После того как и внешняя сторона каменной ограды была побелена, молдавские фотографы получили возможность сделать несколько отличных снимков, один из которых, к ужасу местного начальства, оказался на страницах журнала "Советский Союз".
А вот интересно, что бы ты разместил, дорогой читатель, в такую вот старенькую, но кое-как отремонтированную и еще неплохо сохранившуюся обитель? Пионерский лагерь? Институт охраны природы? Дом отдыха колхозника? Не знаю, может, в ваших краях именно так бы и поступили, но в Молдавии возникла другая острая проблема.
На каких-то перепутьях нашего исторического развития вдруг выяснилось, что молдаване подводят, они никудышные собутыльники. Они не выдерживают темпа за единым столом всесоюзного братского загула. Пагубная привычка иметь во дворе свой виноградник, тяжелый труд с утра до ночи, нерегулярное питание - все это дало себя знать. Народ в массе своей стал слишком быстро, непростительно быстро стал хмелеть. Не успел пригубить рюмку, принюхаться к ней толком не успел, а уже идет качаясь. Конечно, когда все это происходит в домашней обстановке, в интимном кругу, среди своих, куда ни шло. Ну, а если все это на людях да еще при гостях?
Гости в Молдавию прибывали с утра до вечера - поездами, самолетами, на машинах, со всех концов Союза. Республике поручили провести эксперимент по сверхконцентрации и сверхмеханизации. Приезжали высокие ответственные работники, приезжали даже гости из братских стран, и вдруг эта самая сверхконцентрация, эта самая сверхмеханизация идет, как говорят молдаване, по двум тропинкам одновременно. Чтобы не мозолили глаза, этих выпивох нужно было срочно куда-то упрятать. Конечно, были бы у нас острова, были бы у нас глубокие дремучие леса, проблем бы не было, но, не имея всего этого, пришлось упрятать их за высокими стенами Трезворского монастыря.
Бывшая кухарка МТС, бывшая скотница Заготконторы стала теперь санитаркой наркологической больницы. Принципы и методы лечения в подобных больницах давно известны. Рвотное, размешанное в рюмке с водкой, да отеческие увещевания. От нотаций мужики научились быстро отключаться, что до остального... Боже, вот где Содом и Гоморра! Больше всего в них страдало чувство оскорбленного достоинства, невыносимо горько было видеть со стороны степень своего падения...
Они стеснялись своей санитарки и умоляли не приходить. Сиди дома, займись пряжей, дорожками, чем хочешь, но не приходи. Мы тут сами за тебя уберем, сами все сделаем. Она тихо улыбалась им из какого-то далекого, далекого мира, словно и не видя, и не слыша, о чем они толкуют, и, глянь, она опять тут. Они ее ругали, они ее проклинали... Не ей, молодой еще женщине, воспитывающей двух сыновей, смотреть на весь этот срам падения человеческого, не ей за ними убирать! Родные вон и те отказались от них, родные вон и те видеть их больше не могут! А она снова улыбнется им из немыслимого далека и, глядишь, снова приходит. И кормила, и убирала, и стирала, покорно отводя глаза от того, что уже действительно...
А лунными ночами, когда благодатная жизнь всего нашего края достигает своего зенита, когда отовсюду несет достатком, удалью, бродящим молодым вином, когда за холмами что ни ночь справляют свадьбу, трезворские затворники, измученные тоской и одиночеством, лежа в главном храме по два человека на одной койке, глядели остекленевшими глазами на улетающего херувима под главным куполом и терпеливо дожидались своей кончины. Жизнь больше не имела смысла. С какой стороны ни прикинь - все уже поздно, бесполезно, а ее, той смерти, нет и нет...
Хотя, чу! Тихо открывается огромная дверь. Входит женщина с камилавкой на макушке и с двумя бидонами свежей родниковой воды.
То, что она в эту удивительную ночь не ушла за холмы, к тем, кто праздновал и веселился, как будто указывало на то, что бог все-таки существует. А если это так, то нужно хотя бы пригубить прохладный бидон. А может, влага тех родников и в самом деле целебная? Может, в самом деле святая? Во всяком случае, несколько глотков воды и неторопливая, полная доброжелательности речь, какой теперь в деревнях уже и не услышишь, неизъяснимое чувство такта, подсказывающее, возле какой кровати еще нужно постоять, а от которой уже можно отойти, - все это по каплям, по крупицам собирало опять в один сосуд осколки человеческих судеб.
Трезворский наркологический центр неизменно выходил на первое место в республике. Года через три в связи с тем, что кампания по сверхконцентрации и сверхмеханизации провалилась, вследствие чего наплыв гостей поубавился, решено было сократить часть наркологических центров, и среди сокращенных оказались и Трезворы. Последние больные выписались, врачи уехали, имущество передали ближайшим больницам, и снова за ваше здоровье и за наше здоровье, и пусть у вас будет все хорошо, и у нас пусть будет все хорошо...
Когда душа потеряла свою тропку к Всевышнему, человеческую судьбу покинуло ее вечное начало. Потеряв ту живую нить, которая от Адама и Евы, пройдя через нас, уходила в бесконечность, мы свое существование сузили до рамок, обозначенных на могильных надгробиях - родился тогда-то, умер тогда-то. Исчезновение духовного начала в жизни открыло путь материальной вакханалии, которой все мы отдали дань. И ничего удивительного в том, что судьбы наши оказались в руках воров и проходимцев. И вот после грехопадения, после бесконечных экспериментов - измотанный до последней степени народ, истощенная, отравленная ядохимикатами земля. Погибают леса и реки. Вместе с окружающей природой стала закатываться и наша звезда. Горько об этом писать, но в Молдавии из каждых десяти новорожденных по меньшей мере один...
Я все рвусь тебя спросить, дорогой читатель, что бы ты разместил в том райском... А, да ты уже догадался. Действительно, в Трезворах разместили школу для умственно отсталых ребят. Конечно, были бы у нас острова, были бы у нас глубокие дремучие леса, проблем бы не было, но, не имея всего этого...
Кухарка, скотница, санитарка, теперь вот стала прачкой... Поразительная смесь твердости и упорства с безропотной, бесконечной добротой. Сыновья выросли, поженились, осели в деревне. Как-то под вечер в одночасье скончался муж. Оставшись одна, Майка наказала купить ей в городе несколько метров темного подкладочного сатина, сама сшила себе подрясник, повязала голову темным платком, засучила рукава...
Конечно, это очень хорошо, что ребятам из школ для умственно отсталых покупают джинсовые костюмчики, но они непоседы каких мало, и известно ли тебе, дорогой читатель, что труднее всего в мире стирается джинсовая ткань? Попав в воду, она превращается в доску. Двести досок в виде штанишек и еще двести досок с рукавами и пуговицами. Постирать, поштопать, убраться, а по ночам у этих ребят пробивается тоска по родному дому. Ночами они плачут и, будучи больными, не в состоянии сами успокоить себя. Наоборот, заражают друг друга воплями. Вдруг в полночь вселенский плач сотрясает бывшую обитель, и тогда Майке приходится вставать, идти в этот дом безутешной скорби и стать матерью, родным домом, надеждой и опорой...
Как-то на севере Молдавии, гуляя по расположенному рядом со школой кладбищу, я наткнулся на отца Георгия, священника, которого знаю уже много лет. Старик терпеливо дожидался покойника. Дело в том, что с некоторых пор в Молдавии запрещено священнику провожать покойника в последний путь. Он служит, как правило, малую панихиду в доме усопшего, затем вторую на кладбище, а сама процессия с пением и давно установленными обрядами идет медленно по селу, но без священника.