Сундучок и правда был не тяжелый.
Генриетта Глебовна шагала рядом с сундучком. Глянула на меня и заметила:
- Вы идете уверенно. Видимо, и правда помните дорогу.
- Я многое помню... Например, вашу лампу со стеклянным зеленым шаром. И картину, на которой мальчик тянется к сундучку... похожему на этот.
- С ума сойти... Лампа разбилась тридцать лет назад!
- А картина цела?
- Да... Но... Откуда вы все это знаете? Мне даже страшно, - заявила она. Впрочем, без всякого страха. В голосе ее мягко перекатывались граненые камушки. - Я начинаю подозревать...
- ...уж не злодей ли я, не рэкетир ли какой-нибудь или, может, домушник, пожелавший втереться в доверие?
- Увы...
- Нет, Генриетта Глебовна, у меня другая профессия. Хотя, по мнению некоторых, не менее романтичная и прибыльная.
- Какая же... э... Простите, ваше имя-отчество?
- Игорь Петрович.
- Игорь Петрович и...
- Решилов, - вздохнул я.
Тут она по-настоящему засмущалась:
- Простите, а... возможно, это совпадение, но... последний номер журнала "Огни", там портрет и...
- Да, Генриетта Глебовна, да, - обреченно сказал я. Потому что куда деваться...
- Как замечательно! - Она даже зарумянилась. - Ваши "Лунные эскадроны" у меня на полке. Я их читала пять раз...
Ох как не хотелось мне об этом.
- Бог с ними, с "Эскадронами". Давняя вещь...
- А сейчас? Тоже над чем-нибудь работаете?
Фу ты, умная вроде бы женщина, а как обалделая девица на конференции "Встреча с писателем". Неужели даже здесь от этого не уйдешь?
- Сейчас вот не работаю, как видите. Путешествую...
- Память детства, так сказать, да?.. Еще один источник вдохновения?
- Будем считать, что так, - буркнул я.
Она, кажется, застыдилась своей дурацкой умиленности. Сказала уже по-иному, пряча за суховатостью смущение:
- Но, увы, я все-таки не могу припомнить ваших детских визитов...
- Я ведь и говорю: самому кажется иногда, что я в детстве просто придумал ваш городок... Мне нравилось бывать здесь, потому что столько загадок... И еще потому, что мальчишки тут никогда не приставали, не дразнились. На любой улице брали в игру как своего. Один раз я заигрался допоздна, и вы оставили меня ночевать. И сами позвонили маме, чтобы не волновалась...
- Да? Возможно... Видите ли, я уже в то время сдавала комнаты приезжим, и у меня перебывало столько людей. И взрослых, и детей... А память в мои годы, сами понимаете...
- Ну, какие наши годы, - сказал я глупо и галантно.
- Ах, Игорь Петрович, вы не учитываете разницу...
- А сейчас вы не сдаете комнаты? - напрямик спросил я.
- Гм... изредка. Через турбюро. Если скромное домашнее жилье вы предпочитаете гостиничному люксу...
- Предпочитаю, - вздохнул я. - Весьма...
Глава 2. УЛИЦА ПУСТЫРНАЯ
1. Тетушкин секрет
Генриетта Глебовна Барнаво (такая вот у нее фамилия) всю жизнь проработала акушеркой и была знаменита в своем городке Овражки. Даже когда она стала пенсионеркой, ее часто приглашали помогать и консультировать при трудных родах. Это я узнал от нее, когда мы шагали к дому.
Жила Генриетта Глебовна одна, в приземистом доме из двух комнат, кухни и прихожей. Мне она отвела комнату, где висела картина. Та самая, с мальчиком. Я так и сел перед ней, словно вернулся в давние-давние годы. Или в свой детский сон.
Картина - в резной деревянной раме с облезлой бронзовой краской - была узкая, но большая в высоту. Пожалуй, метра два. Написал ее, безусловно, талантливый художник.
Солнце на картине косо, желтым лучом, падало из-за просвеченной насквозь салатной портьеры, освещало высокий ореховый комод и мальчика, который тянулся к сундучку, стоявшему на краю комода. Мальчик был виден сбоку и со спины. Было ему лет восемь-девять.
Судя по одежде, "довоенный" мальчик или даже "дореволюционный". И явно не из богатых.
Голубая полинялая матроска порвалась на локте и лопнула под мышкой, на черном чулке, на щиколотке, дырка. Каблуки сбиты. Левый чулок съехал на потертый ботинок с пуговками, и видно было, как напряглась мальчишкина нога, он ведь стоял на цыпочках. Растопыренными пальцами он уперся в край окованной крышки и толкал ее вверх. Сумел приподнять на вершок, а дальше - никак. Не хватало роста. И заглянуть в сундучок он не мог - слишком высоко...
Лица мальчика не было видно, только щека, просвеченное солнцем ухо да зажженные лучом на макушке очень светлые волосы - они были давно не стрижены и косичками падали на матросский воротник. И я вдруг вспомнил мальчишку в вагоне, тот был с такими же светло-песочными отросшими прядями.
Мне почему-то казалось, что название у картины - "Тетушкин секрет". Мальчик приехал к старой тетушке в гости и наконец-то выбрал минуту, чтобы разрешить давнюю и жгучую загадку: что у тетки в старинном сундучке? В натянутой мальчишечьей фигурке ощущались все чувства, которые испытывал любопытный племянник: и досада, что не догадался подставить стул, и страх, что кто-нибудь вот-вот войдет, и - в то же время - сладкая тяга к тайне. Хотя, если трезво подумать, какая там тайна? Скорее всего, письма тех времен, когда тетушка была курсисткой или гувернанткой...
- Сейчас я накрою стол и угощу вас своим фирменным чаем. Я делаю его с мятой... Вы что-то задумались, а?
- Смотрю на этого мальчика словно на старого знакомого... Замечательная картина. Так и кажется, что у нее какая-то непростая история.
Генриетта Глебовна встала рядом, покивала:
- Ее писал друг моего отца, очень способный молодой человек. К сожалению, он так и не стал известным, погиб в четырнадцатом году при первом наступлении немцев... А мальчик - мой старший двоюродный брат, Андрис.
- Кажется, прибалтийское имя...
- Да, в нашей семье многие из Литвы. Андрис жил в Шяуляе и, увы, тоже погиб. В тридцатых годах. Он стал летчиком и разбился во время тренировочного полета, когда готовился с друзьями к перелету через Атлантику... Смелый был мальчик.
Грустно сделалось. Будто не в далекие времена погиб Андрис, а недавно. И не взрослый летчик в мундире литовских ВВС, а вот этот мальчуган в костюмчике с якорями...
Чтобы прервать неловкое молчание, я заметил:
- А сундучок... он, кажется, тот самый? Семейная реликвия, наверно?
- Да, еще моей бабушки... Ну-с, умывайтесь, через пять минут попрошу к столу...
Когда мы пили чай (и правда замечательный, со всякими душистыми запахами), Генриетта Глебовна поинтересовалась:
- Ну, а какие же ваши планы, если не секрет? Чем собираетесь заняться в наших тихих Овражках?
- А никаких планов. Буду просто бродить, вспоминать...
- Ох, да ведь и заплутать можете. Городок небольшой, а столько всякого. Старожилы говорят: "Бабка Дар-Овражка водит..." Была здесь в позапрошлом веке такая хитрая знахарка, Дарья Овражкина. Говорили, ведьма...
- Ну, как-нибудь найду с бабкой общий язык...
- Кто знает... Я вот что вам предлагаю! У меня есть сосед, мальчик Костя. Очень славный. Если хотите, я попрошу, он поводит вас по городу, покажет самое интересное...
Я почему-то не решился отказаться. И сперва подосадовал на себя за это, а потом подумал: "Может, к лучшему..."
Костя оказался тоненьким и высоким, бледно-рыжеватым подростком. Вежливым и неулыбчивым. Спросил, куда бы мне хотелось пойти сначала.
"Ну что ж, - сказал я себе. - Давай, старик..."
- Видишь ли... - Я глянул в упор. - В Овражках я не заблужусь и один, не впервой... Я хочу в Гору. Если ты из тех, кто знает дорогу.
Он не дрогнул, не удивился.
- Туда каждый знает дорогу. Только что там интересного? Впрочем, как вам угодно. Если не возражаете, я зайду за вами через полчаса.
2. Овражки и Гора
Я ждал Костю на улице, у ворот.