой:
– Это сделал Ланковский.
– А она его прочла, – сказал Боб. – Для нас обоих это неожиданность.
– Цитата хорошая, – согласился Алаи. – Может быть, Бог сделает нас правителями Китая. И давайте сразу покажем, что мы будем справедливы и праведны.
– Самое интересное в этом плане, – сказал Боб, – что когда сразу после этого придут китайские солдаты, они, опасаясь, что сами останутся без припасов, или чтобы лишить твои армии провианта, наверняка заберут весь остаток провизии.
Алаи улыбнулся, кивнул, засмеялся.
– Наши армии вторжения оставят китайцам достаточно еды, а китайские армии обрекут их на голод.
– Вероятность выигрыша битвы за симпатии очень велика, – сказал Боб.
– А тем временем, – добавила Петра, – китайские солдаты в Индии и Синьцзяне будут с ума сходить от тревоги за своих близких дома.
– Флот вторжения для высадки не накапливается, – сказал Боб. – Перевозку выполняют филиппинские и индонезийские лодки, высаживая небольшие группы в разных местах побережья. Индонезийский флот с его авианосцами держится вдали от берегов и ждет сигнала для воздушной атаки на обнаруженные военные цели. Каждый раз, когда твою армию пытаются накрыть, она растворяется. Не ввязываясь в крупные бои. Поначалу население будет помогать им; очень скоро оно станет помогать тебе. Боеприпасы и технику армия будет получать по ночам заброской с воздуха. Провизией обеспечит себя сама. И все время будет продвигаться в глубь материка, разрушая дороги, взрывая мосты. Но не плотины.
– Разумеется, – согласился Алаи. – Мы помним Асуан.
– В общем, таково мое предложение. С военной точки зрения оно тебе ничего не даст в первые недели. Скорость истощения поначалу будет высокой, пока войска не уйдут от береговой линии и не привыкнут к этому способу боевых действий. Но если даже четверть твоего контингента останется живой и боеспособной и будет действовать внутри Китая, китайцам придется все больше и больше войск снимать с индийского фронта.
– Пока не запросят мира, – сказал Алаи. – На самом деле мы не хотим править Китаем. Мы хотим освободить Индию и Индокитай, вернуть из плена всех угнанных в Китай и восстановить законные правительства, но с договором, дающим мусульманам полные права в этих государствах.
– Столько крови ради такой скромной цели, – заметила Петра.
– И, конечно, освобождение тюркского Китая, – добавил Алаи.
– Вот это им понравится, – сказал Боб.
– И Тибета.
– Унизь их как следует, – напомнила Петра, – и ты создашь декорации следующей войны.
– И полную свободу религии в самом Китае.
Петра засмеялась:
– Алаи, это получится война. Новую империю они, вероятно, отдадут – недолго они ее держали, и она не принесла им ни особой чести, ни особой выгоды. Но Тибетом и тюркским Китаем они владеют много веков. Это давно уже Ханьский Китай.
– Эти проблемы будут решаться позже и не вами. Быть может, и не мной. Но мы помним то, что Запад постоянно забывает: побеждая – побеждай.
– Вот такой подход и привел к катастрофе в Версале.
– Не в Версале, а после, – возразил Алаи. – Франция и Англия показали нерешительность и слабоволие, когда надо было заставить исполнять договор. После Второй мировой войны союзники были умнее и оставили войска в Германии почти на сто лет. Иногда они действовали мягко, иногда жестко, но всегда заметно присутствовали.
– Как ты и сказал, – ответил ему Боб, – ты и твои наследники выясните, насколько хороша эта практика и как надо будет решать вновь возникающие проблемы. Но должен тебя предупредить, что, если освободитель становится угнетателем, освобожденный народ чувствует себя преданным и ненавидит его еще сильнее.
– Я это понимаю. И понимаю, о чем ты меня предупреждаешь.
– Я думаю, – сказал Боб, – что ты не узнаешь, действительно ли переменились мусульмане с давних недобрых дней религиозной нетерпимости, пока не дашь им в руки власть.
– Что может сделать Халиф, то я сделаю.
– Это я знаю, – сказала Петра. – И не завидую твоему бремени.
Алаи улыбнулся:
– А ваш друг Питер завидует. И даже хотел бы больше.
– И твой народ, – сказал Боб, – тоже хотел бы больше от твоего имени. Пусть ты не хочешь править миром, но если ты в Китае победишь, они захотят, чтобы ты правил их именем. И как ты в тот момент сможешь сказать им «нет»?
– Вот этим ртом, – ответил Алаи, – и этим сердцем.
16
Ловушки
– Джон Пол, – негромко сказала Тереза Виггин, – я не могу понять, что Питер здесь делает.
Джон Пол закрыл чемодан.
– Он этого и хочет.
– Мы собирались сделать это тайно, но он…
– Попросил нас об этом здесь не говорить.
Джон Пол приложил палец к губам, потом поднял чемодан жены вместе со своим и пошел к далекой двери кубрика.
Терезе оставалось только вздохнуть и пойти за ним. Казалось бы, после всего, через что они с Питером прошли, он бы уже мог быть в них уверен. Но нет, ему надо было играть в эти игры, где только он знает все, что происходит. Всего несколько часов прошло, как он решил, что они улетают ближайшим шаттлом, и, очевидно, это надлежало хранить в абсолютной тайне.
Так что же делает Питер? Просит каждого служащего на станции оказать какую-нибудь услугу, выполнить незначительное поручение и говорит «прошу мне потом сказать в 18.00».
Они же не идиоты. Все знают, что в 18.00 начинается посадка на шаттл, отбывающий в 19.00.
Таким образом, эта великая тайна неявно сообщается всем, всему персоналу.
И все же он настаивает, чтобы об этом не было разговоров, и Джон Пол ему подчиняется. Что за дурость? Питер явно не был беспечен, слишком он систематически действовал, чтобы это было случайно. Он надеется поймать кого-то на передаче сведений Ахиллу? А что, если вместо этого они просто взорвут шаттл? Может быть, это и запланировано – взорвать шаттл, на котором они будут возвращаться домой? Об этом Питер подумал?
Наверняка. Это в его натуре – подумать обо всем.
Точнее, думать, что подумал обо всем.
В коридоре Джон Пол взял слишком быстрый темп, чтобы с ним можно было разговаривать, а когда она все-таки попыталась, он приложил палец к губам.
– Все в порядке, – сказал он еле слышно.
У лифта к оси станции, где стояли шаттлы, их ждал Димак. Это было необходимо, поскольку на их ладони опознавательный механизм лифтов не реагировал.
– Мне жаль, что мы так быстро с вами расстаемся.
– Вы нам так и не сказали, – напомнил Джон Пол, – где был кубрик армии Дракона.
– Все равно Эндер там не жил. У него была своя комната. Как у всех командиров. До того он был в нескольких армиях, но…
– Ладно, все равно уже поздно, – сказал Джон Пол.
Дверь лифта открылась. Димак вошел, придержал дверь для них, приложил ладонь к панели и ввел код нужной взлетной палубы.
И вышел.
– Извините, что не могу вас проводить, но полковник… то есть министр сказал, что я не должен об этом знать.
Джон Пол пожал плечами.
Двери закрылись, и лифт поехал вверх.
– Джонни П.! – сказала Тереза. – Если мы так беспокоимся, что нас подслушивают, то какого черта ты с ним так открыто говорил?
– У него глушитель, – ответил Джон Пол. – Его разговоры прослушиваться не могут. А наши могут, и в лифте наверняка есть жучки.
– Это тебе Апханад сказал?
– Идиотизмом было бы устанавливать систему безопасности в такой трубе, как эта станция, и не поставить жучки на люки, через которые все входят и выходят.
– Что ж, прости, что не умею мыслить как параноидальный шпион.
– Это одно из твоих лучших свойств.
Тереза поняла, что не может сказать ничего из того, что думает. И не только потому, что ее может подслушать система Апханада.
– Терпеть не могу, когда ты со мной «обращаешься».
– А что, лучше, если я буду тобой «руководить»? – чуть осклабился Джон Пол.
– Если бы ты не нес мой чемодан, я бы тебя…
– Пощекотала?
– Ты знаешь не больше меня, а ведешь себя так, будто знаешь все.
Гравитация быстро спадала, и сейчас Тереза держалась за поручень, подсунув ноги под рельс, идущий над полом.
– Кое о чем я догадался. А в остальном могу только доверять. Он мальчик очень умный.
– Не такой умный, как сам думает.
– Но куда умнее, чем думаешь ты.
– Я полагаю, твоя оценка его интеллекта совершенно справедлива.
– Как будто Златовласка сказала. А я сразу почувствовал себя… очень лохматым.
– А почему не сказать просто «медведем»?
– Так мне захотелось. Показалось, что так смешнее.
Дверь открылась.
– Понести ваш чемодан, мэм? – спросил Джон Пол.
– Если хочешь, но на чай не дам.
– Ну, ты действительно сердишься.
Она протиснулась мимо него, пока он выбрасывал чемоданы ординарцам.
Питер ждал у входа в шаттл.
– Ну как, точны мы?
– Сейчас восемнадцать ноль-ноль? – спросила Тереза.
– Без одной минуты.
– Тогда мы слишком рано.
Она проплыла мимо него в шлюз.
Голос Питера у нее за спиной спросил недоуменно:
– Что это с ней?
– Потом, – ответил голос Джона Пола.
Несколько секунд Тереза приспосабливалась к изменению обстановки. Она не могла избавиться от ощущения, что пол не там – «низ» стал «лево», «внутри» стало «снаружи», или что-то в этом роде. Но она, держась за поручни, подтянулась к креслам и нашла себе место. Возле прохода, приглашая других пассажиров в этот ряд не садиться.
Но других пассажиров не было. Даже Питера и Джона Пола.
Прождав пять минут, Тереза потеряла терпение.
Они стояли вдвоем посередине шлюза, смеясь чему-то.
– Вы надо мной смеетесь? – спросила она.
Вот пусть только скажут «да»!
– Нет, – тут же ответил Питер.
– Только слегка, – покаялся Джон Пол. – Здесь мы можем поговорить. Пилот прервал связь со станцией, и у Питера… у него тоже глушитель.
– Как это мило. Жаль только, что ни мне, ни твоему отцу такого не выдали.
– Мне тоже. Я взял у Граффа. Их не хранят пачками.
– Зачем ты всем сказал, чтобы встречали тебя здесь, когда мы улетаем? Очень хочешь, чтобы нас убили?
– Какая получается запутанная паутина, когда плетешь обман, – вздохнул Питер.
– Ты, значит, паук, – сказала Тереза. – А мы – нити? Или мухи?
– Пассажиры, – ответил Джон Пол.
А Питер засмеялся.
– Или вы мне объясните, над чем ржете, или, клянусь, я вас выброшу в космос.
– Как только Графф узнал, что на станции есть информатор, он тут же привез сюда свою группу безопасности. О чем не знал никто, кроме него: ни одно сообщение на самом деле ни со станции, ни на станцию не проходило. Но для обитателей станции казалось, что почта ходит нормально.
– И ты надеешься поймать кого-то за отправкой сообщения, на каком шаттле мы летим.
– На самом деле мы думаем, что никто вообще никакого сообщения не пошлет.
– Тогда зачем это все?
– Важно, кто именно не пошлет сообщения. – Питер осклабился.