Следующим утром налетели на деревню Стрюково скворцы. Они свистели на всех заборах, на вербах, на сараях. Дороги и оттаявшие огороды были усыпаны скворцами, будто подсолнечными семечками.
А за огородами, над полем, подымаясь высоко в небо, непрерывно пели жаворонки. Тёплое сдобное облако, плывущее над землёй, было утыкано жаворонками, как изюмом.
Утром я пил у Булыги чай, и за чаем мы помалкивали, ожидая Шурку Сараева. Мы фыркали, отдувались, кривились от кислой клюквы!
- Эй, хозяин! - заорал с улицы Шурка Сараев. - Дома, что ли?
Прогремев дверью, Шурка вошёл в дом, прислонил к стене ружьё, а сам присел на порог.
- Иди в комнату.
- Дак сапоги грязные.
- Скинь.
В белых вязаных носках Шурка прошёл в комнату, сел на диван, купленный для гостей, заслонил спиной вышитого на покрывале голубого петуха.
- Рассказывай, Шурка, как дело было, - сказал Булыга.
Голос его звучал спокойно, но в нём слышалась будущая гроза, и Шурка забеспокоился:
- Како?
- Тако! - передразнил Булыга, торопливо отхлёбывая чай. - Ну-ка, подай ружьё!
- Како? - снова не понял Шурка.
- Твоё! - рявкнул Булыга и закашлялся, подавился клюквой. - Подай сей момент!
Шурка вскочил с дивана и за дуло выволок ружьё из прихожей. Оно зацепилось за порог и не протаскивалось в комнату, упиралось.
- Ты не ори, - сказал Шурка, подавая ружьё и не понимая ещё, в чём дело. - Разберись вначале, потом ори.
- Мы уж во всём разобрались, - угрожающе сказал Булыга. - Всё замерили. Знаем, чьё это дело.
Шурка напряжённо присел на диван, голубой петух выглядывал из-за его плеча.
Булыга переломил ружьё и понюхал ствол, а затем стал вроде бы исследовать ружьё Шуркино изнутри.
- Так точно и выходит, - сказал он и сунул мне под нос переломленное ружьё. - Видишь?
Поглядев на ржавый, несмазанный замок, я буркнул:
- Вижу.
- Вот и я вижу, - сказал Булыга и резко встал из-за стола. - Ружьё, Шурка, придётся у тебя отобрать.
Отворив шкаф-гардероб, он сунул в него Шуркину тулку.
- Ты погоди, погоди, - сказал Шурка, вскакивая с дивана и хватая Булыгу за локоть. - Не балуй! Ты ружья не покупал!
- Сядь! - сказал Булыга, отворачиваясь от шкафа. - Сядь, отвечай на вопросы. Ты когда был в лесу?
- В ту субботу.
- Стрелял?
Шурка кивнул:
- Утицу.
- Врёшь! Утка ещё не летела. Кого стрелял? Говори!
- Кого надо! - заорал Шурка. - Чего ты пристал, булыжник!
- Ну, ладно, - сказал Булыга, внезапно успокаиваясь. - Суд разберётся.
Слова эти Шурку ошеломили, он окостенел, тупо разглядывая блюдо с клюквой.
За окном свистнул скворец, солнечный заяц пробился через ящик с рассадой, стоящий на подоконнике, забегал по дивану, по голубому петуху.
- Я ведь ничего такого не сделал, - тоскливо сказал Шурка. - И стрельнул-то разок - пугнуть хотел.
У Шурки Сараева карие глаза. Он умеет играть на гармони.
Каждый вечер приходит Шурка в клуб, садится посреди залы на табурет, и пошло-поехало: пум-ба-па, пум-ба-па...
Льётся из гармони музыка, а Шурка потряхивает в такт головой и сильно давит левой рукой на басы.
За музыку Шурку в деревне уважают. Не всякий сыграет на гармони, да ещё чтоб левая рука поспевала за правой, а правая не ревела белугой, ласково нажимала на кнопочки.
Потерянный сидит сейчас Шурка на Булыгином диване - голубой петух нацелился ему в висок.
- Ну, это... - говорит Шурка. - Ну, так уж получилось. Ну, шёл я, а тут лосиха. Выскочила из куста - и на меня. Хотела, наверно, затоптать. Ну, я и пугнул, чтоб отстала.
- А как же в лосёнка попал? - спросил я.
- Так я ж мимо стрелял! - обрадовался почему-то Шурка. - По кустам, а там лосёнок стоял.
- Ты что ж, его разве не видел?
- Не видел, не видел, где там увидеть - кусты, ёлочки...
Шурка крутился на диване, глядел то на меня, то на Булыгу: верим или нет?
- Ступай на двор, - сказал Булыга. - Возьми лопату.
- Зачем?
Булыга не ответил, и Шурка решил, видно, не спорить; встал, прошёл в своих белых носках по половикам, кряхтя, надел у порога сапоги и тихонько хлопнул дверью.
- Пошли и мы, - сказал Булыга. - Надо лосёнка прибрать, а то ведь она не отойдёт от него. Сгаснет.
Во дворе Булыга срезал бельевую верёвку, навязанную на берёзы, и мы пошли к Кривой сосне. Шурка с лопатой на плече шёл впереди и на поворотах тропы останавливался.
- Ты только до суда не доводи, - просил он Булыгу, виновато взмахивая лопатой.
В осиннике снега почти не осталось. Сугроб, на котором лежал лосёнок, съёжился, пожелтел, под него подтекла тёплая лужа. И лосиха лежала теперь подальше от Кривой сосны и смотрела в сторону, на торфяные болота.
- Подойди-ка поближе, - сказал Булыга. - Погляди.
- Чего я буду глядеть? - сказал Шурка недовольно и отвернулся, играя лопатой.
- Гляди.
- Ну гляжу. Ну и что? Чего пристал?
- Копай яму, - сказал Булыга и плюнул мимо Шурки.
- Ну выкопаю, ну и что?
Шурка прошёлся по поляне вокруг сосны, потыкал лопатой.
- Земля-то мёрзлая, - уныло сказал он.
Наконец он примерился, нашёл какую-то небольшую ямку, стал её расширять. Торф поддавался плохо: не оттаял как следует. Шурка копал мучительно, часто останавливаясь отдохнуть.
- Ну, яму я выкопаю, ладно. Только ты до суда не доводи. Она меня затоптать хотела. Вон какая морда, она нас всех потопчет!
Лосиха повернула голову на шум, но не вставала, а только смотрела, что делает Шурка.
Через час яма была готова, и Шурка обвязал ноги лосёнка бельевой верёвкой. Потом, закинув верёвку на плечо, стал подтягивать его к яме.
- Помогите, что ль, - сказал он, напрягаясь изо всех сил.
Я хотел было подсобить ему, чтоб скорее кончить всё это тяжёлое дело, но Булыга взял меня за рукав.
- Пускай сам, - сказал он. - Сам убил - сам пускай хоронит.
Уже у ямы лосёнок застрял в кустах. Шурка дёрнул яростно и оборвал верёвку.
- Барахло! - закричал он, чуть не плача и махая обрывком. - Верёвка твоя дрянь! Гнилушка.
- Надвяжешь.
Затрещали кусты - лосиха медленно поднялась и пошла к Шурке, высоко подымая ноги, выбирая место, куда ступить.
- Она ведь убьёт! - закричал Шурка, бросая верёвку. - Она меня помнит!
- Небось, не убьёт, - сказал Булыга. - А убьёт - похороним. Яма-то как раз готова.
Шурка сплюнул, поглядел ещё на лосиху и вдруг бросился в сторону.
- Куда? - закричал Булыга.
Но Шурка не отвечал, ломал сучки, выбираясь на тропу.
- Вертайся, дурак! - заорал Булыга.
Выйдя из кустов на поляну, лосиха остановилась, подняла кверху голову, так что стала видна её коротенькая бородка, и захрипела. Она жестоко исхудала, грязно-бурая шерсть на ней свалялась и висела клочьями.
- Опасно всё-таки, - сказал я. - Может убить.
- Небось, не убьёт, - повторил Булыга. - Сама еле дышит.
Лосиха обнюхала верёвку, шумно выдохнула, отошла и снова тяжело легла в кусты.
- Эй, - закричал Булыга, - вертайся!
- Не вернусь! - откликнулся Шурка неподалёку. - Она меня помнит!
Перемазанный торфом, с разодранным лбом вышел Шурка к сосне, боком-боком подошёл он к лосёнку, наклонился, взял в руки верёвку.
- Я сделаю, - сказал он. - Постараюсь. Ты токо до суда не доводи.
Спустив лосёнка в яму, Шурка стал её торопливо забрасывать землёй.
- Всё, - сказал он. - Теперь всё. Пошли домой.
- Погоди, - сказал Булыга. - Посмотрим, что она будет делать.
Лосиха долго ещё лежала на месте, потом поднялась и пошла к торфяной куче, наспех набросанной Шуркой. Подняв голову кверху, она вдруг коротко захрипела, забормотала что-то и легла животом на торфяную кучу.
КАРТОФЕЛЬНАЯ СОБАКА
Дядька мой, Аким Ильич Колыбин, работал сторожем картофельного склада на станции Томилино под Москвой. По своей картофельной должности держал он много собак.