- Садись ровнее, - шепчет Холин, накрывая нас плащ-палаткой. - Следи, чтобы не было крена!
Отведя нос лодки, он садится сам и разбирает весла. Посмотрев на часы, выжидает еще немного и негромко свистит: это сигнал начала операции.
Ему тотчас отвечают: справа из темноты, где в большом пулеметном окопе на фланге третьего батальона находятся командиры поддерживающих подразделений и артиллерийские наблюдатели, хлопает винтовочный выстрел.
Развернув лодку, Холин начинает грести - берег сразу исчезает. Мгла холодной ненастной ночи обнимает нас.
6
Я ощущаю на лице мерное горячее дыхание Холина. Он сильными гребками гонит лодку; слышно, как вода тихо всплескивает под ударами весел. Мальчик замер, притаясь под плащ-палаткой рядом со мной.
Впереди, на правом берегу, немцы, как обычно, постреливают и освещают ракетами передний край - вспышки не так ярки из-за дождя. И ветер в нашу сторону. Погода явно благоприятствует нам.
С нашего берега взлетает над рекой очередь трассирующих пуль. Такие трассы с левого фланга третьего батальона будут давать каждые пять-семь минут: они послужат нам ориентиром при возвращении на свой берег.
- Сахар! - шепчет Холин.
Мы кладем в рот по два кусочка сахару и старательно сосем их: это должно до предела повысить чувствительность наших глаз и нашего слуха.
Мы находимся, верно, уже где-то на середине плеса, когда впереди отрывисто стучит пулемет - пули свистят и, выбивая звонкие брызги, шлепают по воде совсем неподалеку.
- МГ-34, - шепотом безошибочно определяет мальчик, доверчиво прижимаясь ко мне.
- Боишься?
- Немножко, - еле слышно признается он. - Никак не привыкну. Нервеность какая-то... И побираться - тоже никак не привыкну. Ух и тошно!
Я живо представляю, каково ему, гордому и самолюбивому, унижаться, попрошайничая.
- Послушай, - вспомнив, шепчу я, - у нас в батальоне есть Бондарев. И тоже гомельский. Не родственник случаем?
- Нет. У меня нет родственников. Одна мать. И та не знаю, где сейчас... Голос его дрогнул. - И фамилия моя по правде Буслов, а не Бондарев.
- И зовут не Иван?
- Нет, звать Иваном. Это правильно.
- Тсс!..
Холин начинает грести тише, видимо, в ожидании берега. Я до боли в глазах всматриваюсь в темноту: кроме тусклых за пеленой дождя вспышек ракет, ничего не разглядишь.
Мы движемся еле-еле, еще миг, и днище цепляется за песок. Холин, проворно сложив весла, ступает через борт и, стоя в воде, быстро разворачивает лодку кормой к берегу.
Минуты две мы напряженно вслушиваемся. Слышно, как капли дождя мягко шлепают по воде, по земле, по уже намокшей плащ-палатке; я слышу ровное дыхание Холина и слышу, как бьется мое сердце. Но подозрительного - ни шума, ни говора, ни шороха - мы уловить не можем. И Холин дышит мне в самое ухо:
- Иван - на месте. А ты вылазь и держи... Он ныряет в темноту. Я осторожно выбираюсь из-под плащ-палатки, ступаю в воду на прибрежный песок, поправляю автомат и беру лодку за корму. Я чувствую, что мальчик поднялся и стоит в лодке рядом со мной.
- Сядь. И накинь плащ-палатку, - ощупав его рукой, шепчу я.
- Теперь уж все равно, - отвечает он чуть слышно.
Холин появляется неожиданно и, подойдя вплотную, радостным шепотом сообщает:
- Порядок! Все подшито, прошнуровано...
Оказывается, те кусты у воды, в которых мы должны оставить лодку, всего шагах в тридцати ниже по течению.
Несколько минут спустя лодка спрятана, и мы, пригнувшись, крадемся вдоль берега, время от времени замирая и прислушиваясь. Когда ракета вспыхивает неподалеку, мы падаем на песок под уступом и лежим неподвижно, как мертвые. Уголком глаза я вижу мальчика - одежа его потемнела от дождя. Мы с Холиным вернемся и переоденемся, а он...
Холин вдруг замедляет шаг и, взяв мальчика за руку, ступает правее по воде. Впереди на песке что-то светлеет.
"Трупы наших разведчиков", догадываюсь я.
- Что это? - чуть слышно спрашивает мальчик.
- Фрицы, - быстро шепчет Холин и увлекает его вперед. - Это снайпер с нашего берега.
- Ух, гады! Даже своих раздевают, - с ненавистью бормочет мальчик, оглядываясь.
Мне кажется, что мы двигаемся целую вечность и уже давно должны дойти. Однако я припоминаю, что от кустов, где спрятана лодка, до этих трупов триста с чем-то метров. А до оврага нужно пройти еще примерно столько же.
Вскоре мы минуем еще один труп. Он совсем разложился - тошнотворный запах чувствуется на расстоянии. С левого берега, врезаясь в дождливое небо у нас за спиной, снова уходит трасса. Овраг где-то близко; но мы его не увидим: он не освещается ракетами, верно, потому, что весь низ его минирован, а края окаймлены сплошными траншеями и патрулируются. Немцы, по-видимому, уверены, что здесь никто не сунется.
Этот овраг - хорошая ловушка для того, кого в нем обнаружат. И весь расчет на то, что мальчик проскользнет незамеченным.
Холин наконец останавливается и, сделав нам знак присесть, сам уходит вперед.
Скоро он возвращается и еле слышно командует:
- За мной!
Мы перемещаемся вперед еще шагов на тридцать и присаживаемся на корточки за уступом.
- Овраг перед нами, прямо! - Отогнув рукав маскхалата, Холин смотрит на светящийся циферблат и шепчет мальчику: - В нашем распоряжении еще четыре минуты. Как самочувствие?
- Порядок.
Некоторое время мы прослушиваем темноту. Пахнет трупом и сыростью. Один из трупов - он заметен на песке метрах в трех вправо от нас, - очевидно, и служит Холину ориентиром.
- Ну, я пойду, - чуть слышно говорит мальчик.
- Я провожу тебя, - вдруг шепчет Холин. - По оврагу. Хотя бы немного.
Это уже не по плану!
- Нет! - возражает мальчик. - Пойду один! Ты большой - с тобой застукают.
- Может, мне пойти? - предлагаю я нерешительно.
- Хоть по оврагу, - упрашивает Холин шепотом. - Там глина - наследишь. Я пронесу тебя!
- Я сказал! - упрямо и зло заявляет мальчик. - Я сам!
Он стоит рядом со мной, маленький, худенький, и, как мне кажется, весь дрожит в своей старенькой одежке. А может, мне только кажется...
- До встречи, - помедлив, шепчет он Холину.
- До встречи! - Я чувствую, что они обнимаются и Холин целует его. Главное, будь осторожен! Береги себя! Если мы двинемся - ожидай в Федоровке!
- До встречи, - обращается мальчик уже ко мне.
- До свидания! - с волнением шепчу я, отыскивая в темноте его маленькую узкую ладошку и крепко сжимая ее. Я ощущаю желание поцеловать его, но сразу не решаюсь. Я страшно волнуюсь в эту минуту.
Перед этим я раз десять повторяю про себя: "До свидания!", чтобы не ляпнуть, как шесть дней назад: "Прощай!"
И прежде чем я решаюсь поцеловать его, он неслышно исчезает во тьме.
7
Мы с Холиным притаились, присев на корточки вплотную к уступу, так, что край его приходился над нашими головами, и настороженно прислушивались. Дождь сыпал мерно и неторопливо, холодный, осенней дождь, которому, казалось, и конца не будет. От воды тянуло мозглой сыростью.
Прошло минуты четыре, как мы остались одни, и с той стороны, куда ушел мальчик, послышались шаги и тихий невнятный гортанный говор.
"Немцы!.."
Холин сжал мне плечо, но меня не нужно было предупреждать - я, может, раньше его расслышал и, сдвинув на автомате шишечку предохранителя, весь оцепенел с гранатой, зажатой в руке.
Шаги приближались. Теперь можно было различить, как грязь хлюпала под ногами нескольких человек. Во рту у меня пересохло, сердце колотилось как бешеное.
- Verfluchtes Wetter! Hohl es der Teufel...
- Halte's Maul, Otto!.. Links halten!.. *[* - Проклятая погода! И какого черта... - Придержи язык, Отто!.. Принять левее!.. (нем.).] Они прошли совсем рядом, так что брызги холодной грязи попали мне на лицо.