– То есть?
– Уикенд на Сатурне длится девяносто дней. Корабль обеспечивает жизнь четырех человек девяносто дней.
– Как раз для меня, – невнятно прошептал Фойл. Он скорчился от боли, однако тут же взял себя в руки. – Сэм, я хочу воспользоваться твоим кораблем.
– Зачем?
– Есть дело.
– Законное?
– Нет.
– Тогда это не для меня, сынок. Я завязал.
– Плачу 50 тысяч. Хочешь заработать 50 тысяч? Считай их целыми днями.
Безжалостно впивалась игла. Фойл корчился.
– У меня есть 50 тысяч. В венском банке лежит в десять раз больше. – Куатт вытащил из кармана колечко с мерцающими радиоактивными ключами. – Вот ключ от сейфа. Вот ключ от моего дома в Йобурге – двадцать комнат, двадцать акров земли. А вот ключ от корабля. Можешь не искушать меня, сынок. Я джантирую в Йобург и остаток дней своих буду жить тихо и мирно.
– Позволь мне взять корабль. Сиди в Йобурге и греби деньги.
– Когда будут деньги? И откуда?
– Когда вернусь. В астероидах… корабль «Номад».
– Что там ценного?
– Не знаю.
– Лжешь.
– Не знаю, – упрямо пробормотал Фойл. – Но там должно быть что‑то ценное. Спроси Джиз.
– Послушай, – зло произнес Куатт. – Если хочешь договориться, давай начистоту. Ты осторожничаешь, как проклятый татуированный тигр, готовящийся к прыжку. Мы твои единственные друзья…
С губ Фойла сорвался крик. ### – Не шевелись, – бесстрастно сказал Бэйкер. – Когда у тебя дергается лицо, я не туда попадаю иглой. – Он поднял глаза и пристально посмотрел на Джизбеллу. Ее губы дрожали. Внезапно она открыла сумочку и достала две банкноты по 500 кредиток.
– Мы подождем снаружи.
В приемной она потеряла сознание. Куатт подтащил ее к креслу и разыскал сестру, которая привела ее в чувство нашатырем. Она так зарыдала, что Куатт испугался. Он отпустил сестру и ждал, не решаясь подойти, пока рыдания не стихли.
– Черт побери, что происходит?! – потребовал он. – Что значат эти деньги?
– Это кровавые деньги.
– За что?
– Не хочу говорить об этом.
– С тобой все в порядке?
– Нет.
– Могу я тебе помочь?
– Нет.
Наступило молчание. Потом Джизбелла произнесла усталым голосом: – Ты согласен на предложение Гулли?
– На «Номаде» должно быть что‑то ценное. Иначе Дагенхем не преследовал бы Гулли.
– Я все равно пас. А ты?
– Тоже. Не желаю больше иметь ничего общего с Гулли Фойлом.
Снова наступило молчание. Потом Куатт спросил: – Значит, я возвращаюсь домой?
– Тебе не сладко пришлось, да, Сэм?
– Я тысячу раз думал, что вот‑вот сдохну, нянчась с этим тигром.
– Прости, Сэм.
– Я бросил тебя, когда ты попала в беду в Мемфисе,
– Это было естественно.
– Мы всегда делаем то, что естественно, хотя иногда не следовало бы.
– Я знаю, Сэм. Знаю.
– А потом проводишь остаток дней, пытаясь отквитаться… Пожалуй, я счастлив, Джиз. Сегодня ночью я сумел отдать долг. Могу теперь вернуться домой?
– Назад в Йобург, к спокойной жизни?
– Да.
– Не оставляй меня одну, Сэм. Я стыжусь себя.
– Почему?
– Жестокость к глупым животным.
– Что это значит?
– Не обращай внимания.
Побудь со мной немного. Расскажи мне о счастливой жизни. Что в ней счастливого?
– Что ж, – задумчиво произнес Куатт. – Это иметь все, о чем мечтал в детстве. Если в пятьдесят у тебя есть все, о чем мечтал в пятнадцать, это счастье. А мечтал я…
И Куатт стал рассказывать о символах, целях и разочарованиях своего детства, пока из операционной не вышел Бэйкер.
– Ну, как? – нетерпеливо спросила Джизбелла.
– Все. С наркозом я мог работать быстрее. Сейчас его бинтуют.
– Он ослаб?
– Разумеется.
– Когда снимут бинты?
– Через пять‑шесть дней.
– Лицо будет чистым?
– Я полагал, тебя не интересует его лицо, дорогая… Оно должно быть чистым. Не думаю, что я пропустил хоть пятнышко. Можешь восхищаться моим мастерством, Джизбелла… и моей проницательностью. Я собираюсь поддержать затею Фойла.
– Что?! – Куатт рассмеялся. – Ты хочешь рискнуть, Бэйкер? Я считал тебя умнее.
– Не сомневайся. Под наркозом он заговорил… На борту «Номада» – двадцать миллионов в платиновых слитках.
– Двадцать миллионов! – Лицо Куатта побагровело. Он повернулся к Джизбелле, но та тоже была в ярости.
– Не смотри на меня, Сэм. Я не знала. Он и мне не сказал. Клялся, что понятия не имеет, почему Дагенхем его преследует… Я убью его, растерзаю его своими собственными руками и не оставлю ничего, кроме черной гнили. Он будет экспонатом твоего зверинца, Бэйкер. О, господи, почему я сразу не позволила тебе…
Дверь операционной открылась, и две сестры выкатили носилки, на которых, слегка подергиваясь, лежал Фойл. Голова его была одним сплошным белым кулем.
– В сознании? – спросил Куатт.
– Этим займусь я, – вспыхнула Джизбелла. – Я буду говорить с этим… Фойл!
Фойл слабо отозвался сквозь марлевую повязку. Когда Джизбелла в бешенстве втянула воздух, одна стена госпиталя вдруг исчезла, и оглушающий взрыв повалил их с ног. Здание зашаталось. В образовавшийся проем хлынули люди в форме.
– Рейд! – выдохнул Бэйкер. – Рейд!
– Боже всемогущий! – Куатт задрожал. Солдаты заполнили здание, крича:
– Фойл! Фойл! Фойл!
Со слабым хлопком исчез Бэйкер. Бросив носилки, джантировал обслуживающий персонал. Фойл хныкал, немощно шевеля руками и ногами.
– Это рейд! – Куатт встряхнул Джизбеллу. – Беги, девонька, беги!
– Мы не можем оставить Фойла! – крикнула Джизбелла.
– Очнись, девонька! Беги!
– Мы не можем его бросить.
Джизбелла схватила носилки и побежала с ними по коридору. Куатт тяжело трусил рядом. Крики стали громче: – Фойл! Фойл! Фойл!
– Оставь ты его, ради бога! – молил Куатт. – Пускай он достанется им.
– Нет.
– Ты знаешь, чем это для нас может обернуться? Лоботомией, Джиз!
– Мы не можем бросить его.
Они завернули за угол и врезались в толпу вопящих пациентов – людей‑птиц с трепещущими крыльями, тащившихся подобно тюленям русалок, гермафродитов, гигантов, пигмеев, двухголовых близнецов, кентавров и мяукающих сфинксов. Все они в ужасе выли и цеплялись за Джизбеллу и Куатта.
– Снимай его с носилок! – закричала Джизбелла. Куатт сдернул Фойла с носилок. Тот оказался на ногах и медленно повалился. Джизбелла и Куатт подхватили его за руки и втащили в палату, где Бэйкер содержал уродцев с ускоренным чувством времени, подобно летучим мышам мечущихся по комнате и испускающих пронзительные визги.