А также выразили пожелание, чтобы им обеспечили беспрепятственный проезд до… Монголии.
Остальные вагоны Поездка с трудом удалось блокировать и утихомирить, а бунтовщиков окружили. Когда переговоры не помогли, решено было штурмовать силами Нижегородского СОБРа…
Предотвратить кровопролитие помогла военная хитрость. Пока зэки жрали востребованную водку, апостол Бородин, сам бывший химик, покопался на складе, достал три кислородных баллона, потом смешал какие-то порошки из разных банок и колбочек, доставленных из Нижнего вертолетом, и запустил эту смесь в воздухосистему «Столыпиных».
Семенов первый раз видел «химическую атаку» в действии. Из клубов дыма, мгновенно окутавшего бунтующие вагоны, начали выпрыгивать люди. Они падали под откос, катались по земле, широко заглатывая воздух, как рыбы на берегу, и тут же засыпали.
Тепленьких зэков разложили на ближайшем к железной дороге овсяном поле. Каждого проснувшегося, не дав толком очухаться, вели на допрос. Тут же в поле запыхавшийся Семчин руководил странными плотницкими работами. Бойцы из охраны и десяток добровольцев из контингента в бешеном темпе сооружали из досок что-то наподобие козел для пилки дров. У лесопосадки трое бомжей рыли яму. Семенова, тоже наглотавшегося снотворного дыма, отстегали крапивой (лучшее средство в этом случае), натерли какой-то вонючей мазью, вызывавшей сильный зуд, и послали руководить построением.
С собровцами он, почесываясь то и дело, выгонял «пассажиров» из остальных вагонов и выстраивал в каре перед Поездком. Ближе к вечеру началась экзекуция. Майор Семчин торжественно зачитал обвинительный акт, собровцы и охрана Поездка взялись за палки. Бунтовщики выстроились в очередь и, спустив штаны, торопились улечься на козлах. Тут же поле огласилось воплями наказываемых и уханьем экзекуторов. В очереди то и дело вспыхивали драки за право первенства: дело в том, что если партия экзекуируемых получала по пятьдесят палок, то каждая следующая — на пять палок больше. Согласитесь, своя жопа — она как-то ближе к телу.
Даже собровцы, привыкшие к большим физическим нагрузкам, уставали быстро, а потому часто менялись. Надо сказать, что процедура им понравилась, и секли бунтарей они с усердием и некоторой долей фантазии, стараясь, чтобы рубцы на белых жопах образовывали какой-нибудь причудливый рисунок. Тут же делались фото на память…
Получившие свою порцию палок бунтовщики, пошатываясь и постанывая, занимали свое место в строю. Ради такого дела им даже не приказывали сесть на корточки.
Наконец очередь кончилась. Но около козел оставались стоять человек десять, которые и не собирались оголять свои зады. Впереди стоял, ухмыляясь, Эльмендин.
Судя по поведению командира, Семенов понял, что к этому были готовы. Семчин переглянулся с начальником СОБРа, тот еле заметно кивнул. Тогда майор нацепил на нос очки и достал из кармана вторую бумажку. Гул в каре прекратился, как по команде.
— Я вижу, некоторые не поняли гуманности нашего правосудия, а потому, — как-то нехорошо улыбаясь, сказал Семчин, — а потому именем Российской Федерации…
Он еще не закончил зачитывать приговор, когда собровцы начали вязать «отказникам» руки.
—…по законам Чрезвычайного Положения — к исключительной мере наказания…
Человек пять из «отказников» тут же ломанулись к козлам. Один из них даже как-то умудрился освободить руки и спустить с себя штаны. И трое дюжих собровцев не могли оторвать его рук от деревянных досок экзекуционного станка.
— Не надо, братки, не надо «исключилки»! — истошно вопил зэк. — Я сам бывший мент! Секите, бейте меня, хоть всю жопу фашистским крестом порвите, ну не надо «исключилки». Я жить, жить хочу-у-у-у-у!…
Собровский подполковник вопросительно взглянул на Семчина.
Тот глянул личное дело, пожал плечами и брезгливо отвернулся:
— Да он обгадился, киньте его в карцер.
Еще один урка ловко выбрался из ямы и, как в американском футболе, петляя, бросился к козлам. Добежав, он проворно снял штаны и завыл.
Семчин быстро пролистал услужливо подсунутую ему папку с личным делом «футболиста» и отрицательно мотнул головой. Бедолагу оторвали от козел и так, с голой жопой, поволокли к яме и скинули к остальным приговоренным.
— Ну что ж, господа присяжные заседатели, ваш вердикт? — громко и торжественно спросил Семчин.
Каждый из апостолов, в том числе две женщины, громко и внятно говорил: «Виновны» и, передернув затвор табельного «мини-калаша», подходил к яме.
— Ну что, капитан, не встречал этого сукина сына на Кавказе, когда с «духами» воевал? — спросил Семчин, указав Семенову на Эльмендина. — Жаль, славный был командир, боевой, замначальника милиции целого района! В рейды ходил, с бандитами боролся, а по ночам федералов резал. Не то что на два фронта — на трех хозяев сразу работал. В Воронеже целый пионерлагерь под тюрьму для украденных людей оборудовал. Смотри, как держится, орел!
Эльмендин и на самом деле держался молодцом. В то время как большинство приговоренных пытались выбраться из ямы, чуть ли не зубами вцепляясь в землю, он стоял с гордо поднятой головой и с ненавистью смотрел на апостолов.
И только побледнел за секунду до того, как Семенов всадил в его красивое лицо обойму своего «мини-калаша».
Яму с казненными зарыли. Над ней врыли столб с емкой надписью на дощечке: «Нежелательные элементы. Казнены по законам Чрезвычайного Положения и списком имен».
Глава 7
ШУТНИЧКИ
Из-за дверей бара раздавалось дружное ржание.
— Вот тебе и пожалуйста, — удивился Семенов. — Новое дело, народ гуляет…
Он тихонько приоткрыл дверь и сквозь хохот услышал мощный бас Васи Стрельцова.
— Приезжает, значица, мужик из Рязани в Москву. На электричке, значица, приезжает. А в Москве только-только «чрезвычайку» объявили: везде патрули, проверки, ну и остальная фигня. Во-о-о-т. Ну, выходит он на площадь трех вокзалов, ловит «тачку». Собирается сесть на переднее сиденье, ну а водила ему так вежливо, мол, извиняйте, не могли бы вы на заднее сиденье устроиться.
Ну, мужику че, ему не один ли хрен… Садится сзади. Видит, у водилы на передней сидушке целый арсенал: «калаш» лежит, винтовка снайперская, пара гранат. Мужик наш, конечно, в полной непонятке, думает: «Ну все, хана, к бандитам московским попал».
А таксер так вежливо разговор поддерживает, о погоде, о видах на урожай. И вдруг как даст по тормозам, «калаш» хватает и давай в окно шмалять.
Наш мужик побледнел, чуть на пол не свалился, а водила аккуратненько так автоматик отложил, блокнотик достал, на часики посмотрел, запись сделал. Мужик смотрит, а у дома трупешник свежий, «чурка» какой-то оттопыривается.
Едут дальше, таксер как ни в чем не бывало про дороги треплется, про гаишников злых. Вдруг — бац, опять по тормозам — снайперскую винтовку хватает, целится — стреляет. С балкона многоэтажки еще какой-то абрек падает. Опять блокнотик, время записывает. В-о-о-от. Ну, наш рязанец осмелел, спрашивает, мол, че это вы, охренели? Посреди бела дня в людей пуляете. А таксист отвечает:
— Это, брат, не люди, а «чурки», у нас от военного коменданта на их отстрел лицензия имеется.
— А оружие?
— Нам его на Лубянке выдают, вот разрешение.
Ну, рязанец, конечно, полностью обалдевает, спрашивает:
— А что, только таксистам их отстреливать можно?
— Нет, почему таксистам? Любой русский человек с нормальными документами может лицензию получить. Да хоть ты.
— Тогда давай, жми на Лубянку.
В-о-о-от.