Шумно дышали лошади, звенели уздечки, поскрипывали колеса, от них пряно несло запахом дегтя. Солнце поднималось все выше, разгоралось ярче.
Дорога пошла под крутой уклон. Санька свистнул, и подводы остановились. Он осторожно свел с пригорка Муромца, потом вторую лошадь, третью, четвертую. Дошла очередь до Лиски.
- Не надо... Сам попробую. - И Федя взял лошадь под уздцы.
Казалось, что вот-вот Лиска не выдержит давления напиравшего сзади воза, опрокинет мальчика и понесется вскачь.
Но маленькая напрягшаяся рука твердо сжимала Удила, голос Феди звучал по-хозяйски властно, и лошадь, едва не вылезая из хомута, покорно оседала на задние ноги, не шагала, а почти сползала с крутогора.
Но вот спуск кончился. Федя отпустил занемевшую руку, перевел дыхание и потрепал Лиску по шее.
Облегченно вздохнул и Санька. Потом спохватился и покровительственно заметил:
- Ничего свел. Только кричишь много. Спокойнее надо.
Федя забрался на воз. Голова немного кружилась. На возу укачивало, как в люльке. Сладкий запах сена, скрип колес, напоминающий журавлиное курлыканье, посапыванье коней, пестрое, нарядное поле кругом, теплый ветер над головой - все это было так хорошо, так напоминало те дни, когда он жил с матерью в совхозе.
Заслонив от солнца глаза. Федя смотрел на дорогу. Если пройти через все поле, потом через лес, где воздух в летние дни всегда так густо настоен на сосновой коре и папоротниках, добраться до станции и проехать два пролета, то к вечеру можно попасть в совхоз "Высокое". А там подняться на пригорок, к рабочему поселку, отсчитать с края третий домик, маленький, белый, точно умытый к празднику, и постучать в оконце - Федя всегда так делал, когда запаздывал домой.
"Это ты, грибник-лесовик? - ворчливо спрашивала мать. - А я уж собиралась на розыски идти. Садись, ужинай скорее!"
"Да нет, мамка, я ничуть не заблудился, - принимался уверять Федя: на курень напал. Смотри, белых грибов сколько принес..." - И, с аппетитом хлебая молочную лапшу, он долго рассказывал о грибных местах, мшистых полянках, частых ельниках...
Федя вздохнул и зарылся лицом в сено. Нет, лучше не смотреть на дорогу...
- Э-эй, на возах! Гляди в оба! - услышал он голос Саньки.
Федя открыл глаза - возы приближались к косогору. Впереди ехал Петька Девяткин. Неожиданно его воз начал крениться набок.
- Девяткин, левее правь! - закричал Федя. - Задремал, что ли? Лево, говорю!
Петька не шевелился.
Федя, не раздумывая, спрыгнул на землю, бросился к возу Девяткина.
С другой стороны к нему бежал Санька. Они почти одновременно подставили свои плечи под опрокидывающийся воз.
Душная, жаркая тяжесть навалилась на мальчиков, закрыла свет, перехватила дыхание. Сотни колючих травинок, точно иглы, впились в лица.
- Ой, мамочки! Задавило! - закричал с заднего воза Тимка Колечкин и бросился бежать к лугу.
Лошадь наконец миновала опасный крутой уклон, приподнявшиеся от земли колеса правой стороны телеги вошли в колею, воз выровнялся и отвалил от мальчиков.
Красный от напряжения, Санька потер плечи, грудь, неловко повел шеей и вдруг заметил на возу ухмыляющегося Девяткина.
- Дрыхнешь там! Ворон ловишь! - вышел из себя Санька и, подпрыгнув, ухватил Девяткина за ногу и стащил его на землю.
- Очумел, Коншак... - забормотал Девяткин, отряхиваясь от пыли и отступая назад. - Так уж и подремать нельзя...
- Мотай, говорю, отсюда! Не нужны мне такие возчики... Ясно? Федя, будешь смотреть за двумя подводами.
- Есть за двумя! - козырнул Федя и поглядел на Саньку.
Лицо мальчика, исколотое травинками, было покрыто мелкими капельками крови, точно обрызгано ягодным соком.
- Тебе умыться надо, - сказал Федя.
- И тебе надо.
Они спустились в овражек, к роднику, поплескали на лица водой, вытерли их подолами рубах.
Санька все посматривал сбоку на Федю и думал: "А ничего малый.
Работать с ним можно..."
А потом принялся ругать косогор на дороге.
- Срыть его надо, - предложил Федя.
- Это - пожалуй, - согласился Санька. - Обратно поедем - лопаты захватим.
Возы тронулись дальше. Около самой деревни их нагнали Тимка и перепуганные Маша с Катериной.
Маша подозрительно оглядела Саньку, а Катерина принялась расспрашивать ребят, что с ними произошло.
- Ничего и не было, - пожал Санька плечами и незаметно подморгнул Феде.
- Померещилось Тимке, - подтвердил тот. - С жары, верно, кровь в голову ударила.
Вечером возчики распрягли лошадей и повели их в ночное.
Потому ли, что Муромцу захотелось быть поближе к Лиске, по другой ли какой причине, но только Санька оказался рядом с Федей.
- Ты это вовремя плечо-то подставил, - глядя в сторону, сказал Санька. - Одному бы мне ни за что воз не удержать.
- И мне одному не удержать, - признался Федя.
- Ты где это обучился косить да лошадьми так править?
- В совхозе. Меня мать всегда с собой в поле брала.
- А меня отец...
Они помолчали. Потом Санька неожиданно сказал:
- Желаешь - можешь завтра на Муромце сено возить. А я Лиску возьму.
- Кони же у вас закрепленные, именные! - улыбнулся Федя.
- Это ничего... поправочку внесем.
Глава 22. В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
С сенокосом в Стожарах управились как раз вовремя - до теплых затяжных дождей. Колхозницы смогли немного передохнуть. Особенно были рады дождям ребята: наконец-то можно будет сходить в лес за грибами, на болото за черникой, половить рыбу, разведать, каков урожай орехов в этом году!
Утром Санька, как обычно, проснулся вместе с матерью и поспешно начал одеваться.
- Куда в такую рань? - остановила его Катерина. - Поспи еще часок. В луга сегодня не ехать.
- Известно куда... на конюшню. - Санька туго затянулся ремешком, лихо заломил на висок пилотку и вдруг, почувствовав пристальный взгляд матери, оглянулся: - Что ты смотришь? Не так что-нибудь?
- Можно пока и не ходить на конюшню. Управятся там, - сказала Катерина. - А тебя сегодня учительница ждет.
- Какая учительница? - не понял Санька.
- Надежда Петровна. Говорила я с ней... Обещала она позаниматься, к экзаменам тебя подготовить.
Застигнутый врасплох, Санька ответил не сразу:
- Так я же не в игры играю. Мне трудодни за коней пишут...
- Проживем и без твоих трудодней, - вздохнула Катерина. - Ловчишь ты, парень, куролесишь без отца-то. Ты мне прямо скажи: не по душе тебе учение, не по зубам орешек? Полегче жить хочешь, вроде Петьки Девяткина?
Санька вспыхнул, вскинул голову, хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Подошел к стене, снял висевшую на стене уздечку.
- Да что же это! - жалобно вскрикнула Катерина. - Все слова мои на ветер...
Она вдруг подбежала к сыну, вырвала у него из рук уздечку и бросила в угол.
- Нечего тебе делать на конюшне! Ешь вот и ступай к учительнице. Пока вместе живем, не позволю учение бросить! Так и знай!
- Ты не кричи, не кричи... - сдавленным голосом сказал Санька и, распахнув дверь, вышел из избы.
На конюшню он пришел мрачнее тучи. Обругал ни с того ни с сего безропотного Муромца, замахнулся на Лиску, в ответ на что кобыла чуть не укусила его за плечо.
- Чего ты лютуешь, парень! - выговорила ему Седельникова. - Белены объелся? Иди-ка охолонись. - И она послала его к шорнику за хомутом.
Вернувшись через час от шорника, Санька заметил у конюшни Татьяну Родионовну. Она сидела у водопойной колоды и о чем-то разговаривала с Седельниковой.
- Иди-ка сюда, Коншаков, - хмуро подозвала председательница Саньку. Садись, рассказывай!
- О чем рассказывать? - Мальчик не очень уверенно подошел к колоде.
- Ты до чего мать довел? От нее жалобу клещами не вытянешь, а тут в слезах прибежала, дрожит вся... Заботник тоже! Нет чтобы мать поберечь...
- Татьяна Родионовна...