Алейхем Шолом
Шолом Алейхем
Перевод М. Шамбадал
1
Красивая древняя река Буг, протекающая на юге между Днепром и Днестром и впадающая, как и они, в Черное море, пересекает две губернии -- Херсонскую и Подольскую -- там, где, раскинувшись в беспорядке, стоят два еврейских местечка -- Голта и Богополь. Оба местечка составляют, собственно, один город, но река разлучила их, словно разорвала пополам, а люди связали мостом, так что оба местечка снова соединились в один город: вот вы как будто в Богополе, а через каких-нибудь пять минут уже в Голте. И обратно идешь -- то же самое: только что были в Голте, -- не успеешь оглянуться, как вы уже снова в Богополе!
Голта много лет подряд считалась деревней, а Богополь -- местечком. Поэтому на Голту распространялся указ от 3 мая 1882 года, согласно которому евреям не разрешалось селиться там вновь.
С тех пор Голта стала очень привлекательной для богопольских евреев, которые вдруг загорелись желанием селиться именно в Голте и как раз после 3 мая.
С этого дня богопольские евреи начали тайком перебираться в Голту. Однако это им не удалось. Их попросили обратно, через мост, в Богополь: "Господин Ицко, пожалуйте назад до богопольского раввина!" Либо без слов поворачивали в обратную сторону воз и говорили при этом с усмешкой: "А форфор на Бердичев!"
-- Помилуйте! -- протестовал переселенец. -- Я голтянин вот уже скилько лет подрядЯ маю собственный город у школе (то есть: "Я имею собственное место в синагоге!"). Я маю скилько родичей на кладбище!
Однако доводы эти помогали, как мертвому припарки.
-- Документы! Бумаги! -- отвечали ему.
И началась канитель с бумагами. Евреи в те годы были крупными покупателями бумаги... Ходатаи озолотились, у доносчиков было по горло работы... Иным удавалось, другим -- нет. Немало евреи сами себе напортили доносами. Из-за этих доносов многие семьи были вынуждены собрать свои бебехи и эмигрировать через мост из Голты в Богополь, и в местечке прибавилось нищих, едоков, поедающих друг друга... Евреям не хотелось так сразу подчиниться, вот они и воевали (на бумаге, конечно!). И пошла война между евреями и полицией, а также между евреями и евреями. Бумаги летели в полицию, из полиции в губернию, из губернии в сенат, из сената в губернию, а оттуда обратно в полицию. И война эта тянулась двадцать лет подряд. Боюсь, что историк, который когда-нибудь займется описанием этих местечек, должен будет тот период назвать "историей двадцатилетней войны". Голтянские и богопольские евреи будут знать, о чем речь идет...
Среди воевавших были двое: Рахмиел-Мойше Богопольский из Голты и его кровный враг, Нахмен-Лейб Голтянский из Богополя.
2
Пусть вас не удивляет и не вызывает вопросов, что Рахмиел-Мойше голтянин и зовется Богопольским, а Нахмен-Лейб -- богополец, а зовется Голтянским. Я, например, знаю некоего Черкасского, живущего в Белой Церкви, и некоего Белоцерковского, живущего в Черкассах. Затем я знаю некоего Таращанского, живущего в Кременчуге, и некоего Кременчугского, живущего в Тараще. Казалось бы, чем плохо, если бы Черкасский, который, наверное, родом из Черкасс, жил в Черкассах, а Белоцерковский -- в Белой Церкви, Таращанский -- в Тараще, а Кременчугский -- в Кременчуге? Но если бы каждый человек был привязан к своему городу, что бы тогда было со всем миром? Однако возвращаемся к 3 мая 1882 года.
Нахмен-Лейб Голтянский, который всю свою жизнь прожил в Богополе, должен был как раз второго мая, в ночь на третье, ночевать в Голте. И надо же так случиться, что он попал в протокол, составленный урядником, -- и это послужило доказательством того, что он голтянский житель.
Вот как бывает, когда одному суждено счастье, а другому несчастье!
Разумеется, что Рахмиелу-Мойше это было очень досадно, и он делал все, что мог, подкапывался под Нахмен-Лейба до тех пор, пока не доказал неопровержимо, что Нахмен-Лейб житель Богополя. Но и Нахмен-Лсйб, конечно, не дремал и доказал при помощи бумаг, что в ночь со 2 на 3 мая 1882 года он был записан в Голте в книгах урядника. Да и самое имя Голтянский свидетельствует о том, что он, Нахмен-Лейб, -- житель Голты, а Рахмиел-Мойше -- богополец, как об этом говорит его фамилия: Богопольский, то есть из Богополя.
Так писал Нахмен-Лейб в губернию. Но и Рахмиел-Мойше не молчал. Он получил бумагу и доказал свидетельскими показаниями, что Нахмен-Лейб, хоть он и называется Голтянским, на самом деле -- житель Богополя. Доказательства: у него в Богополе собственный дом и постоянное место в молельне проповедника. К чему голтянину свой дом в Богополе и место в богопольской молельне?
Словом, бумажная война между нашими вояками длилась до тех пор, пока оба они не осточертели губернии, и тогда прибыло предписание -- выселить из Голты обоих и следить, чтобы ни один из них не смел оставаться там на ночь.
3
-- Осел, чего вы молчите?
-- А что толку, если я буду кричать?
-- Существует сенат, подавайте в сенат!
-- Зачем я буду подавать в сенат, когда губернское правление нашло, что я богополец? А тут еще вмешалась Рахмиел-Мойшиха:
-- Не надо соваться в сенат! Сената ему еще не хватает! Ты, видно, хочешь, чтоб нас из Богополя тоже выселили?
Во всем Рахмиел-Мойшиха добивалась своего. Но тут она ничего поделать не смогла. Рахмиел-Мойше был упрям, он подал бумагу в сенат -- и представьте себе такую историю...
Прошло много времени, пожалуй, лет двадцать. Однажды, в начале лета, сидит он у себя в лавке и даже не думает о сенате, почти забыл, что существует на свете сенат... И вдруг приходят и зовут его к приставу.
-- Что еще за новости? Опять "свечной сбор"? -- проговорила Рахмиел-Мойшиха, обращаясь к мужу.
-- Понятия не имею! Убей меня бог! -- ответил Рахмиел-Мойше. -- Но, если пристав приглашает, нельзя же быть свиньей, надо идти.
-- Смотри, чтоб тебя там не арестовали! -- выпроводила его с этим благословением Рахмиел-Мойшиха.
Не прошло и получаса, как Рахмиел-Мойше влетел в лавку и еле мог проговорить:
-- Поздравляю!.. Из сената прибыло... Прибыло, что я -- богополец... Могу, стало быть, жить в Богополе...
Рахмиел-Мойшиха всплеснула руками.
-- Счастье твоей бабушке! Как вам нравится такое поздравление? Он уже имеет право жить в Богополе!
-- Тьфу! Что я говорю -- "Богополе"? В Голте, хочу я сказать!
-- В Голте? Так и говори! Ну, Рахмиел-Мойше, что я тебе говорила?
-- А что ты говорила?
-- Не говорила я тебе, чтобы ты подавал в сенат?..
Рахмиел-Мойше был так доволен и счастлив, что побежал в город и растрезвонил из конца в конец -- пришла из сената бумага, ему разрешено жить в Голте и он переезжает, даст бог, скоро в Голту. Рахмиел-Мойше в этот день не ел, не отдыхал. Он бегал от одного к другому, его чуть ли не по воздуху носило. Кого ни встречал, останавливал.
-- Слыхали?
-- Что? Насчет сената? Слыхал! Как же! Поздравляю!
-- Спасибо!
-- Когда думаете переезжать?
-- После швуэс, даст бог!
-- Дай бог в добрый час!
-- Спасибо!
4
Радость, если бог поможет человеку, конечно, великое дело, но радость с отмщением вместе -- это одно из величайших удовольствий, не поддающихся списанию. Видеть, как враг тебе завидует, как он лопается, дохнет, глядя на тебя, -- это придает человеку столько бодрости, столько сил и самоуверенности, что на радостях он забывается и начинает делать глупости.
Наш Рахмиел-Мойше не переставал трещать относительно сената, так что всем это опротивело, надоело до тошноты.