— Не могу вас вводить в заблуждение!
— А какой?
— Двадцать первый, душечка!
— Двадцать первый? — изумленно выдохнула Алиса. — Двадцать первый век до нашей эры?
— Почему же — до? Двадцать первый век христианского летосчисления, то есть наши с вами дни.., хотя, впрочем, я уже давно чувствую себя обломком прошлого.., в некотором смысле — антиквариатом!
— Вы уверены? — переспросила Алиса.
— Конечно, душечка! — старичок погладил ее по руке. — Конечно, уверен! В сувенирных лавках Пирея такие статуэтки продаются по десять евро…
— Ах он, мерзавец! — выдохнула Алиса. — Клялся, что контрабандой вывез ее из Греции, купил на раскопках…
— Из Греции уже сто лет ничего такого не вывозят! — проговорил Иван Филаретович. — Да вы не расстраивайтесь так! С кем не бывает! Зато ван Сванельт у вас очень хороший!
— Кто? — удивленно переспросила Алиса.
— Ван Сванельт, голландский художник середины девятнадцатого века, — старичок подошел к картине в массивной золоченой раме, внимательно посмотрел на нее. — И Саардикстра тоже очень приличный…
— Вы что-то путаете! — сухо проговорила хозяйка. — Это Творогов, русский художник-передвижник…
— Да нет, деточка! — Иван Филаретович улыбнулся детской лучезарной улыбкой. — Вот это —Густав ван Сванельт, а это — Саардикстра…
— Что вы такое говорите! — возмущенно выпалила Алиса. — Это Евлампий Творогов! Вот же, подпись его в углу! Эта картина называется «Амбар», а эта — «Пейзаж с рожном».., между прочим, по сто тысяч за каждую выложила!
— Деточка, — старичок надулся. — Насчет того, что я ошибаюсь — это вы зря, я как раз по голландской живописи специализируюсь! А как раз эти картины не так давно видел, они на аукционе проходили…
— А как же подпись?
— Да вам любой студент из Академии художеств за пять минут любую подпись изобразит!
Почувствовав перемену в настроении хозяйки, Иван Филаретович добавил:
— Да что вы так расстраиваетесь? Сванельт и Саардикстра — очень хорошие художники, куда лучше вашего Творогова!
— Да? — раздраженно выдавила Алиса. — Голландцы и всякие шведы по пять — шесть тысяч евро идут, а русские передвижники — по сто — сто пятьдесят! Я же вам говорю — за эти по сто тысяч выложила! Да вы ничего не путаете?
— Деточка, — Иван Филаретович скривился, как ребенок, которому вместо конфеты подсунули рыбий жир. — Ну сколько же можно! Я ведь вам сказал — эта вот картина-Густав ван Сванельт, называется «Старый амбар», выполнена между восемьсот восьмидесятым и восемьдесят пятым годом, а эта — Яан Саардикстра, «Пейзаж с мельницей»…
— Ага! — радостно воскликнула Алиса. — Вот видите! Какой же это пейзаж с мельницей? Где тут мельница, где?
— Вот тут была мельница, в правом углу! — старичок ткнул в холст дужкой очков. — Видите, она записана, причем не очень аккуратно.., видно, что человек торопился…
— Торопился! — как горное эхо, повторила Алиса. — Ну да, Лика говорила, что хозяин уезжает в Мексику, и покупать надо быстрее.., ах она, сволочь!
— Я же вам говорю, — не унимался Иван Филаретович. — Я эти картины хорошо знаю, я их оценивал для того аукциона…
— И во что вы их оценили?
— Сванельта в семь тысяч, Саардикстру — в пять с половиной.., но это начальная цена, ушли они немножко дороже…
— Ах она, мерзавка! — Алиса скрипнула зубами. — Так кинуть подругу! Ну я ей это припомню!
— Не волнуйтесь так, душечка! — старичок погладил Алису по руке. — Волнения плохо сказываются на цвете лица!
Едва проводив Ивана Филаретовича, Алиса позвонила Лике.
— Ну что, — защебетала та, едва на ее мобильнике высветился номер Алисы. — Что тебе сказал этот старый таракан? Ведь статуэтка фальшивая, да?
— Фальшивая, — сквозь зубы процедила Алиса.
— А я тебе говорила, говорила! — радостно заверещала Сарычева.