Темные замыслы - Фармер Филип Жозе 12 стр.


С нижней ветки колосса спускалась веревочная лестница. Она вела к домику гнезду, торчавшему, словно елочная игрушка, на подмостье меж двух огромных сучьев. В темно зеленой кроне виднелось множество таких же воздушных жилищ; каждое – со своей лесенкой.

– После испытательного срока вы можете выбрать что нибудь подходящее на втором этаже, – Шварц кивнул в сторону дерева. – А пока – вот ваш дом.

Джил перешагнула порог. Наконец то ей не нужно кланяться каждый раз дверной притолоке! Большинство людей делают в своих жилищах слишком низкие двери – по росту. Она положила на пол свой узел и цилиндр. Шварц вошел следом.

– Дом принадлежал чете, погибшей в пасти речного дракона, – сказал он. – Эта тварь выскочила из воды так, будто ею выстрелили из пушки, и пробила головой корму рыболовного судна. К несчастью, там стояла эта пара. Дракон проглотил их вместе с лаем. Это случилось уже после прекращения воскрешений, – он сделал паузу, подняв глаза к потолку, и задумчиво закончил: – По моему, они прекратились всюду. А вы ничего не слышали о новых воскрешениях за последнее время?

– Нет, не слышала.

– Как вы думаете, почему они прекратились после стольких лет?

– Не имею ни малейшего представления, – она страшилась говорить на эту тему. Действительно, почему их лишили дара бессмертия? – Да и черт с ними, – добавила она вслух.

Джил огляделась. Пол в доме зарос жесткой травой, доходившей ей до бедер и нещадно коловшей ноги. Надо будет скосить ее до основания, а потом засыпать пол песком. Впрочем, все равно с одном раза не удастся с ней покончить. Корни уходили в глубину, переплетаясь между собой, и трава лезла вверх даже без солнечного света. Ее придется выдирать вместе с корнями.

На стене висел металлический серп. Здесь, в Пароландо, к металлу уже привыкли, и никто не позаимствовал орудие, столь нужное в каждом доме.

Она двигалась медленно, стараясь не оцарапать ноги острыми стеблями. На бамбуковом столе стояла кружка; рядом – пара позеленевших глиняных кувшинов, большой и поменьше. На крючке висело ожерелье из рыбьей кости. Две бамбуковые койки с подушками и матрасами из полотнищ, скрепленных магнитными кнопками и набитых сухой листвой, едва виднелись в густой траве. К стене была прислонена арфа, своеобразный инструмент из панциря черепахи и рыбьих кишок.

– Все это выглядит не очень заманчиво, – заметила Джил. – Надеюсь, что мне не придется тут долго жить.

– Зато здесь просторно, – улыбнулся Шварц. – Места хватит и для вас, и для вашего будущего друга.

Джил схватила серп и обрушила его на траву. Стебли сыпались как головы – «вжик – ааах, вжик – ааах!»

Шварц смотрел на нее, словно опасаясь, что тоже падет жертвой ее атаки.

– Почему вы так уверены, что мне нужен любовник?

– Почему, почему? Да потому, что это всем нужно.

– Не всем! – она повесила серп на крюк и огляделась. Кому еще грозит участь капитана Кука?

Она полагала, что Шварц потянет ее в постель – все мужчины одинаковы. Но, видно, этому не хватало смелости. Джил облегченно вздохнула, но чуть заметная презрительная улыбка появилась на ее губах. Эта двойственность ей показалась странной: стоило ли презирать человека, который ведет себя пристойно и в соответствии с ее желаниями?

Но досада осталась. Обычно, если поклонник становился слишком агрессивным, Джил не задумывалась. Жестокий удар в пах, в живот или ребром ладони по шее отрезвлял многих. Кое кто потом пытался ее убить, но она искусно владела ножом – да и любым другим оружием. Нет, врасплох ее не застанешь!

Давид Шварц даже не подозревал, что находился так близко к инвалидной коляске или к полной утрате мужском естества.

– Вы можете спокойно оставить тут свои вещи. У нас никогда не бывает краж.

– Вы можете спокойно оставить тут свои вещи. У нас никогда не бывает краж.

– Все таки я прихвачу чашу. Когда она не на глазах, чувствуешь себя как то неуютно.

Он пожал плечами и достал из висевшей на плече кожаной сумки сигару.

– Не здесь, – предупредила она. – Это мой дом, и я не желаю, чтобы тут дымили.

Австриец удивленно взглянул на Джил и вновь пожал плечами. Выйдя из хижины, он тут же закурил и всю дорогу энергично пускал дым в ее сторону.

Джил решила воздержаться от резких замечаний. Не стоило его беспрестанно одергивать и раздражать. Она здесь на испытании, и она – женщина; к тому же, Шварц занимает высокое положение и близок с Файбрасом. Нужно смириться, спрятать гордость в карман.

Стоит ли? На Земле, стремясь к своей единственной цели – стать командиром дирижабля, – она получала достаточно оплеух. Потом, вернувшись домой, в ярости била посуду и размалевывала стены ругательствами. Конечно, все это ребячество, но после дюжины тарелок спокойствие возвращалось к ней. Однако здесь будет еще хуже. Уйти отсюда невозможно – другого места для нее нет. Только в Пароландо будет построен дирижабль, уникальный аппарат, единственная ее надежда.

Шварц остановился у подножья холма. Он показал на аллею раскидистых сосен, в конце которой маячил длинный сарай.

– Ближайшее к вам отхожее место. Здесь будете по утрам опоражнивать свой ночной горшок. В одно отверстие – мочу, в другое – экскременты.

Он помолчал и добавил:

– Обычно нужники чистят те, у кого не кончился испытательный срок. Содержимое доставляется на пороховой завод для переработки и подается на шнек. Конечный продукт пищеварения – калиевая селитра и…

– Да знаю я, – процедила она сквозь зубы, – не дурочка же. Всюду, где производят серу, используют такой же процесс.

Шварц приподнялся на носках, с удовольствием пыхнул сигарой, потянулся. Будь у него подтяжки, он бы щелкнул ими.

– Большинство испытуемых работает на этом заводе не меньше месяца. Малоприятное занятие, но прекрасно дисциплинирует. Кроме того, отсеиваются непригодные.

– Нон карборундум иллегитиматус, – произнесла Джил.

– Что такое? – небрежно переспросил он.

– Это латынь. Правда, несколько вульгарная. А переводится так: «Не позволяй невеждам поучать себя». Зарубите себе на носу – ради серьезного дела я могу собирать любое дерьмо.

– Да вы грубиянка!

– Конечно. Но если вы – мужчина, а не одуванчик, то должны быть таким же. Впрочем, в этой стране могут быть другие порядки. Слишком много цивилизации…

– Как мы здесь изменились, – он говорил медленно и горько. – Не всегда, правда, к лучшему. Если бы мне в 1893 году сказали, что я буду выслушивать от женщины, – не проститутки или фабричной девчонки, а от женщины из общества – грубые непристойности и мятежный…

– А вы чего хотели? Восхищенного сюсюканья? – резко бросила она.

– Позвольте, я закончу: и мятежный суфражистский вздор.

Если бы мне сказали, что это нисколько не поразит и не оскорбит меня, я бы назвал того человека лжецом. Но век живи, век учись… вернее, – умри и учись.

Он замолчал и посмотрел на нее. У Джил дернулся уголок рта, глаза сузились.

– Стоило бы как следует отделать вас… но мне тут жить. Что ж, перетерплю.

– Вы совершенно не поняли меня. Я сказал: век живи, век учись. Я уже не Давид Шварц образца 1893 года. Думаю, что и вы не та Джил Галбира… когда вы умерли?

– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.

Они продолжали путь в молчании. У Джил на плече лежал бамбуковый посох, к которому она подвесила чашу. Шварц показал на ручей, бравший начало от горного водопада.

Назад Дальше