Его длинные худые руки двигались как на шарнирах. Но самым удивительным было то, что этот немолодой уже дядька совсем не потел.
Подбежал дядя Петя и рывком развернул пустую тачку. Он уже несколько раз возвращался с причала, но на нас по-прежнему не обращал никакого внимания. Мы не обижались: борьба есть борьба.
- Михеич, - сказал он дядьке с усами. - Зайцев жмет...
- Чего ему не жать. До его причала и сотни метров не будет, а до нашего все двести.
- Надо по третьей тачке на брата поставить.
- Поставить можно, почему не поставить? Пусть постоит. Она когда стоит, кушать не просит. Только грузить ее некому: я с этими в упор управляюсь.
Дядя Петя повернулся к нам. Даже не повернулся, а только повел в нашу сторону головой. Но этого было достаточно. Когда князь Андрей подумал: "Это мой Тулон", он, наверно, чувствовал то же, что и мы. Мы уже стояли с совковыми лопатами (их много было разбросано вокруг бассейна) и смотрели на дядю Петю.
- Берите третью тачку, мы поможем, - сказал я.
Дядя Петя посмотрел на Михеича.
- Попробовать можно, - сказал тот. - Зайцев хай подымет.
- Пусть подымет. Ребята не чужие: моего Витьки приятели. В другой раз седьмого человека в бригаду возьмем.
Дядя Петя повез груженую тачку. На нас он не взглянул, только бросил через плечо:
- Ноги обуйте.
Мы стали боком к бурту соли. Надо было одним взмахом набрать полную лопату и с поворотом корпуса и рук высыпать соль в тачку. Пока оставалось прежнее количество тачек, Михеичу нечего было делать. Он не скучал. Он уселся на верху бурта, закурил и делился с прибегающими рабочими своими впечатлениями от погрузки.
- Зайцев-то, Зайцев, эх, как животом трясет. Десять лет с тачкой бегает, а живот вроде как бы еще больше стал...
Когда дядя Петя привез порожние тачки, вставленные одна в другую, Михеич скатился с бурта.
- Андреич, ведь получится. Помяни мое слово, - сказал он. - Зайцев бы до поры не пронюхал. Получится...
- Пусть нюхает, - сказал дядя Петя.
Рабочие с любопытством на нас поглядывали. Нас это не беспокоило: лопаты в наших руках были не впервые. Главное, когда работаешь лопатой, не напрягать живот. Мы умели подавлять тяжесть внутри живота, вовремя расслабляя мышцы. Оркестр ускорил темп и смолк. Слышен был только скрежет железа о соль.
У причалов мужчина в полотняном костюме выкрикивал в рупор результаты погрузки. Когда мы взялись за лопаты, бригада Зайцева была впереди дяди Петиной на полтонны. Результаты погрузки объявлялись каждый час. Но очередного результата мы не слышали: снова играл духовой оркестр - теперь гопака. Прибежал дядя Петя - он бегал теперь в оба конца.
- Сравнялись, - сказал он.
Михеич ответил:
- Все! Сейчас Зайцев будет икру метать...
Как это Зайцев будет метать икру, нас не интересовало. Мы работали. На кончике Сашкиного носа висела мутная капля пота. Я сам видел, как она упала. Но когда снова взглянул на Сашкин нос, на нем опять висела такая же капля.
- Сашка, перестань растворять соль. Ее не для этого выпаривали.
- Балда, как я могу ее растворять, если с меня течет соль.
- Ничего, это тебе не кнедлики кушать.
- Положим, когда я ем кнедлики, я тоже потею...
Я понял: разозлить Сашку мне не удастся. Жаль. Когда злишься, легче работать. От солнечного света и блеска соли резало глаза. Соль оседала на спине, на плечах, проникала сквозь матерчатый верх туфель. Плечи и спину можно было погладить ладонью и хоть на время унять зуд. А унять зуд в ногах было просто невозможно. И все равно мы не выпускали из рук лопат.
На берегу что-то произошло. К нам донеслось приглушенное расстоянием жиденькое "ура". На мачте баркаса, который грузила наша бригада, взвился красный флаг.
- Шабаш! - сказал Михеич и сел тощим задом в соль.
Я не заметил, откуда появился уже знакомый нам дядька в трусах и соломенной шляпе с оборванными полями. Он стоял и какое-то время молча на нас смотрел.
- Ага! - сказал он и побежал к берегу. Толстые ноги его не сгибались в коленях, а согнутые в локтях руки были прижаты к бокам.
На берегу уже собралась толпа. К причалу бежали с разных концов промысла. Качали дядю Петю. Остальных рабочих его бригады ловили на берегу.
Михеич сказал:
- Дай и я полетаю. - Он отбросил цигарку и встал. Брюки на нем казались пустыми. Он бежал к толпе и кричал: - Братцы, тут я!
К причалу спешил духовой оркестр. Последним бежал барабанщик. Из-за огромного барабана видны были только ноги и голова.
- Володька!
Я оглянулся. Над буртом соли красовалось Витькино лицо, наискось перечеркнутое бинтом.
- Как дела?
- Пока никак. Жди, - ответил я.
Я и Сашка скромно сидели на бортике бассейна и, упоенные делами своих рук, смотрели на берег. Там качали теперь всех подряд. Кого поймают, того и качали. Оркестр играл туш. От причала на моторе отошел баркас, и двое матросов ставили на носу парус. Эти пузатые кораблики ходили вдоль берега до самой Феодосии. Там в течение часа соль из их трюмов перегружалась в железнодорожные вагоны. Мы знали, что к концу пятилетки и на наших промыслах будет построен механизированный причал. Мы все знали о будущем нашего города.
Подошел дядя Петя. И с ним мужчина в полотняном костюме и толстый дядька в трусах и шляпе.
- Где правда? Где? - кричал он. Голос у него оказался неожиданно высоким, скандального тембра.
- Пойми, Зайцев, дело не в ребятах, - сказал мужчина в полотняном костюме. - Рывок новый сделали. Понимаешь, рывок...
Зайцев отстал шага на два и остановился, точно примериваясь боднуть.
- Ры-во-о-ок... Я тебе, Аникин, рвану. Попомни! Я на погрузку всех семерых приведу. Мало будет - бабу заставлю тачку толкать. Я тебе рвану-у!
Зайцев повернулся и побежал своей неуклюжей побежкой. Ходить спокойно он уже, наверно, не мог. Сашка сказал:
- Интересно, дома он тоже бегает?
- Спасибо, Аникин, за почин. И вам, ребята, спасибо.
- За что спасибо, Гаврила Спиридонович? Вроде не на тебя, на государство работаем.
- От имени государства и благодарю.
- Ну раз у тебя такие права есть - благодари, - сказал дядя Петя.
Мужчина в полотняном костюме засмеялся. Он ушел, а дядя Петя перевернул тачку дном вверх и стал выгружать из сумки редиску, лук, яйца, копченую тюльку.
- Для одного человека многовато, - шепотом сказал Сашка.
- Молчи, - также шепотом ответил я.
Рабочие дяди Петиной бригады тоже обедали. Почти у всех было молодое вино. Оно шипело и пенилось в граненых стаканах. Налив стаканы, рабочие поднимали их и говорили:
- За твое здоровье, Андреич!
Дядя Петя отвечал:
- Пейте на здоровье.
Сам он вина не пил, но мы знали, выпивку за порок не считал.
Мы сидели смирно, опустив руки между колен, и смотрели. Дядя Петя зачерпнул из бурта горсть соли и бросил ее между разложенных закусок. Теперь он тоже смотрел на нас. Очень трудно было выдержать его взгляд, но мы выдержали.
- Прошу к столу, ваши благородия, - сказал дядя Петя.
По-моему, не следовало сразу принимать приглашение. Сашка думал иначе. Я не успел глазом моргнуть, как он уже подсел к тачке. Мне ничего другого не оставалось, как тоже подсесть.
- Почему к экзамену не готовитесь? - спросил дядя Петя.
- Витька куда-то пропал. Полдня его ищем, - ответил я.
- Там ли ищете? В городе, слыхать, король какой-то появился. На балалайке, что ли, играет.
- На гавайской гитаре, - поправил Сашка.
- Что еще за гавайская? Такой не слыхал.
- Мы тоже не слышали. Собираемся.
- Выходит, десятку как раз ко времени заработали. А за помощь я от себя пятерку добавлю. Хватит небось?
- Мы, дядя Петя, не за деньги, так... - сказал я.
- За так и при коммунизме не будет, - ответил дядя Петя.