Яковлев Юрий
Юрий Яковлевич Яковлев
ШКОЛЬНЫЕ КОРИДОРЫ
- Можно войти?
- Войди... Как твоя фамилия?
- Я Таборка.
- А как тебя зовут?
- Табором.
- Имя у тебя есть?
- Есть... Саша. Но зовут меня Табором.
Он стоял на пороге директорского кабинета, и руку ему оттягивал большой черный портфель в белых трещинках. Кожаная ручка оторвана, держится на одном ушке, и портфель достает по чти до полу.
Если не считать старого, облезлого портфеля, то в наружности Таборки не было ничего примечательного. Круглое лицо. Круглые глаза. Небольшой круглый рот. Не за что зацепиться взгляду.
Директор школы оглядывал мальчика и мучительно пытался вспомнить, за какие грехи вызван к нему этот очередной посетитель.
Разбил лампочку или заехал кому-нибудь в нос? Разве всё запомнишь.
- Подойди сюда и сядь... Не на кончик стула, а как следует.
И не грызи ногти... Что у тебя за история?
Мальчик перестал грызть ногти, и его круглые глаза посмотрели на директора. Директор длинный и худой. Он занимает полкресла.
А вторая половина свободна. Руки, тоже длинные и худые, лежат на столе. Когда директор сгибает руку в локте, она становится похожей на большой циркуль, которым рисуют на доске окружности. Таборка посмотрел на директора и спросил:
- Это вы про собаку?
- Про собаку.
Мальчик уставился в одну точку: в угол, где висели плащ и коричневая шляпа.
- Я боялся, что с ней что-нибудь случится, и привел ее в школу.
В живой уголок. Туда берут ужей и золотых рыбок. А собаку не взяли.
Что она, глупее этих ужей?
Он проглотил слюну и с укором сказал:
- А собака - млекопитающее.
Директор откинулся на спинку кресла и пятерней, как гребенкой, провел по темным густым волосам.
- И ты привел ее в класс?
Теперь директор вспомнил, за что приглашен к нему этот возмутитель спокойствия. И ждал только подходящего момента, чтобы обрушить свои громы на эту круглую, давно не стриженную голову.
Мальчик снова проглотил слюну и, не отрывая глаз от плаща и коричневой шляпы, сказал:
- Она сидела тихо. Под партой. Не повизгивала и не чесала лапой за ухом. Нина Петровна не замечала ее. И ребята забыли, что у меня под партой собака, и не прыскали от смеха... Но потом она напустила лужу.
- И Нине Петровне это не понравилось?
- Не понравилось... Она наступила в лужу и подпрыгнула как ужаленная. Она долго кричала. На меня и на собаку. А потом она велела мне взять тряпку и вытереть лужу. А сама встала в дальний угол. Она думала, что собака кусается. Ребята гудели и подпрыгивали. Я взял тряпку, которой стирают с доски, и вытер лужу. Нина Петровна стала кричать, что я не той тряпкой вытираю. И велела мне и моей собаке убираться вон. Но она ничего... Она не убивала мою собаку.
Таборка по-прежнему смотрел в одну точку, и со стороны казалось, что он рассказывает не директору, а плащу и шляпе.
- Всё? - спросил директор.
Таборка был у него пятый за этот день, и у директора не было никакого желания продолжать разговор. И если бы мальчик сказал "всё", директор отпустил бы его. Но Таборка не сказал "всё" и не кивнул головой.
- Нет, - сказал он, - мы еще были в милиции.
Час от часу не легче! Директор с шумом придвинул кресло к столу.
Он чувствовал себя в этом большом кресле, как в костюме, который велик. Наверное, его предшественник - старый директор - был толстым, раз завел такое кресло. А он новый. Директора тоже бывают новичками.
- Как ты очутился в милиции?
Таборка не вспыхнул и не заволновался. Он заговорил сразу, без заминки:
- Моя собака не кусалась. Не то что собаки, которые живут за большими заборами и вечно скалят зубы. Их черные носы смотрят из-под ворот, как двустволки. А моя собака махала хвостиком.
Она была белой, и над глазами у нее два рыжих треугольника. Вместо бровей...
Мальчик говорил спокойно, почти монотонно. Слова, как круглые ровные шарики, катались одно за другим.
- И женщину она не кусала. Она играла и ухватила ее за пальто.
Но женщина рванулась в сторону, и пальто порвалось. Она думала, что моя собака кусается, и закричала. Меня повели в милицию, а собака бежала рядом.
Мальчик поднял глаза на директора: рассказывать дальше? Директор сидел на кончике своего кресла и грудью навалился на стол.
Глаза его прищурились, как будто он целился. Они не видели ничего, кроме Таборки.
- Давай дальше.
- В милиции нас продержали два часа. Мы стояли у стенки и всё чего-то ждали. Но в милиции не убили собаку. Там один, с усами, даже погладил ее и дал ей сахару... Оказывается, собаке полагается номер и намордник. По правилам. Но когда я нашел мою собаку, у нее не было ни номера, ни намордника. У нее вообще ничего не было.
- Где ты нашел ее?
- В поселке. Хозяева переехали в город, а собаку бросили. Она бегала по улицам, все искала хозяев.
- Заведут собаку, а потом бросят!
Эти слова вырвались у директора, и он вдруг почувствовал, что после них уже не сможет ударить кулаком по столу.
Мальчик не ухватился за его слова. Он неожиданно возразил:
- Они бросили собаку, но не убили. А я наткнулся на нее. Отдал ей свой завтрак, и с тех пор она не отходила от меня.
- Как звали твою собаку?
- Не знаю. Ведь хозяева уехали.
- И ты никак не назвал ее?
Мальчик непонимающе посмотрел на директора.
- Ты не дал ей имени?
- А зачем?
Он наконец выпустил из рук тяжелый портфель, и тот глухо плюхнулся на пол.
- У нее было имя. Я просто не знал его. Спрашивал у ребят.
Никто не помнил, как ее звали.
- Вот и назвал бы ее как-нибудь.
Мальчик покачал головой:
- Раз у собаки есть имя, зачем давать ей новое. У собаки должно быть одно имя.
Теперь Таборка смотрел на медную пепельницу, которая стояла на краю стола. Пепельница была чистой и блестящей. Вероятно, новый директор не курил.
Таборка поднял руку и почесал затылок. И директор заметил на рукаве крупную штопку. Она была похожа на решетку, которая не выпускала локоть наружу.
Мальчик неожиданно умолкал и так же неожиданно начинал говорить, словно часть мыслей оставлял при себе, а часть высказывал вслух.
- Когда я в первый раз привел собаку домой, он был в отъезде.
Мама сказала: "От собаки одна только грязь!" Какая грязь может быть от собаки? От собаки одна радость. Потом мама сказала:
"Я твоей собакой заниматься не буду. Занимайся сам!" Так я для того и взял собаку, чтобы заниматься самому. Моя собака была очень умной. Когда я учил наизусть стихи, она смотрела мне в глаза и слушала. А когда у меня не выходила задача, собака терлась о мою ногу. Это она подбадривала меня. А потом приехал он и выгнал собаку.
Таборка не отрывал глаз от пепельницы, а директор скрестил пальцы и положил их под щеку и не спускал с мальчика прищуренных глаз.
- Чем ему помешала собака?.. Я не мог выгнать собаку. Ее один раз уже выгоняли. Я поселил ее в сарае. Там было темно и скучно.
Я все время думал о своей собаке. Даже ночью просыпался: может быть, ей холодно и она не спит? А может быть, она боится темноты?..
Это, конечно, ерунда: собака ничего не боится! В школе я тоже думал о ней. Ждал, когда кончатся уроки: ее завтрак лежал у меня в портфеле... Потом он заплатил штраф за порванное пальто и выгнал собаку из сарая. Я привел ее в школу. Мне некуда было ее деть.
Теперь слова мальчика уже не были круглыми шариками. Они стали шершавыми и угловатыми и с трудом вырывались наружу.
- Я не знал, что он задумал убить мою собаку. Меня тогда не было. Он подозвал ее и выстрелил ей в ухо.
В комнате стало тихо. Как после выстрела.