Лишь только высокая, полная фигура начальницы в синем шелковом платье появилась в дверях класса, мы все разом поднялись со своих мест и отвесили низкий реверанс, сопровождаемый дружным восклицанием:
- Nous avons l'honneur de vous saluer, maman (мы имеем честь вас приветствовать)!
Начальница была не одна. За нею вошел или, вернее, проскользнул в класс высокий господин в синем вицмундире, сидевшем на нем как на вешалке, очень молодой, очень белокурый и очень робкий на взгляд. Он потирал свои большие, красные руки, как будто они были отморожены у него, и краснел и смущался, как мальчик. Очевидно, он чувствовал себя очень неловко под перекрестными взглядами сорока взрослых девочек, рассматривавших его с полной бесцеремонностью и явным любопытством.
- Mes enfants! - произнесла Maman, окидывая нас всех разом острыми, проницательными глазами. - Представляю вам нового учителя русской словесности Василия Петровича Терпимова. Надеюсь, вы сумеете заслужить его расположение.
- Мы надеемся, Maman! - отвечал, приседая, дружный хор сорока девочек.
Начальница еще раз милостиво кивнула нам головою в белой кружевной наколке и величественно выплыла из класса, оставив Терпимова в обществе институток.
Последний мешковато уместился на кафедре и сразу уткнулся носом в классный журнал, очевидно, с целью скрыть от нас свое смущение и робость.
- Мой предшественник, - начал он под прикрытием журнала, высокоуважаемый Владимир Михайлович Чуловский, передал мне, что в истории литературы вы довольно сильны и что он дошел с вами до Фонвизина. Не правда ли, mesdemoiselles?
- Дежурная, ответьте monsieur Терпимову! - приказала со своего места Арно.
Учитель, не заметивший было классную даму при входе в класс, теперь окончательно смутился за свою оплошность, неуклюже привскочил с места и, подойдя к ней, отрекомендовался:
- Честь имею... Терпимов...
Кто-то тихо фыркнул под крышку пюпитра.
- Вот парочка-то подобрана - на славу! - прошептала Кира Дергунова, захлебываясь от приступа смеха.
Действительно, высокая, прямая как жердь Арно и такой же длинный и сухой Терпимов составляли вдвоем весьма карикатурную пару.
- Дежурная, - повысил голос Пугач, - скажите monsieur, что вы проходили у Владимира Михайловича в прошлом году по истории литературы.
Варюша Чикунина тотчас же поднялась со своего места и громко отчеканила:
- От Кантемира до Грибоедова.
- Господи! Да это Дон-Кихот какой-то! - звонким шепотом прошептала Кира, оглядывавшая нового учителя не то со страхом, не то с удивлением.
- А кто, mesdames, может познакомить меня со способом декламации в вашем классе? - снова спросил Терпимов, опять усевшись на кафедру.
Все молчали. Никому не хотелось "выскакивать". Декламацию у нас ставили выше всего и охотно учили и декламировали стихи.
- Кто из вас может прочесть какое-нибудь выученное в прошлом году стихотворение? - повторил свой вопрос учитель.
- Влассовская Люда, прочти "Малороссию", ты ее так хорошо читаешь, послышались со всех сторон голоса моих подруг.
Я встала.
- Вы желаете прочесть? - обратился ко мне учитель, смотря не на меня, а куда-то поверх моей головы.
Теперь он был красен, как вареный рак, на лбу его выступили крупные капельки пота. Он слегка заикался, когда говорил, и вообще был довольно-таки смешон и жалок.
Я вышла на середину класса и начала:
Ты знаешь край, где все обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В зеленых рощах тонут хутора...
Как истая малороссиянка, я обожаю все, что касается моей родины, и стихи эти я читала всегда с особенным жаром: стоило мне только начать их, как я уже видела в своем воображении и белые хатки, и вишневые рощи, и смуглую хохлушку, вплетающую цветы в свои темные косы, и слепого бандуриста, запевающего песни о своей родимой Хохлатчине, - словом, все то, о чем говорилось у поэта. Чуловский, высоко ставивший декламацию, выучил меня оттенять чтение, делать паузы, повышать и понижать голос. Моя южная натура помимо меня вкладывала сюда много пыла, и я каждый раз с успехом читала "Малороссию", заслуживая шумные одобрения и Чуловского и подруг. Но Василий Петрович Терпимов, или Дон-Кихот, как его сразу окрестила насмешница Дергунова, имел, вероятно, свои особенные воззрения на способ декламации. Он внимательно прослушал меня до конца, не выражая никакого удовольствия на своем худом, некрасивом лице, а когда я кончила, произнес лаконически, точно отрезал:
- Нехорошо-с!
- Почему? - помимо моего желания вырвалось у меня.
- Нехорошо-с... Так можно только молитвы читать-с, а стихи не годится... Проще надо, естественнее.
- А monsieur Чуловский очень хвалил! - послышался с последней скамейки голос Бельской.
- Taisez vous (замолчите)! - зашикала на нее тревожно вскочившая со своего стула Арно.
- Monsieur Чуловский имеет свою методу... - заикаясь от смущения и мучительно краснея, произнес Терпимов, - я имею свою.
- Влассовская - наша первая ученица... - как бы желая поднять мой авторитет, крикнула Дергунова.
- И профессора могут ошибаться, а не только первые ученицы, - вызывая нечто вроде улыбки на своем длинном лице, произнес учитель.
- Ах, противный, - звонким шепотом заявила Иванова, - да как он смеет против Чуловского говорить! Да мы его "потопим"! Это он из зависти, mesdam'очки, непременно из зависти!
Чуловский был нашим общим кумиром. Молодой, красивый, остроумный, он обращался с нами не как с детьми, а как со взрослыми барышнями, и мы гордились этим его отношением к нам. Едва заметным осуждением Чуловского Дон-Кихот сразу вооружил против себя восторженных девочек.
Его тут же решили "топить", то есть изводить всеми силами, как только могли и умели изводить опытные на эти выдумки институтки...
Мне самой было очень неприятно, что Терпимов забраковал мое чтение любимой "Малороссии". Недовольная вернулась я на мое место.
- Не горюй, Галочка, он, ей-Богу же, ровно ничего не понимает. И откуда только выкопали нам этакую кикимору, - тихонько утешала меня Маруся, у которой едва успели обсохнуть после "истории" слезы на глазах.
- Я... ни... чего, что ты! - ответила я, между тем как в душе подымалась злость против нового учителя.
Прослушав двух-трех девочек, Терпимов заговорил о Державине. Начал он смущенно и робко, поминутно заикаясь на словах, но по мере того как он говорил, голос его крепнул с каждой минутой, речь делалась образнее и красивее, и он незаметно овладел нашим вниманием... Говорил он доступно, просто и понятно, умея заинтересовать девочек, приводя примеры на каждом шагу, прочитывая отрывки стихотворений все с тою же удивительной простотой.
- Ай да Дон-Кихот, отлично справляется, - прошептала Дергунова, внимательно, против своего обыкновения, слушавшая речь учителя.
- Ничего нет хорошего! - протянула Краснушка сердито. - Люда дивно прочла "Малороссию", а он "нехорошо-с"! Еще смеет Чуловского критиковать, кикимора этакая! Интересно знать, кто его обожать возьмется.
- Придется "разыграть", душки, - проговорила шепотом Мушка, добровольно, наверное, уж никто не согласится.
- Ну и разыграем в перемену... Ах, уж кончал бы поскорее... А наши-то дурочки уши развесили... Как не стыдно: променяли Чуловского на кикимору! Бессовестные! - горячилась Маруся.
Звонок внезапно прервал речь Терпимова, он разом как-то осекся, все воодушевление его мигом пропало. Суетливо расписавшись в классном журнале, он мешковато поклонился нам и вышел из класса.
Тотчас же после урока Терпимова разыграли в лотерею.
Дело в том, что каждого учителя у институток было принято "обожать".