Вдруг совсем рядом ухнула и заулюлюкала полярная сова.
- Ой, что это? - вздрогнула Муся.
- Леший. Давай руку! Ну?! - Он притянул ее к себе, хотел обнять.
- Не надо! - она вырвалась и пошла впереди.
Василий приотстал, спрятался за толстую сосну и вдруг затянул высоким срывающимся волчьим воем. Муся замерла на ходу, обернулась и, не увидев Василия, пронзительно закричала:
- Ва-а-ася!
- Ай-я-яй-а! - ответил он тихонько, так, словно голос его доносился издалека.
- Ва-а-ася! - закричала она сильнее и помчалась в ту сторону, откуда слышался его слабый голос.
- Вот он я! - Василий вынырнул перед ней из-за ствола сосны, озорной, смеющийся, и поймал ее в объятия.
- Дурак! Идиот!! - чуть не плача, она пыталась вырваться.
- Будешь от меня уходить? А? Будешь? - Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
Она долго и упорно держала его на отдалении, упершись ему в грудь прямыми руками. Наконец не выдержала напряжения, уткнулась лицом в его плечо.
Показалась заимка. Они шли теперь взявшись за руки.
- Уже? - спросила она, глядя на просвет в деревьях.
Залились хриплым утробным брехом собаки. Василий тотчас стал передразнивать их.
- Господи! Какой ты еще ребенок! - сказала она.
- А ты бука.
Возле длинной приземистой избы их встретил очень похожий на того мужика во ржи седой, как лунь, старик. И одет совершенно так же: на нем длинная полотняная рубаха, на ногах желтые улы из рыбьей кожи.
- Здравствуйте, дедушка!
- Здорово живетя! Проходите в избу.
- Мы на часок, за колосками пшеницы. - Муся показала мешочек. - Нам хозяин разрешил.
- Рвитя, рвитя, - сказал дед.
Поле было тут же. Пока Муся и Василий собирали колоски, старик сходил в избу и принес глиняный кувшин медовухи, берестяную кружечку-чумашку да большой кусок копченой медвежатины.
- Подкрепитесь на дорожку-то. Вот медовуха да шматок медвежатины, сказал старик.
- Нам, право, как-то неудобно...
- Спасибо, дед! - сказал Василий, перебивая Мусю и принимая его дары.
- Право же, неудобно, - пыталась урезонить своего напарника Муся.
- А чего ж неудобного? Вон там гумно с навесом, сенцо свежее. И располагайтесь как дома, - сказал старик.
Гумно на лесной опушке - сарай плетневый, молотильный ток, еще не чищенный с прошлогодней поры, омет старой соломы. Василий расстилает в сарае на свежем сене брезентовые куртки, нарезает мясо.
- Ну, как тебе наши якуты-тунгусы?
- Пока мы имеем дело больше все с кержаками, - ответила Муся.
- Они уже вполне объякутились. Смотри - чей продукт? - указывает Василий на медвежатину. - Наш, якутский.
- Ну, такого добра и в России хватает.
- Погоди, вот заберемся в низовья - я тебя там олениной накормлю. Ну, давай за Якутию!
Муся выпила.
- Божественно!
Василий налил себе.
- Во имя твое! - и выпил.
Они потянулись к медвежатине. Василий поймал ее руку, крепко сжал пальцы и притянул к своим губам. Она глядела на него широко открытыми глазами.
- Милая, милая!..
Он стал целовать ее руку, плечо, шею мелкими быстрыми поцелуями. И обнял, сграбастал всю ее и заслонил плечами, спиной, всем телом своим.
И мы видим соломенную крышу, всю в решетниках и в неошкуренных слегах. На краю стрехи сидит пегий зяблик с кирпичной грудкой и заливается:
чо-чо-чо-чок, тур-турс-во-во!
чо-чо-чо-чок, тур-турс-во-во!
В лагерь пришли они в сумерках. На берегу Лены возле самой тайги были натянуты две палатки: маленькая для Муси и большая для мужчин. Филипп Лясота и Макарьев уже сидели возле костра и спорили. На треноге висел большой медный чайник и котел, в котором варилась уха. Рядом лежали еще не собранные рыболовные сети. Лебедь подкладывал дрова и помешивал в котле.
На Мусю и Василия никто не обратил внимания; Муся прошла к себе в палатку, а Василий стал помогать Лебедю.
- Просто многие из наших злаков под воздействием культуры претерпели глубокие изменения, - возбужденно говорил Лясота.
- Я чую, куда ты метишь, - сказал Макарьев.
- Куда?
- В дешевую социологию, - ответил Макарьев: - Причеши, мол, идиота или хама, поставь его в культурные условия, и он прямо на глазах переродится.
- Да, переродится! - крикнул Лясота.
- И станет мудрым, чистеньким да гуманным? - язвил Макарьев.
- Ты просто не веришь в творчество масс! - горячился Лясота.
- Брось ты эти громкие фразы. Подражаешь самому Терентию Лыкову! Меня демагогией не возьмешь. В каждой массе есть и порядочные и хамы. Давай уж оставим массы политикам да философам. Займемся нашими баранами: ты ведь чего хочешь? Блеснуть и подскочить, да? Новые сорта пшеницы трудно выводить, да и долго. А вам бы что-нибудь эдакое отыскать. Враз бы отличиться, перевернуть. Революцию в биологии устроить. Эх!.. Работать надо.
- А я дурака валяю?
- Нет, фокусничаешь.
- А я тебе говорю, - опять повысил голос Лясота, - многие злаки видоизменились, понял?
- Ну и что из этого следует? - спрашивал Макарьев.
- А то, что ваши толки о стойкости наследственного вещества... эти хромосомы, гены - мистика!
- И все-таки виды остаются видами - овес остается овсом, а пшеница пшеницей. Тысячи лет! Как же ты это объяснишь?
- А так. Если принять материалистическое положение о возможности наследования приобретенных признаков, то выйдет: и овес, и пшеница в чистом виде не существуют: они частично изменяются.
- Это не материализм, а ламаркизм.
- Что, что?
- А то самое. Чепуха это. Еще Декандоль не допускал возникновения видов культурных растений от близких к ним видов в историческую эпоху. Стойкость наследственного вещества доказана Морганом.
- Так что ж, по-вашему, пшеница богом дана, что ли? - горячился Лясота, переходя на крик. - Как она появилась на земле? С небес?
- Для великих ученых мира сего это пока тайна.
- А я говорю: никаких тайн быть не должно.
- Что дальше?
- А то, что от этого божеством пахнет. Чистой метафизикой! Диалектики не вижу.
- Ну-ка, покажи мне свою диалектику!
- А диалектика говорит: изменения в природе существуют двух родов: количественные и качественные. Иными словами, за счет количественных накоплений происходят изменения качественные путем скачка. То есть в историческую эпоху и сейчас происходит перерождение одних видов в другие. Одни культурные растения перерождаются в другие.
Услышав эти слова, даже Муся вылезла из палатки и подошла к костру.
- Эй вы, мыслители! Слышали о гениальном открытии Филиппа Лясоты?! крикнул Макарьев. - Морган отменяется!
- Вы все ползаете на брюхе перед этими заграничными морганами. Вот оно, мое открытие, - сказал Лясота. - А ваш учитель Вольнов молится на гены как на икону. Буржуазное наследство вас заело. А я вам говорю - дело не в генах, а в среде.
- Значит, изменяй среду - и будут изменяться растения? - спросил Василий.
- Да. И не только будут сами изменяться, но и передавать по наследству изменения, вызванные средой! - Лясота выкинул свой длинный худой палец. Это и есть единственно верное материалистическое истолкование происхождения видов.
- А зачем же мы тогда приехали в Якутию за образцами? - спросила Муся. - Давайте здесь изучать среду, а пшеницу привезем сюда из Москвы. Сворачивай дела!
- Вы верно изволили заметить, - ухмыльнулся Лясота. - Я точно так и решил: пора в обратный путь...
- Пора, Мария Ивановна, - толкал Петя в плечо заснувшую Твердохлебову. - Машина готова. В путь!
- Да! - Мария Ивановна очнулась. - Ой, господи! И долго я проспала?
- Порядочно. - Петя хлопнул дверцей и весело крикнул: - Поехали!
"Газик" снова выкатил на дорогу и помчался по широкой неохватной равнине. Мария Ивановна вяло перебирает телеграммы. Вот она взяла журнал со статьей об отце. Портрет Ивана Николаевича.