Трудно сказать, что это была за песня: может быть, о том, что не надо больше ходить в школу, что впереди лето с купанием, ягодами, грибами и другими радостями, или просто о том, как приятно шагать босыми ногами по траве, видеть поле, луг, слушать, как гудят пчелы.
Санька нахмурился и присел за куст - он сейчас никого не хотел видеть.
- Саня! - закричала Маша. - Ты зачем за куст спрятался? Вылезай, вылезай! Все равно вижу, где ты сидишь.
Она поравнялась с мальчиком и зашагала рядом.
- Я знала, что ты по большаку не пойдешь...
- Так уж и знала...
- И как из класса ушел, как по саду ходил - все видела. - Маша покосилась на Саньку и тихо добавила: - и как метку на березе ставил тоже видела.
- Какую метку?
- Тебе лучше знать. - Маша вдруг забежала вперед и загородила дорогу. - Ты что, Саня? Взаправду со школой простился?
Санька попытался обойти девочку сначала справа, потом слева, но она, крестом раскинув руки, теснила его назад:
- Нет, ты по-честному скажи, в глаза погляди. Я сама все узнаю.
- Ну и взаправду, - не глядя на девочку, хмуро признался Санька. Что тут такого! Простился - и простился. Какой уж я ученик с двойками...
- Ой, дурной, ой, негожий! - всплеснула Маша руками. - Да кто ж виноват? Сам нахватал! С Девяткиным связался, от школьных дружков нос в сторону...
И много еще обидного, а может быть, и справедливого наговорила прямая и резкая на язык Маша.
Но Санька не стал с ней спорить, а только поковырял носком сапога землю и с трудом выдавил:
- Тебе хорошо говорить... У тебя и мать, и бабушка, и сестры взрослые. А у меня кто?
Маша устыдилась своей вспышки, опустила голову, Потом робко коснулась руки мальчика:
- Саня... а ты не надо! Ну, совсем не надо... А что отец не пишет, ты и не думай ничего плохого. И переэкзаменовка на осень-это тоже не страшно. Мы тебя выходим. И я помогу, и Алеша... Все лето заниматься будем.
- Хватит с меня! Я и так вполне обученный. Пахать, косить умею. В колхозе меня и с двойками на любую работу примут, - отмахнулся Санька. Это тебе уж по ученой дорожке топать...
Маша с грустью посмотрела на мальчика... Если бы такие слова слышали его отец или Андрей Иваныч... Они-то надеялись на Саньку, верили в него...
Долго шли молча. Но молчать - это очень трудно. И, когда вышли на луг, Санька выломил гибкий прутик ракиты и принялся сбивать головки цветов, метелки высоких трав. Взмах, точный резкий удар, оттяжка на себя - Санька где-то читал, что кавалеристы именно так рубят лозу, - и головки цветов, точно подкошенные, падали на землю.
Тяготило молчание и Машу. Она занялась цветами. Цветов было много: круглые ромашки с ослепительно белыми, точно фарфоровыми лепестками и с золотой пуговкой посредине, пунцовые шары клевера, нежные сиреневые колокольчики, желтые лютики, белые зонтики тмина...
Маша жадно и быстро, как все, за что она ни бралась, нарвала большую охапку цветов и принялась плести венок. Сплела одно звено, второе... Медовый запах клеверных головок ударил ей в ноздри. Шмели неотвязчиво и трубно гудели над Машиным ухом, точно сердились, что эта босоногая девчонка уносит от них так много напоенных медовым соком цветов.
- Жадные вы, жадные пчелы! - засмеялась Маша. Она любила разговаривать вслух со всем, что жило на этой земле, - с пчелами, с травами, с телятами. -Смотрите, сколько цветов вам осталось! Я же нарвала совсем немножко. - И, встряхнув короткими волосами, Маша уже забыла про венок, сунула в рот пунцовую головку клевера и принялась высасывать сладкий цветочный сок.
Она была лакомка, Маша, и всегда умела найти в поле, на лугу, в лесу что-нибудь съедобное и вкусное.
Как только начинали зеленеть луга, она бегала с девчонками за щавелем. Потом подрастали дудки, остро пощипывающая язык кислица, сладковатый, с густым белым соком молочай, поспевала черемуха, земляника в лесу, черная смородина, малина, шиповник... И все лето Маша что-нибудь грызла, жевала, надкусывала.
Язык ее становился шершавым, покрывался трещинами, окрашивался в разные цвета.
"Ты бы не каждую траву жевала! - сердилась мать. - Мало ли зелени на земле растет - всего не перепробуешь".
...Маша оглянулась. Санька по-кавалерийски расправлялся с колючим чертополохом. Взмах, удар, оттяжка. Прут свистел, как сабля. Но чертополох был живуч и только вздрагивал от ударов да насмешливо кивал Саньке крупным малиновым цветком, распустившимся на макушке. Гибкий прут не выдержал и переломился.
- Ой, не годишься ты в кавалерию, Саня! Совсем неспособный, засмеялась Маша.
Санька вспыхнул и отбросил обломок прута. Маша протянула ему пучочек клевера:
- Ты попробуй. Вкусно-то как! Прямо чай с медом. Санька засунул руки в карманы - он не охотник до таких сладостей.
- А вот и закусочка к чаю, - сказала Маша и, сорвав пустотелую дудку, очистила ее от кожицы и, звучно хрустя, принялась грызть, точно морковку.
- Да ты всю траву пожуешь, - усмехнулся Санька и взял у Маши кусочек клевера. Пососал одну головку, другую. И правда, это было вкусно.
Так, лакомясь и болтая, они миновали луг, спустились к речке, перебрались по дощатому, шлепающему по воде настилу на другой берег и поднялись на пригорок,
Кряжистый, искривленный дуб шумел на ветру. Маша глянула на Саньку, и веселый огонек блеснул в ее глазах. Подскочила к дубу и быстро, как по лесенке, вскарабкалась вверх.
- Саня, залезай сюда!
Санька оглянулся - кругом никого. Он не заставил себя просить, залез на дерево, но уже выше, чем девочка. Прогнулись под ним тонкие сучья, вот-вот обломятся. С опаской поглядела на него Маша.
Широко раскинулись перед детьми зеленые поля, перелески, петлистая лента реки, дороги, белые тропинки.
- Чьи это лошади там пасутся? - Санька вгляделся в сторону. - Наши или нет?
- Саня, а как отсюда видно все хорошо! - восхищенно шепнула Маша. Смотри, вон школа! А вон три окна у крыльца - это наш класс. Ты знаешь, в новом году наш седьмой класс на втором этаже будет... - Она вдруг спохватилась и растерянно посмотрела на мальчика. - Саня... а что ж ты матери про школу скажешь?
- Скажу что-нибудь. - Он насупился и спустился с дерева на землю.
Раздалось конское ржание. Несколько мальчишек гнали через луг, к реке, табун лошадей.
- Наши! - Санька махнул Маше рукой и по крутому откосу ринулся вниз, к табуну.
Глава 16. НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ
Весенняя страда спала, и Катерина решила весь воскресный день посвятить дому и ребятам. "Совсем я не вижу их... как сироты бегают".
Она вымыла пол, напекла пирогов, застелила стол чистой скатертью и усадила детей завтракать.
Заметила проходивших мимо окон Машу с Федей, поманила их в избу:
- И вам место найдется. Садитесь-ка за компанию. Маша не заставила себя долго просить, но Федя, встретившись глазами с Санькой, точно прирос к порогу.
- Меня дедушка ждет... Домой надо, - твердил он.
- Так уж ты и пироги не любишь? - засмеялась Катерина и, взяв мальчика за руку, усадила его за стол рядом с Санькой.
Тот отодвинулся от Феди, словно от горячей печки, и весь завтрак просидел молчаливый, одеревенелый, и Феня даже сказала, что Санька не иначе, как проглотил аршин.
После завтрака мать предложила написать письмо отцу.
Хотя Коншаковы давно не получали ответных писем, но Катерина не нарушала заведенного порядка, и письма Егору отсылались довольно часто.
- Чья очередь-то, ребята? - спросила Катерина.
- Моя, моя! - Феня быстро заняла место в переднем углу, достала чернила и бумагу. - Санька и так два раза без очереди писал.
Санька не спорил. Он вдруг вылез из-за стола и потянулся за пилоткой.
- Уходишь? - удивилась мать. - А письмо?
- Нет, нет! - спохватился Санька. - Мухи вот... окаянные... - И, распахнув окно, он с таким усердием начал размахивать пилоткой, словно изгонял не мух, а рассвирепевших пчел.