И все-таки. Я не убежден... Где господин Монтано?
- В своей комнате. В девять утра Жермен относит ему поднос. Он пьет кофе с сухариками.
- А потом?
- Жермен помогает ему встать. На маленькие расстояния Ришар пользуется костылями. Он умывается, затем снова ложится. Много читает. Слушает пластинки. В час дня я сажаю его в коляску. Он доверяет только мне.
- Значит, вы ладите друг с другом?
- Как братья.
- Я предполагаю, что госпожа Фроман тоже им занимается... Я сказал что-то неприятное для вас?
- Нет, - смущенно пробормотал Шамбон. - Или, скорее, да... Дело в том, что Шарль не очень любил, когда его жена была в обществе Ришара.
- Следовательно, кроме вас и Жермена, Ришар не видит практически никого?
- Ну, не то чтобы никого... Но Ришар действительно живет очень уединенно, это надо признать.
- Проводите меня.
Они направились в конец коридора, повернули направо, пересекли просторную комнату с закрытыми ставнями. Шамбон не потрудился даже включить свет, лишь пояснил, что это столовая, которой больше не пользуются.
- Сюда... Мы в том крыле, где живет Ришар.
- Он сам решил поселиться здесь?.. Мне думается, для калеки это ссылка.
- Так он захотел. Предпочитает жить в своем углу... Сюда.
Шамбон осторожно постучал в дверь и тихо сказал:
- Это мы, Ришар.
Затем, повернувшись к комиссару, добавил:
- Он ждет вас. Я, конечно, рассказал ему о том, что произошло. Не обращайте внимания: у него всегда беспорядок... И всегда полумрак. Что вы хотите! Его надо принимать таким, каков он есть.
Он толкнул дверь и посторонился. Горела только ночная лампа, освещавшая, кровать, заваленную иллюстрированными журналами, изданиями по автомобилизму, парусному спорту, футболу, которые сползали на ковер. Молниеносный взгляд на худое лицо Ришара - вьющиеся, слишком светлые, слишком длинные волосы, светлые голубовато-зеленые глаза, выражение которых становилось жестким при боковом освещении, и особенно руки, те самые руки, которые... Все это производило болезненное впечатление.
- Вы удивлены? - спросил он. - Не похожи на руки акробата, правда? Слишком тонкие, хрупкие.
Он протянул правую руку, и Дрё с удивлением испытал на себе ее сдержанную силу.
- Черт! - вырвалось у него. - Ну и хватка!
Ришар рассмеялся и показал на костыли у кровати.
- Нет ничего лучше для поддержания формы. Если вы вдруг почувствуете, что начинаете скрипеть, подарите себе костыли. Результат гарантирован.
В напускной игривости, с которой это говорилось, проступал сарказм. Более того... Некая скрытая агрессивность по отношению к сыщику.
- Садитесь, - продолжал Ришар. - Снимите все это с кресла.
- Оставьте, - вмешался Шамбон. - Бедняга Ришар, ведь ему бесполезно говорить...
- Слышите? "Бедняга Ришар"! Вот и вы будете говорить: "Бедняга Ришар", - иронизировал калека.
Шамбон снял с кресла брошенную кое-как одежду, и Дрё сел.
- Что бы вы там ни думали, - начал он, - это просто визит вежливости. Теперь вы знаете о трагедии. Понимаю, что вы тут ни при чем. Но я обязан переговорить со всеми обитателями замка. Само собой, вы ничего не слышали...
- А-а! - протянул Ришар. - Визит вежливости, и вот меня уже допрашивают... Так вот, даю слово: я ничего не слышал. Но даже если бы и услышал, то не сдвинулся бы с места. Мне плевать, что бы ни случилось с папашей Фроманом.
- Вы его не любили?
- Он украл мои ноги. По-вашему, я должен был сказать ему спасибо?
- Вы ссорились?
- Они избегали друг друга, - поправил Шамбон.
- Это правда, - подтвердил Ришар. - Едва он замечал меня, как останавливался, будто человек, обнаруживший, что он что-то забыл; или же смотрел на часы, и слышно было, как он шептал: "Где моя голова?", затем разворачивался, слегка кивнув мне... Меня забавляла эта игра в прятки.
Резиновые шины коляски, наконечники костылей не производят ни малейшего шума, и его легко было застать врасплох. Нельзя не признать, что когда я его подлавливал, он бывал безупречно корректен, спрашивал меня о самочувствии, напоминал, что в Ля Колиньер я у себя дома. А про себя небось твердил: "И зачем только я его не раздавил?" Представляете, комиссар, я ведь был пугалом в его жизни! И кроме всего прочего, стоил недешево. А уж он-то был жмот, каких свет не видал!
- Короче, вы были на ножах.
- Скажите откровенно, если бы я утверждал обратное, вы бы мне поверили?
- А ваша сестра... между двух огней?
- А, Иза... Мне не повезло, я остался жив. В противном случае ей было бы проще.
И так как комиссар ожидал дальнейших разъяснений, он заключил:
- После катастрофы нас не ждало ничего, кроме безработицы и нищеты. Как вы думаете, что остается безработной девице?.. Замужество, разумеется. Встретился Фроман. Он или кто другой, лишь бы муж! По крайней мере дом приличный.
- Вы останетесь здесь?
- Надеюсь. Это будет зависеть от завещания.
Мысленно Дрё взял это на заметку. Надобно узнать, кому перейдет состояние. Он встал, поднял журналы и сложил их около кровати.
- Это вас еще интересует?
- Почему бы нет? - зло ответил Ришар. - У меня коляска, не так ли? Пока я могу передвигаться, я привязан к ремеслу.
Дрё подался вперед - пожать руку калеке и, заметив телефон, ткнул в него пальцем.
- Вы, однако, не совсем одиноки.
- Видите... Отсюда я звоню, кому хочу, домашним или чужим.
- Часто вы им пользуетесь?
- Довольно часто. У меня друзья, они меня не забывают.
- Значит, если бы мне понадобилось спросить вас о чем-либо...
- Вы могли бы связаться со мной в ту же минуту. Не стесняйтесь, комиссар.
Комиссар ушел. Я знал, куда он направился. К старухе, этажом выше. Марсель мне доложил. Оставалось только следить за ними. Марсель, как всегда, в тревоге. Шпик шевелит мозгами, что-то его беспокоит. Самоубийство-то дурно пахнет. А он никак не нащупает, почему. В сущности, мы с Изой ему не нравимся. Он чувствует в драме подозрительный привкус. Акробаты! Бродяги! Иными словами, дурно пахнущее самоубийство, неподходящее для светского пищеварения. Городу придется заткнуть нос. Этажом выше мамаша Ламбер де Шамбон, урожденная Фроман, небось держит уже флакон с нюхательной солью!
Вот они оба подходят к ее двери. Марсель стучится. Она открывает, в глубоком трауре, лицо застывшее, как похоронная маска. Полицейский вовсе не намерен выражать соболезнования. Ему надо выудить из нее кое-какие сведения насчет меня с Изой...
- Вас не удивила женитьба вашего брата?
- Если только это можно назвать женитьбой! Скорее легальное сожительство.
Она говорит громко, властно, высокомерно, постепенно входя в раж. Мне казалось, что я слышу ее сквозь стены.
- Мой брат был не более чем простофиля... а этот (она кивает в сторону сына) - несчастный глупец... Оба с ума посходили из-за этой шлюшки, которая притащила за собой безногого, не знаю, из какого балагана... Доигрались!
Точно. Она зовет меня безногим. Марсель признался однажды. Даже просил у меня прощения. И все-таки комиссар морщится. Она прерывает его на полуслове.
- Меня не интересует, кто виноват в катастрофе. Важен результат. А в результате убит мой бедный брат.
- Позвольте, - говорит Дрё, еще не привыкший к манерам старухи. - Он не был убит. Он сам...
Энергичный жест старухи.
- Это вы, месье, толкуете, как вам удобнее. Вы находите умершего и револьвер. Значит, самоубийство. Как просто!
Я словно вижу эту сцену. Шамбон мне ее описал. Признаюсь, довольно забавно. Однако вернемся к Дрё - тот не любит, чтобы ему наступали на ноги.
- Вы знаете господина Феррана? - спрашивает комиссар. В высшей степени достойный человек. Вчера вечером он дежурил по Братской помощи.