Никто, кроме бородатого, который уже успел прикрыть и запереть ворота, по-видимому, не говорил по-французски.- Хорошо, проведем, - зловеще усмехнулся он. - Вы увидите барона. И, думается мне, пожалеете, что не послушались моего совета.Мы прошли за ним через обширный холл с каменным покрытым шкурами полом и головами диких зверей на стенах. Бородатый открыл дверь в дальнем его конце, и мы вошли.Это была маленькая, скудно обставленная комната с теми же признаками обветшалости и запустения, которые нам встречались на каждом шагу. Вылинявшая обивка на стенах отстала в одном углу, обнажая грубую каменную кладку. В противоположной стене была вторая дверь, прикрытая драпировкой. Посредине стоял квадратный стол, заваленный грязными тарелками и жалкими остатками еды. Тут же валялось несколько пустых бутылок. Во главе стола лицом к нам сидел грузный великан с львиной головой и густой копной ярко-рыжих волос. Борода его, спутанная, всклокоченная и жесткая, как конская грива, была того же цвета. Мне приходилось на своем веку видеть странные лица, но я еще не встречал такой животной жестокости, какая была в этом лице с маленькими злыми голубыми глазами, морщинистыми щеками и толстой отвисшей нижней губой, выпяченной над уродливой бородой. Голова его склонилась на плечо, он смотрел на нас мутным, пьяным взглядом. Однако он вовсе не был сильно пьян - просто наши мундиры слишком многое ему сказали.- Ну что, мои отважные вояки, - икнув, произнес он, - что нового в Париже? А? Я слыхал, вы собираетесь освободить Польшу, но пока что сами стали рабами - рабами маленького аристократа в сером сюртуке и треуголке. Говорят, у вас больше нет граждан - одни только господа и госпожи. Клянусь чем угодно: в одно прекрасное утро немало голов опять покатится в корзину с опилками!Дюрок молча подошел к наглецу и стал рядом.- Жан Карабен, - вымолвил он.Барон вздрогнул, и взгляд его, казалось, сразу отрезвел.- Жан Карабен, - произнес Дюрок еще раз. Барон выпрямился, вцепившись в ручки кресла.- Что это значит? Почему вы твердите это имя, молодой человек? - спросил он.- Жан Карабен, вы тот, с кем я давно уже ищу встречи.- Допустим, я когда-то носил это имя, но вам-то что, ведь вы тогда, наверное, были младенцем?- Я - Дюрок.- Неужели сын?- Сын человека, которого вы убили. Барон деланно засмеялся, но в глазах его мелькнул страх.- Кто прошлое помянет, тому глаз вон, молодой человек! - крикнул он. - В те дни решалось, кому из нас жить: нам или им, аристократам, или народу. Ваш отец был жирондистом. Он погиб. Я был монтаньяром. Многие из моих товарищей тоже сложили свои головы. Все зависит от того, кому как повезет на войне. Мы - вы и я - должны забыть об этом и постараться понять друг друга. - Он протянул ему руку, шевеля красными пальцами.- Довольно! - сказал юный Дюрок. - Если б я мог разрубить вас саблей сейчас, пока вы сидите в кресле, я бы сделал благое, справедливое дело. Я опозорю свой клинок, если скрещу его с вашим. И все же вы француз и присягали тому же знамени, что и я. Вставайте же и защищайтесь!- Тише, тише! - прикрикнул на него барон. - Брось свои аристократические замашки, дворянское отродье!..Терпенье Дюрока лопнуло. Он размахнулся и ударил кулаком прямо в бороду. Я увидел кровь на отвислой губе и бешеную злость в маленьких голубых глазках.- За этот удар ты поплатишься жизнью!- Вот так-то лучше, - сказал Дюрок.- Эй, саблю! - закричал барон. - Я не заставлю вас ждать, даю вам слово! И он бросился вон из комнаты.Я уже говорил, что там была вторая дверь, завешанная драпировкой. Как только барон исчез, из этой двери выбежала женщина, молодая и красивая. Она двигалась так быстро и бесшумно, что через мгновение уже стояла между нами, и только по колыханию драпировки можно было догадаться, откуда она появилась.- Я все видела! - воскликнула она.
- О, мсье, вы были великолепны! - Она склонилась к руке Дюрока и стала покрывать ее поцелуями, пока тому не удалось ее выдернуть.- Но, сударыня, почему вы целуете мне руку? - почти закричал он.- Потому что эта рука ударила его в подлый, лживый рот. Потому что, быть может, эта рука отомстит за мою мать. Женщина, которой он разбил сердце, была моей матерью. Я ненавижу и боюсь его. Ах, вот его шаги! - Еще мгновение - и она исчезла так же внезапно, как и появилась. Вошел барон с обнаженной саблей в руках; за ним следовал человек, который открыл нам ворота.- Это мой секретарь, - сказал барон. - Он будет моим секундантом. Но в этой комнате нам будет тесно. Соблаговолите пройти со мной в более просторное помещение.Драться в комнате, которую загромождал широкий стол, было, разумеется, невозможно. Мы вышли вслед за ним в тускло освещенный холл. На другом конце его светилась открытая дверь.- Здесь будет гораздо удобнее, - сказал чернобородый секретарь.Это была большая пустая комната, где вдоль стен стояли ряды ящиков и бочек. В углу на полке горела яркая лампа. Пол был ровный и гладкий большего фехтовальщику требовать не приходилось. Дюрок вытащил саблю и вбежал в комнату. Барон посторонился и с поклоном сделал мне знак последовать за моим спутником. Едва я успел переступить порог, как дверь со стуком захлопнулась и в замке провизжал ключ. Мы оказались в ловушке.Мы это поняли не сразу. Нам еще не приходилось сталкиваться с такой неслыханной человеческой подлостью. Затем, когда мы убедились, как глупо с нашей стороны было поверить хоть на секунду человеку с таким прошлым, нас охватил яростный гнев - гнев на этого негодяя и на нашу собственную глупость. Мы бросились к двери и стали колотить в нее кулаками и тяжелыми сапогами. Грохот и наши проклятья, должно быть, разносились по всему замку. Мы звали этого подлеца и осыпали его всевозможными оскорблениями, которые могли задеть за живое его зачерствелую душу. Но огромная дверь такая, какие бывают в средневековых замках, - была сделана из толстых бревен, схваченных железными скобами. Пробить ее - все равно, что пробить каре Старой гвардии. И от криков наших было столько же толку, сколько и от ударов, они только отдавались громким эхом под высоким потолком. Но солдатская служба быстро обучает терпеливо сносить то, что изменить невозможно. Я первый вновь обрел хладнокровие и убедил Дюрока вместе со мной осмотреть помещение, которое стало нашей темницей.Тут было единственное окно, незастекленное и такое узкое, что в него еле удалось бы просунуть голову. Оно было прорезано высоко в стене; чтобы выглянуть из него, Дюроку пришлось стать на бочку.- Что вы видите? - спросил я.- Хвойный лес, а в нем - снежную дорогу, - сказал Дюрок. - О! - вдруг удивленно воскликнул он.Я вспрыгнул на бочку и стал рядом с ним. Действительно, среди леса тянулась длинная снежная полоса; по ней, нахлестывая лошадь, бешеным голопом мчался всадник. Он становился все меньше и меньше, пока не исчез среди темных елей.- Что это значит? - спросил Дюрок.- Ничего хорошего для нас, - ответил я. - Возможно, он отправился за подмогой и привезет таких же разбойников, чтобы перерезать нам горло. Давайте-ка поглядим, нельзя ли как-нибудь выбраться из этой мышеловки, пока не явилась кошка.У нас была отличная лампа - это единственное, в чем нам повезло. Она была заправлена почти доверху и могла светить до самого утра. В темноте наше положение было бы куда хуже. При ее свете мы принялись осматривать лежавшие вдоль стен ящики и тюки. Кое-где они лежали в один ряд, в углу же были навалены кучей почти до потолка. По-видимому, мы оказались в кладовой замка: здесь было множество сыров, разных овощей, ящиков с сушеными фруктами и ряды винных бочек.