Бабушка продолжала:
- И ты знаешь, что должен жизни тем, что ты счастлив в этом нашем море, тем, что защищаешь свое счастье, отстаивать наше, оберегать, пока жив. А Федя не имеет права делать это из-за вины. И, мой капитан, это не только твой долг, или совсем не твой долг, а это тебе нравится больше всего, это твое главное счастье, быть настоящим благородным пиратом... да, ты все это знаешь. А ты вынужден работать экскурсоводом для самого близкого своего друга, который потерял право даже быть в детской без истинного ребенка... Ты сам помнишь, что недавно ему можно было играть здесь, быть здесь без ребенка, а до этого он был настоящим пиратом, а что будет теперь, какой следующий шаг будет того, что он предал всего один раз... Леппилюнтль, ты думал, что Федя скоро умрет?
Леппилюнтль опустил голову, как кивнул согласно, а потом поднял голову и, пересилив себя, сказал твердо:
- Но я и о своей смерти думал, как об освобождении.
- Ну да, на то ты и капитан. Но ты несчастлив?
- Да... Ведь вы знаете, я здесь очень давно, но я не думал, что здесь можно желать чьей-либо смерти, хоть даже своей. Я не думал, что в сказках есть смерть.
- Но ты видел, как умирали дыквы, когда ты и твои пираты с ними сражались.
- Ну, дыквы!.. Это же отрицательные герои, то есть, они плохие и... - он понял, что ошибся, сказав такое слово - плохие.
- А мы хорошие, капитан?
- Нет, но все-таки, что они плохие, говорят и лучшие из нас.
- ...Ты хотел спросить о Кольке.
- О Кольке. Мы завтра будем у острова Сокровищ, может быть, ему не стоит видеться с Салли, сходить на берег?...
- Я не пойму, почему ты не хочешь, чтобы он виделся с девочкой.
- А вдруг он и она влюбятся друг в друга, им ведь по восемь, они ровесники. Может, тогда все кончится, и он не захочет быть с нами в море.
- Ты так говоришь, словно надеешься на это. Ну, ты же не для того взял его с собой, чтобы воспитывать, ты сам знаешь, здесь никто никого не воспитывает. Но а если он влюбится с первого взгляда, то это быстро пройдет, в этом возрасте такое проходит. А если у них вдруг случится настоящее, то сначала они как раз невзлюбят друг друга, и все равно сначала расстанутся. Или ты не хочешь их любви любой?
- Любовь в восемь лет? Она слишком заполняет не свое в душе. Может, лишает всего остального... А в Салли стоит влюбиться, будь мне восемь лет, я бы так влюбился. Поэтому, может быть, не надо этого? Вы как думаете?
- Я так думаю, что тебе надо поступить в педагогический институт на заочный, когда ты начал так рассуждать, Леппилюнтль. Пусть все идет, как идет, как должно. Надо оставить наших детей в покое. Мы с тобой не знаем, как должно, поэтому давай их оставим в покое в пути.
Леппилюнтль ушел, и к бабушке приходили, а потом уходили: старший канонир Квест с долгим и бессмысленным разговором про ржавеющие от бездействия пушки, третий штурман, спросить, откуда бабушка знает про слепой дождик и его маму, снова кок, выяснить, можно ли чем-нибудь заменить этот дурацкий пастернак, Федор Иванович на примерку свитера. А последним пришел Ворс, перед самым ужином, растрепанный и оскорбленный на этот раз Кулебякой, после неудачной попытки похитить из дальней шхеры собачью кость.
Бабушка взяла кота на колени, почесала его круглую глупую голову, и через несколько минут он замурлыкал так, что за ушами затрещало. Под мурлыканье заснули и бабушка, и кот.
Мама и Люда вышли из дома без трех двенадцать. Они, конечно, были совсем готовы уже перед "Временем", но без двадцати двенадцать возникло множество неотложных дел. Люда начала смывать лак с ногтей, мама писать еще одну записку сыну, если он вдруг вернется раньше нее, потом Люде понадобилось в туалет, но туда первой успела мама, ну, еще что-то по мелочи обе позабыли взять.
Наконец Люда закуталась в офицерскую плащ-палатку, повесила через плечо сумку с комплектом ОЗК и ножом, влезла под рюкзак с продуктами, полотенцами, ночными сорочками, зубными щетками, колготками, штанами, свитерами, мылом, дезодорантом, чаем, сигаретами, нитками, иголками, ложками, мочалками, куском поролона два на три, лезвиями, бритвенными станками, чем-то еще и не влезла в лифт. Пришлось спускаться по лестнице. Еще интересно: что же могло быть в чемоданах?
Мама поторапливалась сзади, но в зауженной юбке не разбежишься.
- Потому что штаны надо было надевать! Ради нового своего выпендрилась что ли?? - энергично говорила Люда, мощно переступая толстыми ногами, размахивая чемоданами в полных руках и не поворачивая кудрявой головы.
Их ждал катер, белый с черным и красным, с нетерпеливыми обводами и совершенно без команды на палубе.
- Я, вы да мотористы внизу, - сказал колдун, - Давайте побыстрей, девочки!
- Рюкзак прими! - рявкнула Люда и швырнула рюкзак с разворотом спины в сторону колдуна, и, если б он не спружинил ногами и не подставил руки, его бы, наверно, снесло вместе с куском рубки, - И подай руку даме, - она кивнула в сторону мамы.
Катер рванулся от набережной, вильнул и, несколько раз прыгнув, пошел с возрастающей скоростью к заливу, поднимаясь и поднимаясь над волнами. Колдун проводил женщин в их каюту, а сам вернулся в рубку.
Для них путь в Барбейское море оказался легким - ведь они там не собирались оставаться. А когда они вошли в Барбейское море, то подняли мачту и минимум парусов на нее для маскировки. И с выключенными двигателями стали дрейфовать к Болотным островам.
5
На "Ночном ветре" происходила унылая работа по подготовке к бою. Подготовка к подготовке. Не по-настоящему. Все знали, что скоро должны напасть пираты Груба, которые должны захватить Ветер, когда он отойдет от острова Сокровищ и направится к Побережью.
В кают-компании сидели люди, свободные от вахты и уныло молчали и пили чай с вареньем. Ворс, всегда свободный от вахты, кроме завтраков, обедов и ужинов и когда чего-нибудь выпросит, слонялся от иллюминатора к иллюминатору, цепляясь за свой хвост при поворотах оверштаг, и судорожно зевал в сторону Кулебяки, лежавшей под столом, как усталый кусок тряпки. Бабушка со вздохами распускала неудачно начатый свитер для Федора Ивановича, и нам было так тоскливо, что даже спать не хотелось. Вдруг кок расхохотался, и все начали смотреть на кока.
- Ехал я как-то товарняком Москва-Владивосток, я тогда из котельной ушел, поднадоело на одном месте сидеть, пошел в охрану на киностудию работать, бодрым голосом начал кок и еле сдержался, чтобы опять не расхохотаться, - Смех один! Выехали-то мы из Питера, но через Москву, - он фыркнул и расплескал свой чай, - Анекдот! До Москвы ехали сутки, холодина в вагоне, мужики по тулупам сидят, - и опять фыркнул, - Обхохочешься!
Ворс посмотрел, посмотрел на веселящегося кока, рассеянно прищурился, облокотился на дверь и вывалился в коридор. А за дверью стал обиженно вопить и скрестись изо всей силы. Кок встал, улыбаясь, открыл ему дверь, взял на руки и стал приговаривать:
- Котик пришел, котик пришел послушать, как старый повар интересные истории рассказывает. Котик хороший, ко...
- Так что в Москве-то ты обхохотался, е-мае! - буркнул мрачный матрос с веселыми и добрыми глазами. Тут кок зашелся со смеху:
- Ну! Мы приехали, а нам говорят в резерве: мужики, Андропов умер. А наш старшой говорит: уголь давай, а не то не поедем дальше! А ему говорят: ты что, Андропов же умер скоропостижно, сегодня сказали, вчера. А он говорит: да мы это знаем все, и как это так у вас получается, ведь недавно хоронили уже хозяина? Ты зубы-то не заговаривай, а уголь давай.