– Я занят. И не хочу, чтобы мне мешали.
Я пронумеровал каждую страницу, но номера семьдесят два не было. Я начал его искать, и несколько страниц выскользнули из стопки.
– Боже мой, что здесь творится!
Я в первый раз поднял голову и посмотрел на сестру. У меня появилось странное чувство узнавания, словно она была личностью, которую я создал сам. Я помнил ее по рукописи: там ее звали Калия. Моя сестра Калия, на два года старше меня, замужем за человеком по имени Ялоу.
– Что ты хочешь от меня, Фелисити?
– Я беспокоюсь о тебе. И, как я вижу, не без оснований. Боже, какой тут кавардак! Ты здесь вообще не убираешь?
Я встал, держа в руках листы рукописи. Фелисити развернулась и пошла на кухню. Я попытался придумать, куда бы спрятать рукопись, пока не вернулась Фелисити. Она видела ее, но не имела никакого представления о том, что в ней написано и насколько это важно.
Из кухни донесся стук горшков и другой посуды, сопровождаемый приглушенными возгласами Фелисити. Я подошел к кухонной двери и посмотрел, что она делает. Она стояла перед мойкой и вынимала оттуда сковороды и тарелки.
– Вот бы Эдвин и Марджи увидели, какое свинство ты развел в их доме! – бросила она через плечо. – Тебя никогда не заботила чистота, но дальше ехать некуда! Везде грязь и отвратительная вонь!
Она с трудом открыла заклиненное окно, и кухню наполнил шум дождя.
– Хочешь кофе? – спросил я, но Фелисити бросила на меня гневный взгляд.
Сестра вымыла руки под краном и осмотрелась в поисках полотенца. В конце концов она вытерла руки о пальто; полотенце я куда-то задевал. Фелисити и Джеймс жили в новом доме на одну семью на окраине Шеффилда, там, где раньше был участок плодородной пахотной земли. На этом поле наспех возвели тридцать шесть одинаковых домов в кольце подъездной дороги. Я только один-единственный раз был у нее, вместе с Грейс, зато в моей рукописи существовала целая глава о том, как я провел с ними выходные после рождения их первого ребенка. На миг мне захотелось показать Фелисити некоторые страницы – но она не могла оценить их.
Я крепко прижал рукопись к груди.
– Питер, что с тобой? Твоя одежда задубела от грязи, по всему дому горы мусора, а сам ты, похоже, уже несколько недель ешь не каждый день. А твои пальцы!
– Что с ними?
– Раньше ты никогда не грыз ногти.
Я отвернулся.
– Оставь меня в покое, Фелисити! Я много работал и хочу наконец закончить то, что начал.
– Я не оставлю тебя в покое! Мне пришлось завершить все дела отца, чтобы разобраться с наследством и продать дом, а еще пришлось выступать от твоего имени в юридических процедурах, о которых ты ничего не знаешь… А кроме того, я должна вести дом и заботиться о своей семье. Что же между тем делает хозяин? Ничего! Ни ответа ни привета! Что с Грейс?
– А что с ней должно быть?
– Мне приходится заботиться и о ней.
– О Грейс? Ты ее видела?
– Она связалась со мной, когда ты ее бросил. Она хочет знать, где ты.
– Но я писал ей. Она не ответила.
Фелисити ничего не сказала, но глаза ее гневно засверкали.
– Как у нее дела? – спросил я. – Где она живет?
– Ты гнусный эгоист! Ты знаешь, что она чуть не умерла?
– Неправда.
– Она наглоталась таблеток. Ты должен это знать!
– Ах да, – сказал я. – Ее соседка мне говорила.
Тут я снова вспомнил: бледные губы девушки, ее дрожащие руки, когда она сказала мне, что я должен немедленно исчезнуть и больше не докучать Грейс.
– Ты знаешь, что у Грейс нет семьи. Мне пришлось прожить с ней в Лондоне целую неделю. По твоей вине.
– Надо было сказать мне. Я искал ее.
– Питер, не лги хотя бы себе. Ты же хорошо знаешь, что ты просто сбежал.
Я подумал о своей рукописи и внезапно вспомнил, что произошло с семьдесят второй страницей.
Когда я однажды вечером нумеровал страницы, то допустил ошибку. Из-за этого я хотел перенумеровать и остальные страницы. До меня дошло, что страница не пропала.
– Ты вообще слушаешь меня?
– Да, конечно.
Фелисити прошла мимо меня в белую комнату. Здесь она открыла второе окно – возник холодный ветерок – потом по скрипучей деревянной лестнице поднялась наверх. Я обеспокоенно последовал за ней.
– Я думала, ты привел дом в порядок, сделал ремонт, – сказала Фелисити. – Но нет! Эдвин лопнет от злости, если узнает. Он думает, что дом уже почти готов.
– Мне все равно, – угрюмо пробормотал я. Я пошел к двери в комнату, где спал, и закрыл ее. Мне не хотелось, чтобы Фелисити заглядывала туда: там повсюду были разбросаны мои журналы.
Я прислонился спиной к двери, чтобы помешать ей зайти в комнату.
– Уходи, Фелисити! Уходи, уходи!
– О боже, что ты натворил? – она открыла дверь туалета, но тотчас снова закрыла ее.
– Он засорен, – сказал я. – Я хотел прочистить его.
– Хуже, чем в свинарнике! У любого животного в норе гораздо лучше.
– Не делай ничего. Здесь тебе ничего не надо делать.
– Позволь мне взглянуть на другие помещения.
Фелисити подошла ко мне и попыталась забрать у меня рукопись. Я крепко прижал листы к себе, но это было только уловкой с ее стороны. Она взялась за ручку двери и открыла ее, прежде чем я успел ей помешать.
Некоторое время она смотрела мимо меня в комнату. Потом окинула на меня взглядом, полным презрения.
– Раскрой окно! – сказала она. – Воняет!
И пошла дальше по коридору, чтобы проверить другие комнаты.
Я пошел в свою спальню, чтобы убрать то, что она там увидела. Закрыл журналы и виновато засунул их под спальный мешок. Потом бросил грязное белье на кучу в углу.
Фелисити уже спускалась вниз, и когда я догнал ее, она остановилась в моей белой комнате возле письменного стола и посмотрела на пишущую машинку. Когда я подошел, сестра нетерпеливо кивнула в сторону рукописи.
– Будь добр, дай мне посмотреть эти бумаги!
Я покачал головой и еще крепче прижал рукопись к себе.
– Ну хорошо, нет, так нет. Да что ты так в них вцепился!
– Я не могу показать тебе их, Фелисити. Я хочу, чтобы ты ушла, вот и все. Оставь меня в покое!
– Ну хорошо, еще минутку! – она убрала стул со стола и поставила его в центре пустой комнаты. Комната внезапно приобрела сходство с титульным листом. – Садись, Питер. Я должна подумать.
– Я не знаю, что тебе здесь нужно. Мне здесь хорошо. У меня все есть. Мне нужно побыть одному. Я работаю.
Но Фелисити больше не слушала меня. Она пошла на кухню и налила в чайник воды. Я сидел на стуле, прижав к себе рукопись. Через открытую дверь я видел, как она вымыла под краном две чашки и теперь ищет чай. Вместо чая она нашла растворимый кофе и положила его в обе чашки. Пока чайник стоял на плите, она снова начала отставлять в сторону немытые горшки и тарелки, пока мойка не опустела. Потом пустила воду и вымыла руки под краном.
– Здесь нет теплой воды?
– Но… это же теплая, – я видел пар, поднимающийся из мойки.
Фелисити завернула кран.
– Эдвин сказал, что установил нагреватель. Где он?
Я пожал плечами. Фелисити нашла выключатель и нажала. Потом некоторое время ждала у мойки, наклонив голову. Она, казалось, мерзла.
Я никогда прежде не видел Фелисити такой – впервые за последние годы мы были одни. В последний раз это случилось, еще когда мы жили дома: она как раз сдала сессию в университете и объявила о своей помолвке. С тех пор возле нее всегда был Джеймс или Джеймс и дети. Это позволило мне по-новому взглянуть на сестру, и я вспомнил трудности, с которыми столкнулся, описывая Калию. Картины детства с ее участием давались труднее всего, но все это были издержки сознания, необходимые издержки.