— Я не сдвинусь с места, пока не получу то, что мне надо.
Плотно сжав губы, она теребит бледными пальцами кружевной воротник и нетерпеливо постукивает по полу ботинком на пуговках. Если кто-то подходит поближе, она бьёт его зонтиком. А стоит кому-либо её тронуть — и она... ну да, она просто ускользает.
Мистер Кэррингтон, президент похоронного бюро, услыхал шум и приковылял в вестибюль разузнать, что случилось.
— Тс-с, тс-с, — шепчет он направо и налево, прижимая палец к губам. — Имейте уважение, имейте уважение. Что тут у вас? Не могу ли я быть вам полезен, сударыня?
Тётушка Тилди смерила его взглядом.
— Можете.
— Чем могу служить?
— Подите в ту комнату в конце коридора, — распорядилась тётушка Тилди.
— Д-да-а?
— И скажите этому рьяному молодому исследователю, чтоб оставил в покое моё тело. Я — девица. И не желаю никому показывать свои родинки, родимые пятна, шрамы и прочее, и что нога у меня подворачивается — тоже моё дело. Нечего ему во всё совать нос, трогать, резать — ещё, того гляди, что-нибудь повредит.
Мистер Кэррингтон не понимает, о чём речь, он ведь ещё не знает, что за тело находится в прозекторской. И он глядит на тётушку Тилди растерянно и беспомощно.
— Чего он уложил меня на свой стол, я ж не голубь какой-нибудь, меня незачем потрошить и фаршировать! — сказала Тилди.
Мистер Кэррингтон кинулся выяснять в чём дело. Прошло пятнадцать минут; в вестибюле стояла напряжённая тишина, а там, за дверями прозекторской, шёл напряжённый спор; наконец бледный и осунувшийся мистер Кэррингтон возвратился.
Очки свалились у него с носа, он поднял их и сказал:
— Вы нам очень осложняете дело.
— Я?! — рассвирепела тётушка Тилди. — Святые угодники, да что же это такое! Послушайте, мистер Кожа-да-кости или как вас там, так, по-вашему, это я осложняю?
— Мы уже выкачиваем кровь из... из этого...
— Что?!
— Да-да, уверяю вас. Так что вам придётся уйти. Теперь уже ничего нельзя сделать. — Он нервно засмеялся. — Сейчас наш прозектор произведёт частичное вскрытие и определит причину смерти.
Тётушка Тилди вскочила как ошпаренная.
— Да как он смеет! Это позволено только судебным экспертам!
— Ну, нам иногда тоже кое-что позволяется...
— Сейчас же отправляйтесь назад и велите вашему Режь-не-жалей сию минуту перекачать всю отличную благородную кровь обратно в это тело, покрытое прекрасной кожей, и если он уже что-нибудь вытащил из него, пускай тут же приладит на место, да чтоб всё работало как следует, и бодрое, здоровое тело пускай вернёт мне.
Слышали, что я сказала!
— Но я ничего не могу поделать. Ни-че-го.
— Ну вот что. Я не сдвинусь с места хоть двести лет. Ясно? И распугаю всех ваших клиентов, буду пускать им прямо в нос эманацию!
Ошеломлённый Кэррингтон кое-как пораскинул мозгами и даже застонал.
— Но вы погубите нашу фирму! Неужели вы решитесь!
— Ещё как решусь! — усмехнулась тётушка Тилди.
Кэррингтон кинулся в тёмный зал ожидания. Даже издали слышно было как он судорожно крутит телефонный диск. Спустя полчаса к похоронному бюро с рёвом подкатили машины. Три вице-президента в сопровождении перепуганного президента прошествовали в зал ожидания.
— Ну, в чём дело?
Перемежая свою речь отменными проклятиями, тётушка всё им растолковала.
Президенты стали держать совет, а прозектора попросили приостановить свои занятия хотя бы до тех пор, пока не будет достигнуто какое-то соглашение... Прозектор вышел из своей комнаты и стоял тут же, курил большую чёрную сигару и любезно улыбался.
Тётушка Тилди воззрилась на сигару.
— А пепел вы куда стряхиваете? — в страхе спросила она.
Попыхивая сигарой, прозектор невозмутимо ухмыльнулся.
Наконец совет был окончен.
— Скажите по чести, сударыня, вы ведь не пустите нас по миру, а?
Тётушка оглядела стервятников с головы до пят.
— Ну, это бы я с радостью.
Кэррингтона прошиб пот, он отёр лицо платком.
— Можете забрать своё тело.
— Ха! — обрадовалась Тилди. Но тут же опасливо спросила: — В целости-сохранности?
— В целости-сохранности.
— Безо всякого формальдегида?
— Безо всякого формальдегида.
— С кровью?
— Да с кровью же, забирайте его, ради бога, и уходите!
Тётушка Тилди чопорно кивнула.
— Ладно, По рукам. Приведите его в порядок.
Кэррингтон повернулся к прозектору.
— Эй вы, бестолочь! Нечего стоять столбом. Приведите всё в порядок, живо!
— Да смотрите не сыпьте пепел куда не надо! — прикрикнула тётушка Тилди.
— Осторожней, осторожней! — командовала тётушка Тилди. — поставьте плетёнку на пол, а то мне в неё не влезть.
Она не стала особенно разглядывать тело. «Вид самый обыкновенный», — только и заметила она. И опустилась в корзину.
И сразу вся словно заледенела; потом её отчаянно затошнило, закружилась голова. Теперь она вся была точно капля расплавленной материи, точно вода, что пыталась бы просочиться в бетон. Это долгий труд. И тяжкий. Всё равно, что бабочке, которая уже вышла из куколки, сызнова вернуться в старую, жёсткую оболочку.
Вице-президенты со страхом наблюдали за тётушкой Тилди. Мистер Кэррингтон то ломал руки, то взмахивал ими, то тыкал пальцами в воздух, будто этим мог ей помочь. Прозектор только недоверчиво посматривал, да посмеивался, да пожимал плечами.
«Просачиваюсь в холодный, непроницаемый гранит. Просачиваюсь в замороженную старую-престарую статую. Втискиваюсь, втискиваюсь...»
— Да оживай же, чёрт возьми! — прикрикнула тётушка Тилди. — Ну-ка, приподнимись!
Тело чуть привстало, зашуршали сухие прутья корзины.
— Не ленись, согни ноги!
Тело слепо, ощупью поднялось.
— Увидь! — скомандовала тётушка Тилди.
В слепые, затянутые плёнкой глаза проник свет.
— Чувствуй! — подгоняла тётушка Тилди.
Тело вдруг ощутило тёплый воздух, а рядом — жёсткий лабораторный стол и, тяжко дыша, опёрлось на него.
— Шагни!
Тело ступило вперёд — медленно, тяжело.
— Услышь! — приказала она.
В оглохшие уши ворвались звуки: хриплое, нетерпеливое дыхание потрясённого прозектора, хныканье мистера Кэррингтона, её собственный тряскучий голос.
— Иди! — сказала тётушка Тилди.
Тело пошло.
— Думай!
Старый мозг заработал.
— Говори!
— Премного обязано. Благодарствую, — и тело отвесило поклон содержателям похоронного бюро.
— А теперь, — сказала наконец тётушка Тилди, — плачь!
И заплакала блаженно-счастливыми слезами.
И отныне, если вам вздумается навестить тётушку Тилди, вам стоит только в любой день часа в четыре подойти к её лавке древностей и постучаться. На двери висит большой траурный венок. Не обращайте внимания. Тётушка Тилди нарочно его оставила, такой уж у неё нрав! Постучите. Дверь заперта на две задвижки и три замка.
— Кто там? Чёрный человек? — послышится пронзительный голос.
Вы, смеясь, ответите: нет-нет, тётушка Тилди, это я.
И она, тоже смеясь, скажет: «Входите побыстрей!» — распахнёт дверь и мигом захлопнет её за вами, так что чёрному человеку нипочём не проскользнуть. Потом она усадит вас, и нальёт вам кофе, и покажет последний связанный ею свитер. Уже нет в ней прежней бодрости, и глаза стали сдавать, но держится она молодцом.
— Если будете вести себя примерно, — провозгласит тётушка Тилди, отставив в сторону чашку кофе, я вас кое-чем попотчую.
— Чем же? — спросит гость.
— А вот, — скажет тётушка, очень довольная, что ей есть чем похвастать, и шуткой своей довольная.
Потом неторопливо отстегнёт белое кружево на шее и груди и чуточку его раздвинет.
И на миг вы увидите длинный синий шов — аккуратно зашитый разрез, что был сделан при вскрытии.
— Недурно сшито, и не подумаешь, что мужская работа, — снисходительно скажет она. — Что? Ещё чашечку кофе? Пейте на здоровье!
Мертвец
The Dead Man, 1945
— Видишь вон того человека? — Миссис Римболл кивком указала на другую сторону улицы. — Который сидит на бочке из-под дегтя перед заведением мистера Дженкинса? Это Чудак Мартин.
— Тот, который говорит, что он мертвый? — громко спросил Артур.
Миссис Римболл кивнула.
— Безумен как мартовский заяц. Все твердит, что он умер во время наводнения, а никто, дескать, этого не желает понимать.
— Я его каждый день тут вижу, — сказал Артур.
— Да уж, он всегда тут сидит, что верно, то верно. Сидит и таращится в никуда. По мне, так это просто стыд и позор, что он до сих пор не за решеткой.
Артур скорчил рожицу человеку, сидящему на бочке.
— Эй!
— Перестань, он тебя все равно не видит. В жизни не встречала таких невеж. Ничто ему не в радость. — Миссис Римболл нетерпеливо потянула Артура за руку. — Идем, сынок. Пора за покупками.
И они двинулись дальше по улице. По пути они миновали парикмахерскую, за витриной которой стоял мистер Симпсон, щелкая голубыми ножницами и жуя потерявшую вкус резинку. Парикмахер, задумчиво прищурившись, разглядывал сквозь засиженное мухами стекло человека, который сидел на бочке из-под дегтя.
— По моему разумению, Чудаку Мартину хорошо б жениться. Это, пожалуй, лучшее, чего он может ждать от жизни, — высказался мистер Симпсон.
При этих словах глаза парикмахера хитро сверкнули, он обернулся и посмотрел на маникюршу, мисс Велдон, которая обрабатывала неухоженные ногти фермера по имени Гилпатрик. Услышав предложение Симпсона, мисс Велдон даже не подняла глаз. Она часто его слышала. Они всегда подтрунивали над ней насчет Чудака Мартина.
Мистер Симпсон отошел от окна и снова занялся пыльными волосами Гилпатрика. Гилпатрик тихонько хихикнул.
— Какая же женщина согласится выйти за Чудака? Я порой готов поверить, что он и вправду мертвый. От него так мерзко воняет.
Мисс Велдон подняла глаза, посмотрела в лицо мистера Гилпатрика и аккуратно полоснула одним из своих маленьких ножичков по пальцу фермера.
— Черт побери!
— Смотри, что делаешь, женщина!
Мисс Велдон смотрела на него. У нее были холодные голубые глаза, маленькое бледное лицо и волосы мышиного цвета. Она не пользовалась косметикой и большую часть времени не открывала рта.
Мистер Симпсон хмыкнул, щелкнул ножницами и рассмеялся кудахчущим смехом.
— Мисс Велдон знает, что делает, Гилпатрик. Только будь осторожнее. Она подарила Чудаку Мартину флакон одеколона на прошлое Рождество. Чтобы перебить его запах.
Мисс Велдон отложила инструменты.
— Прошу прощения, мисс Велдон, — извинился мистер Симпсон. — Больше я ничего не скажу.
Маникюрша неохотно вернулась к работе.
— Эй, он опять! — крикнул один из четырех человек, которые ожидали своей очереди на стрижку.
Мистер Симпсон резко повернулся к окну, едва не отхватив ножницами краешек розового уха Гилпатрика.
— Парни, идите смотреть!
На другой стороне улице шериф как раз вышел на порог своего офиса и тоже увидел то, что так заинтересовало клиентов Симпсона. То, что делал Чудак Мартин.
Все, кто был в маленьких лавочках по соседству, выбежали посмотреть.
Шериф подошел к сточной канаве, идущей вдоль улицы, и взглянул вниз.
— Брось, Мартин. Перестань, — окликнул он и поковырялся в канаве носком начищенного до блеска ботинка. — Вылезай оттуда. Вовсе ты не мертв. Ты здоров, как я. А вот если будешь лежать там, среди мусора и окурков, непременно простудишься до смерти. Вставай!
К месту событий подоспел мистер Симпсон и уставился на Чудака Мартина, лежащего в канаве.
— А он и сам смахивает на пакет из-под молока.
— Он занимает место для парковки, — сказал шериф. — И это в утро пятницы. Он мешает куче людей. Слушай, Мартин… Гм. Ребята, помогите-ка мне.
Они вытащили тело из канавы и положили его на тротуар.
— Оставим его здесь, — заявил шериф, пнув Чудака носком ботинка. — Когда-нибудь ему надоест лежать. Он уже проделывал это миллион раз. Любит быть в центре внимания. Брысь, мелюзга!
Стайка детишек поспешно порскнула прочь.
Симпсон вернулся в парикмахерскую и огляделся.
— А где же мисс Велдон?
Он посмотрел в окно.
— А, вон она. Опять чистит Чудака Мартина щеткой. А он так и валяется. Поправила ему пиджак, теперь застегивает на все пуговицы. Только не смейтесь над ней, а то она обижается.
Часы в парикмахерской пробили двенадцать. Потом час. Потом два. Три… Мистер Симпсон то и дело поглядывал на циферблат.
— Держу пари, что старина Мартин пролежит там до четырех, — сказал он.
Кто-то откликнулся:
— А я спорю, что он не встанет до половины пятого!
— В прошлый раз… — Голос прервался, и стало слышно щелканье ножниц. — В прошлый раз он пролежал четыре часа. А сегодня такой погожий денек. Он может проваляться до пяти. Да, я поставлю на пять. Деньги на бочку, джентльмены, пока не поздно.
Деньги были собраны и положены на полку с бальзамами для волос.
Один из клиентов помоложе принялся остругивать палочку перочинным ножом.
— А забавно, как мы смеемся над Чудаком. Мы ведь боимся его, в глубине-то души. Ну, то есть мы не хотим верить, что он на самом деле покойник. Боимся поверить. Вот если бы это наверняка выяснилось, мы б до смерти перепугались. Поэтому мы над ним и смеемся. Мы говорим, пусть он себе валяется. Вреда-то от него никакого. Он просто есть, и точка. Но я заметил, что Док Хадсон никогда не пытается послушать сердце Мартина своим стетоскопом. Готов спорить, Док боится, что он может ничего не услышать.
— Боится, что может не услышать!
Смех. Симпсон хохотал, щелкая ножницами. Двое бородачей смеялись нарочито громко. Смех скоро смолк.
— Ну ты и шутник! — сказали все, хлопая себя по костлявым коленям.
А мисс Велдон… Мисс Велдон продолжала обрабатывать ногти клиента.
— Он встает!
Все кинулись к широкой витрине, чтобы посмотреть, как Чудак Мартин поднимается на ноги.
— На одно колено встал, теперь на другое. А вон кто-то протянул ему руку…
— Это мисс Велдон. Эк она прытко добежала!
— Который час?
— Пять. Выигрыш мой, ребята.
— Эта мисс Велдон и сама малость не в себе. Это надо же, ходить за таким мужиком, как Чудак…
Мистер Симпсон щелкнул ножницами.
— Она сирота и потому тихоня. Ей нравятся молчуны. А Чудак, он ведь почти ничего и не говорит. Ну просто прямая противоположность нам, грубым мужланам, верно, парни? Мы слишком много болтаем. Мисс Велдон наши разговоры не по нутру.
— Они уходят, оба, мисс Велдон и Чудак Мартин.
— Послушай, Симп, а может, стоит снять над ушами немного 6ольше, а?
Малыш Чарли Биллоуз скакал по улице, пиная красный резиновый мяч. Золотая челка то и дело падала на его голубые глаза. Мальчик увлеченно гнал мяч, высунув кончик языка. Мяч укатился и остановился у ног Чудака Мартина, который уже снова занял свое место на дегтярной бочке. Мисс Велдон была поблизости, в бакалейной лавке, — делала покупки к ужину и складывала в корзину банки с консервированными овощами и супами.
— Можно, я заберу свой мячик? — спросил малыш Чарли Биллоуз.
Ему пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть в лицо Чудака Мартина, потому что Мартин был ростом шесть футов два дюйма. Поблизости не было никого, кто мог бы их слышать.
— Можешь ли ты забрать свой мячик? — с запинкой повторил Чудак Мартин.
Казалось, он вертит вопрос в голове так и эдак. Его невыразительные глаза оглядели Чарли, будто он был комком глины.
— Ты можешь забрать свой мячик. Да, бери его.
Чарли медленно наклонился, схватил ярко-красный резиновый шар и так же медленно распрямился, поглядывая на Мартина так, будто боялся выдать некий секрет. Мальчик поглядел налево, потом направо, потом — в худое пергаментно-желтоватое лицо Мартина.