- Ну - ладно! Твой верх... не желаю я, не хочу огорчать тебя... а - все-таки...
- Что - все-таки?
- А то, что умнейшей твоей душе на том свете...
- Нам бы с тобой, Яков Петрович, на этом жизнь нашу с честью окончить, а на том, бог даст, приспособимся...
- Ну, прощай!
За окном стало тихо. Потом тяжко вздохнула женщина.
- О, господи...
Надежда мягко, точно кошка, отскочила ко крыльцу, а я - не успел. Губин, выйдя из двери, увидал, что я отхожу от окна. Он надул щеки, ощетинился рыжим волосом и, красный, точно после драки, закричал, неожиданно высоким, злым криком:
- Ты - ты что? Долговязый чёрт... Не желаю тебя, не хочу работать с тобой... иди прочь!
В окне явилось темное лицо с большими синими глазами,- строгий хозяйский голос спросил:
- Это что еще за шум?
- Не желаю я...
- Ты иди ругаться на улицу, а здесь нельзя!
- Да! - обиженно крикнула Надежда, топнув ногой.- Что это такое? Какие...
Выскочила кухарка, с ухватом в руках, воинственно встала рядом с Надеждой и закричала:
- Вот видите - что значит мужиков в доме нет!..
Собираясь уходить, я всматривался в лицо хозяйки: синие зрачки глаз были странно расширены, они почти прикрывали белки, оставляя вокруг себя только тонкий, синеватый же ободок. Эти странные, жуткие глаза были неподвижны, казались слепыми и выкатившимися из орбит, точно женщина подавилась чем-то и задыхается. Ее кадык выдавался вперед, как зоб. Шёлк головки металлически блестел, и снова я невольно подумал:
"Железная голова..."
Губин осел, обмяк, лениво переругивался с кухаркой и не смотрел на меня.
- Прощай, хозяйка,- сказал я, проходя мимо окна.
Женщина не сразу, но ласково откликнулась:
- Прощай, дружок, прощай...
И склонила голову, подобную молотку, высветленному многими ударами о твердое.