В нос ударило овчиной.
- Нашлась?
- ЦК замену подобрал.
- Какой ЦК?
- ЦК КПСС. Надеется, не слишком велика. Пещерная шкура, конечно, но теплая, смотри? Для вашей жизни даже адекватней.
Сдвинув на затылок шляпу и расстегнувшись, Висенте бросил на стол конверт:
- Деньги.
- Спасибо.
- Не за что, Алехандро! Алкоголь не для того, чтобы напиваться с горя.
Угу. А для наружного лечения.
- Слышишь?
Алехандро кивнул.
Закрепив "мессаж" свой интенсивным взглядом, Висенте указал на тушки:
- Как это по-русски, "зайцы"?
- Кролики.
- Она говорит мне: "Нечего есть". Просто вы долго спите. Утром у вас в магазинах есть все. Я сделал эксперимент. Пошел в "гастроном" рядом с отелем "Украина"... Знаешь?
- Кутузовский проспект.
- И что?
- Там они все живут. Андропов, Брежнев. У них не только кролики горилка с перцем.
- А здесь?
- А здесь рабочие.
- И что?
- И ничего.
- Ты говоришь, как диссидент.
- Как есть...
Висенте застегнулся:
- Веди меня.
- Куда? - опешил Александр.
- В ближайший магазин. Куда вы ходите?
- Ну, что вы...
- Подать тебе пальто?
Шофер, гонявший детей от "Чайки", схватился за хромированную рукоять, но Висенте отмахнулся.
Пол был заслякочен.
Висенте изучил пустые крюки в мясном отделе. Под витриной стоял противень с белым комбижиром. В отделе бакалеи он взял с полки ободранный брикет.
- Что это?
- Каша-концентрат.
- Гречневая?
- Да.
- В школе Коминтерна нас кормили. Полезный продукт. Железа очень много... А это?
И снял куль.
Выжидательно шевеля усами, из серых макарон на них обоих смотрели тараканы.
Висенте отшвырнул продукт.
Вслед им кричали:
- Чего кидаешь? Раскидался! Старик, а все туда же! фулюганить! Еще и в шляпе...
На морозе Висенте схватил его за рукав:
- Ты видел, как они едят? Советские - как ты. Так брось в лицо им этот паспорт! Cojones* есть? Мужчина?
* Яйца (исп.)
Ощущая, что cojones сжались в кулак, Александр кивнул...
- На твоем месте я бы не стерпел!
- Да... Но как?
- Сам думай! Я в свое время взбунтовался.
Выпустив пар ярости, испанский тесть молчал. Под тонкими туфлями хрустело, а на обледенелой дороге Александр подхватил его за локоть.
На виду у шофера, наблюдающего в зеркало заднего обзора, Висенте взял его за плечи:
- Прощаемся надолго. Может, навсегда. Еду вовнутрь.
Александр открыл глаза.
- К себе на родину. Но перед этим что-нибудь придумаю. Теперь ты мне, как сын. Ты понял? Береги ее. Адьос.
И растворился в сумерках. Шел снег.
Овчиной за дверью разило по-деревенски. Дубленка была брошена на пол кверху ярлыком: Made in Mongolia.
Держа себя за локоть, Инеc затягивалась натощак. В свитере и колготках - как проснулась. Новенькие червонцы с красноватым Лениным разлетелись по столу. Три бутылки высились у нарядной коробки "50 лет СССР". Бумага, из которой торчало восемь лап, набухла, разбавленная кровь стекала, капая на линолеум.
- Откуда мерзость?
- Падре привез.
- Где он?
- Не хотел тебя будить.
Глаза сверкнули:
- Он уехал?
- В Испанию. И знаешь, что сказал? Что я ему как сын.
- А мне, чтоб бросила тебя и возвращалась.
Александр криво улыбнулся.
- Разве?
- Да.
- Ну и что... Единство противоречий. Живая жизнь. К тому же не последние слова. И может быть, он прав...
- Что ты сказал?
Она размахнулась; слетев, ударившись о плинтус, кролики выскочили из обертки, но, окровавленные, удержались вместе - сцепленные льдом намертво.
- Нет, повтори?
"Московская" рванула об стену, как граната. Б-бах.
За ней "Столичная"...
Б-бах.
"Посольскую" Александр перехватил.
На носу был Новый год - в самый канун которого, с авоськой апельсинов, хотя и мароккан-ских, но уже горячо, он стал столбом где-то под снегом у щита с газетой, которую не читал никогда.
Потом взял тяжесть на локоть, раскрыл отделанную перламутром миниатюрную толедскую наваху, подарок Инеc к их Рождеству, и, оглянувшись, резанул из "Правды" квадрат слоеной бумаги. Застегнул за пазуху и, ощущая, как колотит под ним единство противоречий, унес в метельный сумрак.
В отношении жилплощади Висенте доказал, что "пролетарская солидарность" не звук пустой.
Лет десять назад - Александр был пионером у себя в глубинке - Висенте, находясь в Испании с паспортом на вымышленное имя, не дождался в мадридском кафе товарища-нелегала. По пути на встречу тот был арестован агентами политической полиции и во время допроса, согласно официальной версии, выбросился из окна.
Цивилизованный мир - включая Александра, поставившего подпись где сказали, - возмущен был этой гибелью в Испании.
Брат погибшего героя жил в Москве.
Считая себя испанским писателем в изгнании, Серхио вынужден был держаться журналисти-кой - где брали. Но, пережив микроинфаркт, с "фрилансом" решил покончить и подписал контракт с Радио "Пиренаика", которое финансировалось международными силами прогресса и доброй воли. Находилось Радио в Румынии, куда Серхио и собирался отбыть по весне вместе с женой Надеждой и русско-испанской их дочерью Нюшей. По просьбе Висенте он согласился на время отсутствия оставить казенную квартиру Инеc и Александру.
Ехать было страшно далеко.
Но это была Москва.
Город.
Серо-кирпичные дома были на совесть здесь построены еще пленными немцами. Улицы назвались Куусинена, Георгиу-Дежа, Рихарда Зорге - что придавало кварталу известный космополитизм.
Лифт даже...
На последнем этаже они вышли.
Собаки за дверью пытались перегавкать музыку.
Инеc сказала:
- "Who".
- Что ты имеешь в виду?
Надежда открыла с сигаретой в руках. Серхио не было. Коридором, где-то из-за первой двойной двери ревели "Ху", а вторая была прикрыта в писательский кабинет, она привела их на кухню объемом с операционную. Тут был диван, табуреты, заставленные бутылками из-под "Жигулевского", и бывалый парень с "Беломором" в стальных зубах.
- Сосед. Сергунчик...
Мигнув Александру, поскольку Надежда была старше, парень добавил:
- Но лучше Серый. Я пошел?
- Жена его в клинике врачом, - сказала вслед Надежда. - Хороший парень. "Колеса" мне приносит.
- Какие?
- Против депрессии. Международный брак, ты думаешь, подарок?
Инеc взглянула на влажные дырки горлышек:
- А совместимо?
- Самый кайф. Еще бы беленькой добавить... Намек Александр понял - в перспективе новой жизни все в нем обострилось. Сначала Надежда отказывалась, потом прекратила музыку и придала дочь Нюшу - в качестве проводника в "отдел". Русская курносость, нерусская длинноногость и горячие глаза с невиданным разрезом. Акцент был неожиданным, хотя его назвали: "Дядя..." После ряда школ и стран, которые она уже сменила, невозможно было представить - что в ней творится. Чтобы не быть одного с ним роста, девочка сутулилась, обнаружив под нейлоновой стеганкой ломкость, от которой сжималось сердце. На улице мело.
- Сигареты вы тоже будете покупать?
- А что?
У винного отдела Нюша сняла варежку и сунула четырнадцать копеек, которые он сунул обратно в потную ладонь:
- Каких?
Она курила "Солнышко".
- Маме не говорите, ладно?
Ударивший в ноздри перегаром кубинских сигарет кабинет испанского писателя оказался не только спальней, но и гостиной - все вмещалось. Пепельницы были полны. Потолок, высокий и с лепниной, от никотина пожелтел и был обметан паутиной. Обои в винных пятнах и подтеках от кофе, который, возможно, бросался в стену при попытках преодолеть профессиональную блокировку. По запущенному паркету свивался телефонный провод в заклейках от многократных перекусов. Маленькие, но с львиным рыком, собаки изгрызли также ножки кресел и словари на книжных полках.