Но я употреблял ее несколько раз, помогая другим, которых еще хуже избивали по приказу Дена. И всегда мазь помогала.
Геза улыбнулся.
— Рабы считают тебя волшебником, наверно? Они не боятся тебя? — спросил он.
— Нет. А если и боятся, то немного, и совсем не так, как тебя и Дена. Меня они любят.
— Ты же знаешь, что я никогда не наказываю рабов так, как Ден.
— Ты господин, и тебя боятся, как господина. А я такой же раб, как и они.
— Если бы это зависело от меня, Рени, ты давно уже перестал бы быть рабом.
— Я знаю.
Геза с нежностью обнял Рени:
— И твое плечо совсем не болит?
— Как только я наложил мазь, боль прошла.
— Расскажи мне, когда и почему пришельцы научили тебя такому лечению?
— Когда, я не помню. Они сами предложили научить меня. Они относились к нам очень хорошо.
— По-моему, Ден не знает о такой мази.
— Ты прав. Пришелец сказал мне: «Если кто-нибудь узнает, у тебя отберут мазь и запретят изготовлять ее. Храни тайну и посвяти в нее только верного человека», Они считали нас людьми, — с горечью добавил Рени.
Геза промолчал. Не раз приходила ему в голову мысль, что он оказал Рени плохую услугу, дав ему образование. Развитие умственных способностей только подчеркивало рабское положение. Но сделанного не воротишь!
— Ты мой брат, — сказал Геза, не зная чем успокоить Рени, только накануне испытавшего в полной мере, что он вещь, которую господин может сломать и выбросить в любую минуту.
— Только в твоих глазах, Геза, — ответил Рени. — Но это, — он дотронулся до обруча, пересекавшего его лоб, — не позволяет забыть.
— Снимай его, когда приходишь ко мне.
— А что это изменит? Горьки не внешние признаки рабства, а сознание его.
— Ты жалеешь, что я дал тебе знания?
— А ты думаешь, что другие рабы не чувствуют ничего? — печально спросил Рени. — Они неграмотны и дики, но душа их болит так же, как моя. Ты хороший человек, Геза, ты лучше других, но ты многого не понимаешь.
— Чего я не понимаю?
— Не понимаешь того, что раб такой же человек, как ты, — ответил Рени.
Гезу поразило сходство этих слов с тем, что говорили пришельцы. Люди, стоявшие намного выше его и Дена, и рабы, стоявшие, по его убеждению, намного ниже, мыслили одинаково.
— Ты ошибаешься, Рени, — сказал он. — Я давно это понял. Но ведь ничего нельзя изменить. Так устроен мир. Он всегда был таким.
— Устройство мира зависит от людей, — возразил Рени. — Изменить можно все. И когда-нибудь мир изменится. Жаль, что мы этого не увидим.
Геза вздохнул.
— Да, — сказал он, — конечно, жаль. Но я не представляю себе такого мира, где нет рабов. Не могу представить. Скажи мне, — переменил он тему, — ты веришь, что у Дена перевернулось все тело и сердце оказалось с правой стороны? Может ли это быть правдой?
— Я думаю, что Ден сказал правду. Такого не выдумаешь.
— Но это же невозможно!
— Почему? Оказалось же возможным, что палица прошла сквозь голову пришельца, как сквозь воздух. Оказалось же возможным, что мои пальцы проникали в тело Дена, не встречая сопротивления. Расскажи кому угодно, никто не поверит. Все скажут, что это невозможно.
— Тонкой иглой можно проткнуть щеку, — сказал Геза, — и щека пропускает иглу. Но то, что находится с левой стороны, не может оказаться на правой.
— Никогда?
— Никогда!
— Тогда смотри! — Рени подошел к стене и снял с нее боевую перчатку, которую вместе с остальными доспехами Геза хранил в своей комнате. — Видишь, большой палец находится слева. — Рени вывернул перчатку. — А теперь он справа.
Геза рассмеялся.
— Человека нельзя вывернуть, как перчатку, — сказал он.
— Видимо, тут и кроется ошибка, — возразил Рени. — Мы знаем три направления — длину, ширину и высоту. Если бы мы знали два, то не могли бы себе даже представить, что и перчатку можно вывернуть.
Геза в полном изумлении смотрел на Рени. Такой странной мысли еще никто и никогда не высказывал. Но он сумел понять смысл услышанного.
— Четвертого направления не существует, — сказал он.
— Как знать. Может быть, оно существует, но мы еще ничего не знаем о нем.
— Жаль, что мы не догадались спросить у пришельцев, где находится их сердце — справа или слева.
— Это ничего бы не дало. Они не земные люди. На их родине все другое.
— Ден думает, что их родина под землей.
— Мне кажется, что это не так. Слова пришельцев надо понимать иначе.
— Но если не на земле и не под землей, то где же тогда? — удивленно спросил Геза.
— Может быть, над землей.
— Почему же мы ее не видим?
— Она очень далеко.
Геза задумался. То, что говорил Рени, было ново. Откуда у него такие необычайные мысли?
— Хорошо, допустим. Их родина велика, на ней есть города. Почему же она не падает на землю?
— А почему не падает Луна?
— Ты бы еще спросил, почему не падает Солнце, — Геза улыбнулся.
— Я часто думаю об этом, — сказал Рени.
— Не о чем думать. Солнце и Луна прикреплены к небесному своду.
— Значит, и родина пришельцев может быть прикреплена точно так же. Но я как-то спросил пришельца, высоко ли небесный свод, и он ответил, что никакого свода нет.
— Ты его не так понял. Все предметы падают на землю. Упала бы и Луна, если бы не была прикреплена.
— Шар же не падает. А он ни к чему не прикреплен.
Геза не нашелся, что ответить на такой довод. Шар действительно не падал, вопреки всем законам.
— А что ты сам об этом думаешь? — спросил он.
— Я думаю, что не все законы нам известны, — ответил Рени.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДВА РАЗГОВОРА
Геза легко нашел тайный люк в садовой беседке, о которой говорил ему Ден.
Люк был так хорошо замаскирован, что, не зная о нем, невозможно было заподозрить его существования.
Геза спустился в подземный ход и увидел загадочную дверь. Она нисколько не изменилась с тех пор, как он был здесь вместе с Деном, провожая пришельцев. Тогда они подошли с другой стороны, по ходу, появившемуся когда-то на глазах Гезы. Теперь этот ход был засыпан и от него не осталось никакого следа.
Ден подробно объяснил, как надо нажимать на выступ сбоку от двери, но Геза так и не решился сделать это.
Он видел факел, брошенный Деном, видел короткую ветку, валявшуюся тут же, которой Ден нажимал на выступ, чтобы не дотронуться до него рукой.
Все соответствовало рассказу. Геза вернулся в беседку в глубокой задумчивости.
Желание окончательно убедиться, войти в тайник, самому испытать все, что испытал Ден, преследовало Гезу. Он с трудом сдерживался, — не из страха, а только потому, что Рени убеждал его не делать этого.
Памятный разговор с молочным братом повторялся еще много раз по самым различным поводам, и Геза вынужден был признаться самому себе, что мысли Рени ошеломляют его, что Рени лучше понимает тайны пришельцев.
На эти темы Геза говорил и с Деном, но вскоре убедился, что старший брат мыслит одинаково с ним самим. А в словах Рени было много нового и не всегда понятного. Это вызывало невольное уважение.
«А что если пустить Рени к столу пришельцев? — часто думал Геза. — Может быть, он поймет то, что тщетно старается понять Ден».
Но об этом не приходилось даже мечтать. Ни один раб не смел входить в это «святилище». Уборку семигранной комнаты Ден поручил Рени только потому, что кто-то должен же был заниматься этим. А может быть, Ден выбрал Рени, желая таким знаком доверия сделать приятное Гезе.
Нет, к тайне стола Ден никого не допустит!
«Ден так быстро стареет, что, вероятно, скоро умрет, — решил Геза. — А, сделавшись верховным жрецом, я поручу стол Рени. Но это значит, — тотчас же подумал он, — сделать его таким же стариком, как Ден».