- Идиот, - мягко и нежно говорит она, - чего ты лезешь не в свое дело, видишь, чем все кончилось! Я смотрю на нее снизу вверх и вновь давно не испытываемое желание овладевает мною, хотя - надо прямо сказать - это более, чем странно сейчас, ведь некто вычерпал всю мою силу, заставил сложиться непристойно-прямым углом, извергнув из меня прорву дурно пахнущей желто-зеленой дряни. Я сижу на земле у ее ног, мне хочется плакать от собственных слабости и никчемности, но одновременно я хочу прямо здесь и сейчас войти в Сюзанну и насладиться ею так, как у меня этого не получалось с нашей первой ночи, с той самой, которая была много лет назад, в большой и странной трехкомнатной квартире с круглым некрашеным столом, старым креслом и тенью тетушки, отъехавшей в неведомые Карталы. Парки, Парки, что вы делаете со мною! И Сюзанна понимает, что происходит с ее мужем, она нежно стирает блевотину с моего лица, потом валит на спину и укладывается на меня так безмятежно, будто это не я только что пытался избить ее в кровь, привязав перед этим к столбу толстой и крепкой веревкой, украденной из каморки лодочника и предусмотрительно занесенной в хибару (я понимаю, что противоречу сам себе, несколькими страницами ранее признавшись в спонтанности замысла и воплощения, но только не спрашивайте меня о том, как все было на самом деле, повторю: мерцания, зеркала, иллюзии...). Она ложится на меня, расстегивает мои джинсы, лицо ее становится успокоенным, глаза закрываются, я чувствую влажную глубину, и Сюзанна кричит, только вот крик этот совсем не похож на тот, что я слышал сколько-то минут назад, когда мой ремень оставил все еще не проходящий след на ее красивом, полном, смуглом плече. Этот крик совсем другой, он полон сладкой истомы, и я сам закрываю глаза и проваливаюсь во что-то мягкое и покачивающееся, меня уже не интересует правда той ночи, что толку, если я и узнаю ее, каким образом может это повлиять на мою дальнейшую судьбу, о, Парки, Парки, шепчу я про себя, так и не пригодилась мне ваша очередная тоненькая ниточка, из лабиринта нет выхода, а значит, его не стоит и искать, хотя не вечер, думаю я, еще не вечер, и пусть прозвучал финальный гонг и рефери засчитал мне поражение, это ничего не значит, как ничего не значит и то, что Сюзанна сладко заходится на мне, пытаясь продлить феерическое ощущение и три раза оглашая стены - щелястые, грязные, дощатые стены - торжествующим воплем, превращаясь в тень грозного каманча, содравшего скальп с врага, и враг этот распластан под ней, но это ничего не значит, как я уже говорил несколькими строчками выше, ибо я так и не узнал всей правды о минувшей ночи, а теперь к этой загадке примешалась еще одна - кто задержал мою руку в тот момент, когда я хотел вновь хлестнуть Сюзанну ремнем, и откуда в моей жене взялась такая сила, что она смогла - и это ей ничего не стоило! - порвать крепкую и толстую веревку, которой я спеленал ей руки и плотно привязал к столбу, к тому самому столбу, что различим сейчас за обнаженным Сюзанниным плечом, чуть вправо, то есть вправо над плечом, если быть точным, но тут Сюзанна сползает с меня, одевается и говорит: пойдем, пора! - Куда? - недоумеваю я. - Обратно в номер, тебе надо лечь. - Я нормально себя чувствую. - Ты так считаешь? Я улыбаюсь. Ведь я действительно чувствую себя нормально и разве только что не доказал это Сюзанне? - Да и потом, - говорит жена, - мы с тобой совсем забыли про К., а это не по правилам. - Ты еще не отказалась от залога? - интересуюсь я. Сюзанна не отвечает, лишь мотает головой, будто говоря, что она никогда и ни от чего не отказывается. 12 И она действительно не отказывается, ибо в последний вечер нашего пребывания в пансионате вновь приглашает К.
составить компанию, и стоит ли объяснять, кому? На этот раз мы облюбовываем не ресторан - стоит ли дважды входить в одну и ту же воду (правда, хитросплетения сюжета все время подталкивают меня к опровержению Гераклита), и не успевший поднадоесть берег с будкой лодочника, пирсом и прочими озерными радостями, и не нашу с Сюзанной комнату - но только не надо считать, что она больше не будет использована как декорация финального акта, ее черед наступит в последней сцене, но еще не время, напеваю я, бреясь перед маленьким переносным зеркальцем, так как ванная с настенным зеркалом оккупирована Сюзанной, которая тоже наводит предгостевой марафет, ибо: да, мы званы на прощальный ужин, К. пригласила нас с ответным визитом, кошмар минувших дней остался позади, хотя это, как водится, абсолютно ничего не значит, ведь история наша так же далека от конца, как и от начала, но стоит ли возвращаться к первым страницам моего рассказа, начинающегося, если не изменяет память, с того самого дня двадцатого июля, когда приблизительно в одиннадцать часов утра раздался телефонный звонок и... Опустим все, что идет после многоточия. В данный момент (в сию минуту, в настоящее мгновение, сейчас, то есть в сей - конкретно этот проходящий, проистекающий - час) меня гораздо больше интересует то, что еще лишь должно произойти, а именно уже упомянутый ответный визит к милой и все еще не определившей свое истинное место среди двух других героев столь неторопливо развивающегося действа К., так что надо поторопить Сюзанну, а то есть у нее такая привычка - всегда и везде опаздывать, впрочем, женские сборы на рауты, суаре и банкеты, а также на прочие званые мероприятия, как и в прочие же присутственные места, вещь, не подвластная мужской логике, а значит, можно поставить точку, ибо я уже стучу в дверь, за которой и обитает наша (повторю) милая конфидентка. К. встречает нас и приглашает пройти, комнатка чуть поменьше той, что досталась нам с Сюзанной, маленькая такая комнатенка на одного постояльца, с кроватью, небольшим столиком, креслом и стулом, стол подвинут к кровати, на нем разложены красивые кружевные белые салфетки, которые - в свою очередь - уставлены круглыми пластмассовыми тарелочками с разнообразной холодной снедью, да высится посреди них этаким залетным мастодонтом бутылка замороженного (холодильник в дальнем левом углу) шампанского, полусладкого, местного разлива, вот только пить его придется из пластмассовых же кружечек, ибо откуда здесь взяться томным фужерам на тонких ножках, радостно звенящим, когда сдвигаешь их в эйфории застольного экстаза, бликующих и переливающихся всеми цветами спектра, как живой пример к игре в "каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Вот только кто из нас охотник, а кто фазан? Но пока вопрос этот остается без ответа, что же касается милой троицы, то она занимает отведенные каждому места: Сюзанна садится в кресло, мы же с К. - на кровать, столик (вновь полюбившаяся разноголосица скобок, справа налево и слева направо) оказывается между нами (случайно выпавший из предыдущей строчки оборот "таким образом"), дамы просят открыть шампанское, что я и делаю с превеликим удовольствием, ибо пора - наконец-то! - тронуться с мертвой точки (и на этот раз всего-навсего избитая идиома). - За что будем пить? - спрашивает К., глядя, как я разливаю пенящийся (иначе не обзовешь) напиток по трем аккуратным пластмассовым кружечкам, составляющим, судя по всему, единый комплект с пластмассовыми же тарелочками, вопрос, надо сказать, воистину глобальный, ибо от ответа на него во многом зависит то, как дальше будет развиваться сюжет. То есть налево пойдешь сами понимаете, направо - будет еще хуже, ну а если прямо... - За исполнение желаний! - поднимает свою кружечку (ей досталась посудина легкомысленно-желтого цвета) Сюзанна, отправляя этим всю нашу компанию как раз прямо, то есть в тартарары, к черту на кулички, то бишь на дорогу, мощенную грубым кирпичом и ведущую, что совершенно естественно, в ад. Мы с К. послушно присоединяемся к тосту, а потом К.