На четвертый день, сразу после легкого завтрака, Николь предложила Ульяне начать обучаться верховой езде.
– Нет, Николь, мы должны ехать. У меня горы дел, – возразила Мария.
– Ну ты и поезжай! А Уля пусть останется? – Она вопросительно взглянула на petite souer cadette.
Та молча потупилась.
– Мари, зачем она тебе в твоих делах? В твоих финансовых бумажках? – не желая выпускать из рук новую игрушку, капризно спросила Николь.
– Как зачем? Она будет моей помощницей, я введу ее в курс дела.
– В финансы?
– Конечно, в мои дела. Уля схватывает все на лету. Ее еще можно подготовить хоть в ваши бессмертные.[11]
– Ну не знаю, – недоверчиво пробормотала Николь. – Это правда? – вдруг обратилась она к самой Ульяне.
– Наверное, – был ответ, – жизнь покажет.
– Вы, русские, удивительный народ! – восхитилась Николь. – Я ведь так могу и поверить тебе, Мари!
– Не сомневайся, сестренка. – Мария чмокнула Николь в щеку. – Все будет именно так, как я сказала.
– А когда же шить?! – испуганно округлила глаза Николь.
– И шить будем, и пороть будем, – задорно отвечала Мария. – Как говорят у нас, в России: делу – время, потехе – час.
– По-французски тоже есть что-то похожее, – смиряясь со своей участью, потухшим голосом проговорила Николь.
– Езда на лошадях – дело серьезное. Сейчас Уля не совсем здорова. Скоро она будет в порядке, и я предоставлю ее тебе хоть на целую неделю, – пообещала Мария ободряющим, ласковым тоном.
– А-а, понятно! – пробурчала Николь. – Просто надо называть вещи своими именами. Мы ведь сестры.
– Она пока к этому не привыкла, – мягко улыбнулась Мария, – не обижайся…
Вскоре гости Николь двинулись в путь, на виллу господина Хаджибека.
Водитель губернаторши, уверенный в себе седоусый бербер с еще моложавым темным лицом, был горд тем, что везет Марию, – слава о ней бушевала в те дни в Тунизии, у всех на памяти еще был случай с туарегами, их чудесное спасение от казни.
– Госпожа, – сияя влажными черными глазами, сказал водитель, когда проезжали мимо осыпей, возле которых приключилось нападение туарегов на Марию, – госпожа, они признали вас святой.
– Кто – они?
– Как кто? Племя туарегов.
Банкир Хаджибек, его жены Хадижа и Фатима, ее малолетние сыновья Сулейман и Муса встретили Марию не просто с радушием, а с горячей радостью. Особенно дети, те минут пять визжали от восторга и делали круги возле Марии, то прижимаясь к ее коленям, то игриво отбегая в сторону.
В той половине, где жила Мария, старшая жена господина Хаджибека выделила для Ули комнату.
– Нравится? – спросила стройная, сухощавая и вместе с тем пышногрудая Хадижа, вводя названных сестер в просторную, чистую комнату с небольшим окном, – окна во всем доме были довольно маленькие, потому что так легче спасаться от зноя летом и от леденящих ветров зимой.
– Нравится, – ответила за Улю Мария, – но вообще-то нам надо купить или построить свой дом. Чем раньше, тем лучше. Я займусь этим.
– Как?! – потрясенно вскрикнула Хадижа, и ее насурмленные брови взлетели вверх. – Ты уедешь от нас?! Нет, это невозможно! – Она круто повернулась и поспешила на свою половину особняка.
– А они тебя любят! – восторженно сказала Уля. – Тебя все любят!
– Ладно, устраивайся и не забудь сказать: "На новом месте приснись, жених, невесте", – засмеялась Мария и вышла в коридор, думая о том, что действительно это не дело – жить в приживалках, да еще вдвоем.
Пока Уля осматривалась на новом месте, старшая жена Хадижа так накрутила своего мужа, что уже совсем скоро раздалось его нарочитое покашливание и робкий оклик:
– Мадемуазель Мари!
– Да, господин Хаджибек, я вас слушаю, – двинулась из тупика коридора навстречу ему Мария.
– Здесь темновато, может, мы пойдем на веранду? – попросил хозяин дома.
– Хорошо, – согласилась Мария. – Уля, осваивайся, я скоро вернусь.
На веранде, защищенной от ветра сплошной каменной балюстрадой, они сели в легкие плетеные кресла, и красный от волнения господин Хаджибек произнес:
– Мадемуазель Мари, вы хотите съехать от нас?! Но это невозможно! И Хадижа, и Фатима, и дети… Нет, это невозможно!
– Но я ведь не порываю с вами в делах, я только…
– Нет, это невозможно! – как заклинание повторил господин Хаджибек слова Хадижи.
В голове его в эти минуты крутились многие pro et contra. Во-первых, жить одному в доме, конечно, лучше – с поселением Мари он невольно перестал чувствовать себя тем полновластным хозяином, каким ему всегда хотелось быть. Но, во-вторых, сейчас Мари у него под контролем и он точно знает (или, во всяком случае, почти точно), с кем она встречается и т. д. В-третьих, Мари так усилилась (благодаря ее отношениям в губернаторской семье и в связи с тем, как она почитаема теперь во всей Тунизии), что он, Хаджибек, вроде бы при Мари, а не она при нем, как было раньше. А вдруг она действительно уйдет?! Тогда все его планы могут просто рухнуть…
– Нет, это невозможно! – опять сказал господин Хаджибек. – Могу предложить вам свой вариант, если…
– Предлагайте. Я не хочу уезжать от вас любой ценой. Просто неловко стеснять вашу семью.
– Ради Аллаха! – поднял короткопалые руки господин Хаджибек. – Вы не стесняете нас, а украшаете нашу жизнь! Но… если хотите, я могу построить вам дом рядом. Очень быстро.
– Быстро? – с сомнением сказала Мария.
– Да, за два месяца. Строят – деньгами.
– Это правда. Строят деньгами. Вы сказали афоризм, поздравляю!
– Пожалуйста, – расплылся в улыбке польщенный господин Хаджибек. – Сегодня мы выберем место и сразу начнем!
– Ну куда так спешить? Надо еще придумать дом. У нас в России говорят: семь раз отмерь – один раз отрежь!
– Я счастлив, что вы согласны, сейчас обрадую своих! – И, не дожидаясь, что скажет Мария, господин Хаджибек засеменил в дом.
II
На следующее утро Мария проснулась с чувством той детской сладостной радости, с которым она не просыпалась уже давным-давно. Спросонья она не сразу поняла, откуда оно, это веселящее душу чувство. А потом сообразила, с наслаждением потянулась всем телом: ведь в соседней комнате спит Уля, ее названная, созданная ею духовно сестренка. И теперь она, Мария, снова не одна на чужбине. Они вдвоем – и это огромная сила! Правда, еще просится в сестры Николь… Ну что ж, хотя она и другая, пусть будет.
Раньше Мария думала, что лучшие люди на свете русские, а теперь, поживя на чужой стороне, поняла, что и французы лучшие, и арабы лучшие, и евреи лучшие, и китайцы лучшие, и сербы лучшие, и чехи лучшие, и немцы лучшие, и прочие народы – каждый для себя лучший; все хороши, только они – другие. Физически все сравнительно одинаковые, но душа у каждого народа своя, может, и не вся душа, потому что есть общечеловеческое, а только часть души.[12]
"А что? Пусть Хаджибек покажет себя, пусть построит для нас дом, – подумала Мария, вставая с постели. – Сразу после завтрака выберем с Улей место. Дом по соседству – это выгодно и надежно как в смысле коммуникаций, так и для обслуги, и для охраны".
Место под будущий дом сестры выбрали сразу – очень годилась для этой цели высокая каменистая площадка с северной стороны виллы господина Хаджибека. Площадка поднималась над землей метров на семь и выглядела почти как утес, с которого открывался отличный обзор окрестностей.
– Еще мы поднимем дом метров на восемь-девять. Представляешь, какая будет красота? – сказала Мария.
– А зачем так высоко? – удивилась Ульяна. – Он что, будет трехэтажный?
– Почему трех-? Двухэтажный, от пола до потолка должно быть хотя бы метра четыре высоты.
– Ого-го! – засмеялась Уля.
– А ты как думала! – весело сказала Мария. – Гулять так гулять! Строить так строить! Нам нужен скромный роскошный дом!
Идея построить дом так захватила Марию, что она даже забыла о Михаиле, конечно, не совсем забыла, но стала вспоминать о нем гораздо реже и приглушеннее.
Господин Хаджибек предложил построить точно такую же виллу, как у него, но Мария отказалась.
– У вас замечательный дом, господин Хаджибек, однако нам хочется сделать по-своему.
– Но у меня сохранился проект, все будет гораздо дешевле…
– Ничего, – лукаво улыбнулась ему Мария, – я за ценой не постою.
– Я не в том смысле, – смутился господин Хаджибек, – я не жадничаю, просто… Тогда давайте пригласим архитектора, у меня есть хороший.
– Что касается денег, то я хочу построить свой дом на свои деньги. Вы не обижаетесь?
– Да нет, если вы так хотите…
– Без профессионала тут не обойтись. Приглашайте архитектора, – сказала Мария.
Когда Николь узнала о строительстве дома, ее охватил такой неистовый восторг, что и шитье нарядов, и обучение Ули верховой езде сразу пошли побоку.
– Я тоже хочу участвовать! Я тоже! – Щеки ее разгорелись, темно-карие глаза наполнились светом. – Я тоже хочу, но я же круглая дура в этом деле!
– Ничего подобного! – отчеканила Мария. – Многое подлинное в этом мире держится на четырех краеугольных камнях: желании, энергии, вкусе, удаче. А тебе и того, и другого, и третьего, и четвертого не занимать. Ты будешь Главный Строитель Дома. У нас в Николаеве самые большие корабельные верфи в Европе, и я точно помню, что была такая должность – главный строитель корабля, ее на Руси еще царь Петр Первый ввел, то ли в конце семнадцатого, то ли в начале восемнадцатого века, точно не припомню.
– Как я могу быть главной? – смущенно спросила Николь, которую явно устраивала столь высокая должность. Что ни говори, а она давно привыкла главенствовать во всем. – Я не смогу…
– Прекрасно сможешь! – горячо уверила ее Мария, подметив в старшей сестренке явную заинтересованность. – Знаешь, что входило в обязанности главного? Не знаешь. И Уля не знает. А я вам скажу. В обязанности главного строителя корабля входило подмечать все недочеты, все промахи, недоделки, все промедления. Контроль, контроль и еще раз контроль!
– Контролировать я смогу, – с облегчением вздохнула Николь. – Ну что? Поехали смотреть место?
– Нет, – остановила ее Мария, – пока нечего контролировать. Давай попьем кофе.
И они отправились в столовую. Кофе был вкусен до головокружения.
– Александер, научите меня варить такой кофе. Вы просто волшебник! – попросила Мария уже старенького повара с его вертящимся, вынюхивающим перед себой воздух длинным носом в склеротических прожилках.
Мария умела польстить, притом от всей души. И, видя ее искреннее внимание и участие, все платили ей обожанием.
– Спасибо, мадемуазель, спасибо! – пятясь задом, бормотал старый повар и радовался, что сам решил подать дамам кофе, а не поручил это слуге.
Николь все-таки настояла на том, чтобы сразу после обеда они поехали на место будущего строительства дома. По их прибытии жены господина Хаджибека и вся его челядь буквально онемели. Самого господина Хаджибека, к счастью, не было дома, а то трудно сказать, что бы с ним произошло при виде столь высокой гостьи.
III
Когда господин Хаджибек узнал, что главным строителем дома объявлена губернаторша мадам Николь, он сначала похолодел от испуга, потом по всему его телу прокатилась волна жара, и банкир побагровел от ощущения того, что, кажется, он оседлал удачу… Кажется, козырный туз и все другие тузы сами пришли к нему в руки. Господин Хаджибек был человек азартный и баловался картишками, так что он понимал толк в таинственном мире игры.
– Мадемуазель Мари, надо начинать, а то скоро пойдут дожди, – сказал господин Хаджибек Марии уже на следующий день. – Может быть, я привезу архитектора?
– Ладно, – согласилась Мария, которая видела по господину Хаджибеку, что теперь он расшибется в лепешку, а дом построит – и скоро, и добротно, и недорого.
Архитектор был очень доволен заказом. Как выяснилось в дальнейшем, он происходил из берберов острова Джерба, получил образование в Париже и любил свое дело. Он был сухощав, строен, с такими же, как у его соплеменницы Хадижи, выразительными серыми глазами, приятен в общении. Он не мог скрыть своего удовольствия при виде дородной Ульяны.
– А ты пользуешься бешеным успехом, – со смешком проговорила Мария, когда архитектор уехал, – арабы просто млеют при виде тебя.
– Да будет тебе! – смутилась Ульяна. – Дылда и есть дылда. Чего им млеть?
– Не скажи! Кому что нравится. И совсем ты у меня не дылда, а прекрасно сложенная, статная русская женщина. Здесь у тебя будет туча поклонников. Маленьких женщин у них своих хватает. Так что держись!
– Хорошо, – буркнула Ульяна. Лицо ее пошло пятнами, и по тому, как она отвела косящие черные глаза, было понятно, что разговор о мужчинах волнует ее, еще как волнует! Ни до, ни после бравого казачьего есаула у нее никого не было, а жизнь неукротимо шла вперед, и желание неожиданно проснулось в ней еще во время болезни в доме Николь, когда она была на грани между жизнью и смертью. Это острое чувство вдруг возникло у нее однажды ночью, в полубреду и с тех пор иногда напоминало о себе, как что-то опасное и очень привлекательное, как манящая бездна, в которую так хотелось сорваться…
Мсье Пиккар также не замедлил явиться на строительную площадку и дать несколько ценных советов. Ему тоже понравилась Ульяна.
– О, мадемуазель Мари, у вас такая рубенсовская кузина! Поздравляю!
– Может, рубенсовская, а может, и кустодиевская, – отвечала Мария. – У нас был такой замечательный художник Борис Кустодиев.
– Я его не знаю, – сказал мсье Пиккар.
– Конечно, что вы о нас, о русских, знаете! – саркастически улыбнулась Мария.
Возникла неловкая пауза.
– Ой, смотрите, журавли летят! – восторженно воскликнула Уля по-русски.
Высоко в светлом небе возник журавлиный клин.
– Наши, родные! – сказала Мария тоже по-русски.
Мсье Пиккар поднял голову к невысокому, но чистому осеннему небу, на котором все отчетливее вырисовывалась перелетная стая.
– Летят с севера, может быть, из вашей России, – сказал мсье Пиккар по-французски.
– Вы угадали, мсье, – ответила Мария, – из России, у меня такое чувство, что я даже узнаю вожака.
Пока Ульяна и Мария провожали долгим взглядом привет из России, мсье Пиккар осматривался на площадке. Наконец журавли скрылись из виду, и только тогда мсье Пиккар счел возможным нарушить паузу.
– По-моему, площадка под дом выбрана удачно, но… – И тут мсье дал тот десяток полезных советов, которые, как правило, давали все.
– Мадемуазель Мари, скальный грунт надо сбить хотя бы на полметра, очистить его от тех, кто сейчас поселился в расселинах, порах и прочая.
– Спасибо! – горячо поблагодарила Мария. – А мы как-то не подумали об этом. – Всем, кто давал советы, она обычно говорила, что они "как-то не подумали об этом", и всех благодарила.
– Зачем ты валяешь дурака? – удивленно спросила Уля, когда ушел мсье Пиккар. – Ты ведь еще вчера распорядилась, чтобы скололи камень на семьдесят сантиметров.
– Как тебе сказать… – Мария замялась. – Я человек суеверный, Улька, и не хочу никого раздражать. Наш с тобой дом должен зачинаться в благодати, во всеобщем благорасположении, а ничто не смягчает человека так, как воспринятый от души его совет.
– Может быть, – сказала Уля, – тебе видней. Ух, и хитрюга ты! – Она обняла Марию за плечи и прижала к себе.
– Да, я по рождению графиня, а ты крестьянка, но здесь, на чужой стороне, мы обе никому не нужны, как говорит о себе Николь: "Мы дворняжки".
– Она же губернаторша!
– Это сейчас. А родилась и выросла в бедности.
– Да ты что? – удивилась Уля. – Вот это да!
– Точно так же она отозвалась и о тебе: "Вот это да!" Только по-французски.
– Чудно как-то, – сказала Уля, потирая высокий чистый лоб, – чудно… Какая жизнь крученая!