Маленький дощатый клуб, а точнее - плохонький барак, не вмещал всех танцоров и гуляк; тогда осаждались и брались с бою еще не заселенные новые дома, школы, и в вестибюлях, коридорах, комнатах, пахнущих известью, краской, гулких, как барабаны, гремели сапоги, выбивали дробную чечетку туфельки, пели, смеялись, целовались, плакали и дрались. Здесь были свои законы и порядки, свои герои и усмирители. Тревожные трели милицейского свистка здесь значили столько же, сколько воробьиное чириканье на базарной толкучке. Что мог сделать участковый с громогласной танцующей оравой людей, порой уносившей на своих подошвах свежую окраску полов? Да и никакой оплошавший прораб не обращался за помощью к милиционеру. Для такого дела была более надежная сила - целая команда отоспавшихся за день пожарников или бригадмильцев - ударная сила Синельникова, как звали ее на стройке. Главный инженер подбирал в нее рослых отчаянных парней из владивостокских портовых грузчиков. Платил он им хорошо и требовал, когда нужно, навести порядок. Они отлично понимали его.
Под вечер второго июня рабочие вороновского участка собирались на стройку за получкой. Возле конторы их ждали грузовые машины. Те, кто постарше, наскоро сполоснув лицо и руки, лезли в машины в чем были на работе, поторапливали друг друга, покрикивали на шоферов:
- Поехали! Нечего ворон ловить...
- Журавля в руку захотелось.
- Ну, кому журавля подадут, а кому и синицу сунут.
- Кто на что горазд.
Торопились, предвкушая скорую выпивку, побаивались, что закроются магазины либо не достанется того, что следует.
А те, что помоложе, тщательно умывались, причесывались, надевали галстуки, яркие платья, пудрились... Погода стояла ясная, теплая. Значит, будут танцы, встречи, гуляния.
Лиза уже успела забежать в барак, надеть свое любимое васильковое платье и теперь вся трепетала от какого-то радостного возбужденного нетерпения.
- Ой, мальчики, ну где же Катя? Позовите ее.
- Придет, - равнодушно отзывался Семен. - Сварку последнего узла запорола... Вот и задержалась. Да и куда торопиться? Лишнего все равно не дадут.
Он не любил эти суматошные вечера, и вид у него был самый будничный: белесые кирзовые сапоги, видавшая виды репсовая курточка и выглядывавшая из-под нее какая-то рыжая застиранная ковбойка. К тому же первое жаркое солнце всегда отражалось, как говорили в шутку, на Семеновом лице: и его острые скулы и короткий толстый нос каждую неделю меняли новую кожу - то краснели, то синели, напоминая порой перезревшую сливу.
- Сеня, ты бы хоть сапоги кремом почистил, - сказала Лиза. - Они у тебя точно брезентовые.
- Брезентовые и есть. Не нравится?
- Бирюк ты.
- А ты пуговица. Сияешь, как будто тебя суконкой начистили.
Лиза не умела сердиться и прощала Семену всякие дерзости. Она считала его ужасно умным человеком и предана была ему, как отделенный ротному командиру. С ним она приехала из десятого класса на стройку и, когда распределяли их по участкам, не задумываясь пошла вместе с Семеном. Благодаря ему она и крановщицей стала. Втайне Лиза влюблена была в него. За что? А кто его знает! Наверно, за то, что он постоянно чем-то был занят: он и моторист, и механик, и студент-заочник, и даже изобретать может. Она все ждала, когда Семен объяснится ей в любви, но он звал ее по-смешному то пуговицей, то кнопкой, часто грубил ей. И Лиза потихоньку ото всех плакала. Но она совсем не умела сердиться, душа ее быстро обретала радость и спокойствие, как хорошо укрытое камышом светлое озерцо; кинешь в него камень - всколыхнется оно, подернется мелкими колечками, зарябит, потемнеет. Но быстро уляжется мелкая дрожь, и глядишь, снова голубеет эта глубинная чистота, и снова разливается спокойная гладь от берега к берегу.
И опять звенит ее детский заливчатый смех, и снова раздаются ее наивные упрашивания: "Ох, мальчики, не надо так!", "Ой, девочки, миленькие, не сердитесь!".
- Миша, Миша, скорее сюда! - вдруг закричала она. - Вон видишь - Катя идет!
Забродин отправлял машины с людьми, но, увидав Катю, подошел к конторе.
- Ты еще не переоделась? - удивился Михаил.
На Кате был комбинезон; она широко распахнула ворот, запрокидывала голову, выгибая свою тонкую шею, озорно поводила глазами и говорила, кокетливо обмахиваясь платком:
- А вы меня ждете?
- Не валяй дурака. Осталась последняя машина, - Михаил говорил строго, но, встретившись с ее взглядом, невольно улыбнулся: - Ждем, да не тебя.
- Что ж это за важная персона появилась?
- Тебе хорошо знакомая. - Михаил помолчал. - Начальника участка ждем.
- Так я сейчас! Подождите минутку...
Но Воронов приоткрыл дверь конторы и сказал:
- Поезжайте, ребята. Я сегодня занят.
- Как же, Сергей Петрович? - невольно спросила Катя и, словно опомнившись, сказала другим тоном, улыбаясь, нарочито растягивая слова: Ведь у вас первая получка... Кажется, с вас положено...
Воронов после того вечера избегал ее и на вызывающие насмешливые улыбки, которые она бросала при встрече, хмуро отворачивался. Его мужское самолюбие было уязвлено - какая-то пьянчужка из притона "вороных" разыграла перед ним сценку увлечения недотроги-десятиклассницы. И он поверил... Болван!
- Спасибо, что вы надоумили меня, - сухо ответил ей Воронов и крикнул в сторону машины: - Поезжайте, ребята! Не держите машину.
Затем он ушел в контору и тщательно притворил за собой дверь.
- Ну что ж, поехали, - равнодушно сказала Катя, комкая платок в опущенной руке.
- Ты что, Катька, с ума сошла! Ведь мы же в клуб пойдем. Танцевать будем, - набросилась на нее Лиза.
- Ну и что?
- Беги переодевайся.
- Если тем, которые в галстуке, стыдно танцевать со мной, так пусть не танцуют.
Все посмотрели на синий галстук Михаила, словно впервые заметили его.
- Если он не подходит к твоему комбинезону, то я сниму. Ну? - Забродин наклонился к ней, взял галстук за узел, потом произнес повелительно: Поехали!
- Да что вы в самом деле! - взмолилась Лиза, округляя глаза. - Я хоть за твоими туфлями сбегаю.
И, боясь, что ее задержат, она опрометью бросилась к бараку.
Туфли Кате пригодились. На этот раз танцевали в спортзале новой школы. Полы еще не успели покрасить, поэтому никто особенно не возражал. Правда, здесь жили монтажники. Но их попросили перенести свои матрацы и рюкзаки в соседнюю классную, комнату. И они уступили.
- Только до десяти часов, - сказал бригадир монтажников, флегматичный рябой детина. - У меня ночная смена. Проводку ведем. Нам тут не до танцев будет.
- Милый, по ночам работают слоны да китайцы, ибо первые сильны, а вторых много, - возразил ему косматый горбоносый парень, известный на всю округу по кличке Дербень-Калуга. - А порядочные люди веселятся; Может быть, тебе меню не подали? Так я распоряжусь. Выбор у нас подходящий. - Он положил на плечо монтажнику сухую костистую ладонь. - Ну, как? Твое помещение, наш продукт... Гуляем?
Монтажник хладнокровно снял руку Дербень-Калуги со своего плеча:
- Я предупредил вас. Только до десяти.
- А-я-яй, какой несговорчивый!
Дербень-Калуга появлялся на стройке, или, как здесь говорили, "спускался вниз", дважды в году - весной и глубокой осенью. Все остальное время он пропадал в сопках, работая экспедитором геологических партий. Появлялся он всегда с деньгами; одни говорили - с крадеными, другие утверждали, что деньги он заработал, накопил. Приходил он каждый раз на стройку с желанием осесть, закрепиться... Но всегда пропивался и после скандалов, драк снова уходил в сопки. На стройку его влекла еще давняя властная страсть к Неле.