Меджид завел разговор в отсутствие матери, и Заура поразила его откровенность.
- Нам, конечно, хотелось бы всю жизнь прожить с тобой вместе,- сказал отец.- Но какой смысл скрывать? У твоей матери тяжелый характер. Она никогда не уживется с твоей будущей женой, будь твоя жена хоть самим ангелом. А тебе уже пора думать о собственной семье. Во всяком случае - к тому времени, когда будет готов дом: скорее всего через год, полтора. Ну, и защитишься ты к тому времени.
Заура поразила не только откровенность, с которой говорил с ним отец, редко говоривший на эти, да и вообще на любые темы, но и то, с какой точностью он распланировал всю его, Заура, жизнь, точно так же, как много лет назад распланировал свою собственную жизнь и расчертил ее точный график: учеба, диссертация, женитьба, квартира, ребенок, диссертация. Правда, вот беда, иногда бывают непредвиденные обстоятельства, как, например, вторая мировая война. Но даже и она, два ранения не могли сбить отца с намеченного раз и навсегда пути движения от одной цели к другой, того самого движения, которое теперь должно быть продолжено его сыном, а потом, даст бог дожить, и внуками.
После ужина, когда отец ушел в свой кабинет, а Заур собрался почитать, Зивяр-ханум вдруг сказала:
- Послушай, до меня дошли кое-какие слухи.
- Какие же?- равнодушно спросил Заур, просматривая "Неделю".
- Тебя часто видят с одной особой.
- Какой особой?- спросил он, отложив газету и желая оттянуть время.
- Такой - по имени Нармина, Тахмина, ну, работает в вашем издательстве.
Он почувствовал, что краснеет, и оттого, что он это чувствовал, краснел еще больше, стал пунцовым, у него загорелись уши.
- Ну и что?- все-таки выдавил он.
- Хорошо, что ты еще краснеть не разучился. А ну посмотри мне в глаза.
Он неловко улыбнулся и посмотрел матери в глаза.
- Так это правда, что ты возишь ее в своей машине по всему Апшерону?
"Какие подробности!- подумал он.- Боже мой, что за город!"
- Ты что, не знаешь, что от людских глаз ничего не скроется? А она ведь замужняя женщина, ты об этом подумал? Это не твои Таньки-Маньки.
- Кто это сплетничает тебе? Что, своих дел не хватает?
- Послушай, ты уже не маленький. Ты взрослый мужчина, и я никогда в твои дела не лезла. Но теперь предупреждаю: пока отец не узнал, прекрати немедленно и окончательно.
Сама постановка вопроса возмутила его, но он промолчал. Наверно, Зивяр-ханум тоже надо было кончить на этом. Тогда, может быть, все пошло бы иначе. Но Зивяр-ханум была слишком рьяной хранительницей раз и навсегда установленных правил, слишком бакинкой, наконец, чтобы сдержаться и не добавить те самые слова, которые оказались решающими.
- Теперь за тебя взялась?- с нескрываемым отвращением сказала Зивяр-ханум.- Со всем издательством перекрутила, теперь и до тебя очередь дошла?!
Он вспыхнул и встал.
- Хватит,- сказал он.- У меня ничего с ней нет, а тебе нечего повторять бабские сплетни.
Наверное, он сказал это очень резко, слишком взволнованно, мать насторожилась и поняла то, чего он и сам еще не сознавал и, может быть, даже еще и не чувствовал. Каким-то материнским и женским чутьем она уловила серьезность их отношений, когда они еще и не были сколько-нибудь серьезными и что-то важное для него означающими.
- Сплетни!- с издевкой произнесла она.- Хороши сплетни! Только такого зеленого дурачка она может убедить в том, что все - только сплетни. Весь город знает о ее похождениях.
- Весь город? Что, в вечерней газете, что ли, было напечатано? Так там всякое печатают. Однажды даже про дерево-людоеда написали,- натужно сострил он, злясь на собственную глупость и на то, что ничего более существенного и твердого не смог ответить.
- В газете не в газете, но все знают о ее поведении. Да она и не особенно разборчива. Этот, как его...
ну, главным работает у вас, старик, как его, ну, с бородавкой на носу...
Заур знал, кого она имеет в виду, но и под страхом смерти он не произнес бы имени Дадаша.
- Дадаш-муаллим,- вспомнила мать сама.- Стыд какой! Молодая, муж молодой. И бабенка смазливая,- это было первым и единственным комплиментом, которым мать когда-либо удостоила Тахмину,- а поди же, с кем путается, со стариком уродливым...
- Значит, не то плохо, что путается, а то плохо, с кем,- попытался еще раз сострить Заур.
- Ты мне зубы не заговаривай. С кем она путается, это дело ее и ее мужа-дурака - пепел ему на голову, что такую жену держит. А вот тебя пусть не трогает, а то я ей такое устрою, что не рада будет. Глаза ей выцарапаю,серьезно и спокойно добавила Зивяр-ханум, и Заур, зная нрав матери, подумал, что это не пустые угрозы.
Он решил прекратить разговор и сказал:
- Да брось, мама, ради бога. У нас чисто дружеские отношения. Ну, пару раз подвозил на машине. Что в этом такого? Мы же вместе работаем. А если ты так волнуешься, обещаю, что больше сажать ее в машину не буду. Пускай добирается на общественном транспорте.- И хотя Заур говорил в обычной своей полуиронической манере, сводя все к шутке, он ощутил какую-то неловкость за эти слова, какую-то вину перед Тахминой и, пытаясь как-то компенсировать свое маленькое предательство и тем самым хоть немного оправдаться перед собственной совестью, добавил:- А что касается Дадаша, клянусь тебе, все это чистое вранье. Ничего между ними никогда не было. Я точно знаю.
- Откуда ты-то знаешь? Сама, что ли, сказала?
- Нет, просто я работаю там же и кое-что знаю. Это чистейшая ложь.
Но Зивяр-ханум не желала сдавать позиций:
- Да только ли Дадаш? Вот и наш сосед крутил с ней года два назад.
- Какой сосед?- спросил Заур, и все в нем похолодело.
- Да сын Алии, Спартак. Алия мне рассказывала. Говорит, прохода парню не давала. От телефонных звонков покоя не было. Ночью, рано утром! И откуда звонит-то? Из дому, что ли? При муже... Эх...
Заур чувствовал, как все в нем немеет, наливается какой-то мертвенной тяжестью, и единственным его желанием становится сейчас же увидеть Тахмину и либо опровергнуть слух, либо, подтвердив его, положить - тогда уже совершенно бесповоротно - конец их отношениям. И он уже не слышал слов матери, которая все говорила и говорила о том, как наконец вмешалась Алия, но, в отличие от нее, Зивяр-ханум, не с сыном решила этот вопрос (он у них тоже не сахар, шалопай порядочный), нет, Алия имела дело с самой стервой: позвонила ей и пообещала вырвать все волосы до единого. Тем более что у нее, говорят, и волосы-то не свои, а парик...
И Заур, будто издали слыша это и воспринимая нелепые слова и угрозы не фигурально, а в самом прямом смысле, представлял Тахмину с вырванными Алией-ханум (и Зивяр-ханум) глазами и волосами, о которых он доподлинно знал, что они у нее свои...
- Я выйду пройдусь немного,- только и сказал он. Из первого же автомата он позвонил Тахмине.
- Слушаю,- ответил бархатный баритон Манафа, мужа Тахмины.
Заур повесил трубку.
Был уже поздний вечер. Он бродил по городу и еще два раза звонил и каждый раз бросал трубку, услышав голос Манафа. Конечно, он мог поздороваться, назвать себя и попросить к телефону Тахмину: в конце концов они работали вместе и знали друг друга не первый месяц. Но ему было крайне неприятно говорить с Манафом, просить его позвать Тахмину, потом, зная, что Манаф рядом, выяснять с Тахминой отношения.
И он все бродил и бродил по городу, нервничая и успокаивая себя, и часа через полтора пришел к утешительной мысли: "Хорошо, допустим, Спартак. И даже Дадаш. Мне-то какое дело? Во-первых, все это было до меня. Во-вторых, я что? Блюститель ее чести, что ли? А в-третьих, ведь и я был с ней.