Русские сказки - Максим Горький 6 стр.


Они - смеются, а барин - сердится...

- Позвольте, - говорит, - куда же я уйду, ежели земля - моя?

А мужики ему не верят:

- Как - твоя, ежели ты сам же говорил, что господня и что еще до Исуса Христа некоторые справедливцы знали это?

Не понимает он их, а они - его, и снова барин Егорку за бока:- Егорка, ступай надергай изо всех историй...

А тот ему довольно независимо отвечает:

- Все истории раздерганы на доказательства противного...

- Врешь, крамольник!

Однако - верно: бросился он в библиотеку, смотрит - от книжек одни корешки да пустые переплеты остались; даже вспотел он от неожиданности этой и огорченно воззвал ко предкам своим:

- И кто вас надоумил создать историю столь односторонне! Вот и наработали... эхма! Какая это история, к чёрту?

А мужики свое тянут:

- Так, - говорят, - прекрасно ты нам доказал, что уходи скорей, а то прогоним...

Егорка же окончательно мужикам передался, нос в сторону воротит и даже при встрече с барином фыркать начал:

- Хабеас корпус, туда же! Либ-берал, туда же...

Совсем плохо стало. Мужики начали песни петь и на радостях стог баринова сена но своим дворам развезли.

И вдруг - вспомнил барин, что у него еще есть кое-что в запасе: сидела на антресолях прабабушка, ожидая неминучей смерти, и была она до того стара, что все человеческие слова забыла - только одно помнит:

- Не давать...

С шестьдесят первого года ничего кроме не могла говорить.

Бросился он к ней в большом волнении чувств, припал родственно к ногам ее и взывает:

- Мать матерей, ты - живая история...

А она, конечно, бормочет:

- Не давать...

- Но - как же?

- Не давать...

- А они меня - на поток и разграбление?

- Не давать...

- А дать ли силу нежеланию моему известить губернатора?

- Не давать...

Внял он голосу истории живой и послал от лица прабабушки трогательную депешу, а сам вышел к мужикам и оповещает:

- Испугали вы старушку, и послала она за солдатами

- успокойтесь, ничего не будет, я солдат до вас не допущу!

Ну, прискакали грозные воины на лошадях, дело зимнее, лошади дорогой запотели, а тут дрожат, инеем покрылись, - стало барину лошадей жалко, и поместил он их у себя в усадьбе - поместил и говорит мужикам:

- Сенцо, которое вы у меня не совсем правильно увезли, - возвратите-ка лошадкам этим, ведь скотина - она ни в чем не виновата, верно?

Войско было голодное, поело всех петухов в деревне, и стало вокруг барина тихо. Егорка, конечно, опять на баринову сторону перекинулся, и по-прежнему барин его употребляет для истории: купил новый экземпляр и велел вымарать все факты, которые способны соблазнить на либерализм, а те, которые нельзя вымарать, приказал наполнить новым смыслом.

Егорке - что? Он ко всему способен, он даже для благонадежности порнографией начал заниматься, а все-таки осталось у него в душе светлое пятно и, марая историю за страх, - за совесть он сожалительные стиширы пишет и печатает их под псевдонимом: П. Б., что значит "побежденный борец".

О вестник утра, красный пепел!

Почто умолк твой гордый клич?

Сменил тебя - как я заметил

Угрюмый сыч.

Не хочет будущего барин,

И снова в прошлом все мы днесь...

А ты, о пепел, был зажарен

И съеден весь...

Когда нас снова к жизни взманит?

И кто нам будет утро петь?

Ах, если петухов не станет

Проспим мы ведь!

А мужики, конечно, успокоились, живут смирно и от нечего делать похабные частушки сочиняют:

Эх, мать честна!

Вот придет весна,

Малость мы поохаем

Да с голоду подохнем!

Русский народ - веселый народ...

VII

В некотором царстве, в некотором государстве жилибыли евреи обыкновенные евреи для погромов, для оклеветания и прочих государственных надобностей.

Порядок был такой: как только коренное население станет обнаруживать недовольство бытием своим - из наблюдательных за порядком пунктов, со стороны их благородий, раздается чарующий надеждами зов:

- Народ, приблизься к седалищу власти!

Народ привлечется, а они его - совращать:

- Отчего волнение?

- Ваши благородия - жевать нечего!

- А зубы есть еще?

- Маленько есть...

- Вот видите - всегда вы ухитряетесь что-нибудь да скрыть от руки начальства!

И ежели их благородия находили, что волнение усмиримо посредством окончательного выбитая зубов, то немедля прибегали к этому средству; если же видели, что это не может создать гармонии отношений, то обольстительно добивались толку:

- Чего ж вы хотите?

- Землицы бы...

Некоторые, в свирепости своего непонимания интересов государства, шли дальше и клянчили:

- Леформов бы каких-нибудь, чтобы, значит, зубья, ребры и внутренности наши считать вроде как бы нашей собственностью и зря не трогать!

Тут их благородия и начинали усовещивать:

- Эх, братцы! К чему эти мечты? "Не о хлебе едином:" - сказано, и еще сказано: "За битого двух небитых дают!"

- А они согласны?

- Кто?

- Небитые-то?

- Господи! Конечно! К нам в третьем году, после Успенья, англичане просились - вот как! Сошлите, просят, весь ваш народ куда-нибудь в Сибирь, а нас на его место посадите, мы, говорят, вам и подати аккуратно платить будем, и водку станем пить по двенадцать ведер в год на брата, и вообще. Нет, говорим, зачем же? У нас свой народ хорош, смирный, послушный, мы и с ним обойдемся. Вот что, ребята, вам бы лучше, чем волноваться зря, пойти бы да жидов потрепать, а? К чему они?

Коренное население подумает-подумает, видит - нельзя ждать никакого толка, кроме предначертанного начальством, и решается:

- Ну ин, айдати, ребя, благословясь!

Разворотят домов полсотни, перебьют несколько еврейского народу и, устав в трудах, успокоятся в желаниях, а порядок - торжествует!..

Кроме их благородий, коренного населения и евреев для отвода волнений и угашения страстей, существовали в оном государстве добрые люди, и после каждого погрома, собравшись всем своим числом - шестнадцать человек, заявляли миру письменный протест:

"Хотя евреи суть тоже русские подданные, но мы убеждены, что совершенно истреблять их не следует, и сим - со всех точек зрения выражаем наше порицание неумеренному уничтожению живых людей.

Гуманистов. Фитоедов. Иванов. Кусайгубин. Торопыгин. Крикуновский. Осип Троеухов. Грохало. Фигофобов. Кирилл Мефодиев. Словотеков. Капитолина Колымская. Подполковник в отставке Непейпиво. Пр. пов. Нарым. Хлопотунский. Притулихин. Гриша Будущев, семи лет, мальчик".

И так после каждого погрома, с той лишь разницей, что Гришин возраст изменялся, да за Нарыма - по случаю неожиданного выезда его в одноименный город - Колымская подписывалась.

Иногда на эти протесты отзывалась провинция:

"Сочувствую и присоединяюсь" - телеграфировал из Дремова Раздергаев; Заторканный из Мямлина тоже присоединялся, а из Окурова - "Самогрызов и др.", причем для всех было ясно, что "др." - он выдумал для пущей угрожаемости, ибо в Окурове никаких "др." не было.

Евреи, читая протесты, еще пуще плачут, и вот однажды один из них человек очень хитрый - предложил:

- Вы знаете что? Нет? Ну, так давайте перед будущим погромом спрячем всю бумагу, и все перья, и все чернила и посмотрим - что они будут делать тогда, эти шестнадцать и с Гришем?

Народ дружный - сказано-сделано: скупили всю бумагу, все перья, спрятали, а чернила - в Черное море вылили и - сидят, дожидаются.

Ну, долго ждать не пришлось: разрешение получено, погром произведен, лежат евреи в больницах, а гуманисты бегают по Петербургу, ищут бумаги, перьев - нет бумаги, нет перьев, нигде, кроме как в канцеляриях их благородий, а оттуда - не дают!

- Ишь вы! - говорят.

Назад Дальше