Передо мною мелькнуло несколько арабесок чувственного характера, и у меня сделались колики.
Относительно резинового мяча профессор Трукса пришел к определенному решению. Рукавом сюртука он тщательно отер его от глины и песка, сдунул с него несколько пылинок и затем осторожно положил на землю. Мальчуган тотчас же бросился на свою собственность и убежал с торжествующим ревом.
Оба ученых продолжали свой путь. Они дошли теперь до менее оживленной части парка. Аллея, перейдя в узкую, обсаженную густыми кустами дорожку, привела их к любимому местечку — к скамье, притаившейся под сенью и листе двух акаций за группою из песчаника, которая изображает детей, играющих с косулей.
На скамье сидел Станислав Демба.
Он занят был завтраком. Сидел, наклонившись вперед, подпирая голову руками, и жевал. Часть хлеба и несколько ломтиков колбасы лежали рядом с ним на скамейке. Его светло-коричневое пальто служило ему теперь, по-видимому, своего рода салфеткою. Оно у него свисало с шеи, как театральный занавес, и скрывало за потоком своих складок его грудь, руки от плеч до кистей и ноги. Длинные пустые рукава трепал ветер.
Надворный советник и профессор занялись приготовлениями. Скамья была мокрая и не очень чистая. Профессор Трукса стал искать, по своим карманам, чем бы ее прикрыть, и, не сразу найдя что-либо подходящее, решил, со свойственной этому ученому в малых и великих делах стремительностью, воспользоваться для этой цели теми листами рукописи и корректур, просмотру которых предполагалось посвятить это утро. Только присутствие духа, которое обнаружил надворный советник, в последний миг выхватив драгоценные документы из рук своего друга, предупредило непоправимое несчастье.
Кира привязали к спинке скамьи и за это освободили от намордника. Затем ученые мужи уселись.
Их приход был, казалось, тягостной помехою для Станислава Дембы. Он перестал есть, повернул голову и досадливо покусывал губы. На лице его выразилось разочарование, когда он увидел, что те нескоро собираются уйти. Он встал и уже готовился удалиться, когда взгляд его упал на хлеб с маслом. Некоторое время он стоял в нерешительности, а затем опять примиренно опустился на скамью.
Надворный советник Клементи и профессор Трукса, приведя в порядок и сложив листы рукописи, принялись делать заметки и обмениваться вполголоса замечаниями. Так прошло несколько минут, после чего их работа была прервана.
— Не будете ли вы добры подозвать к себе свою собаку? — сказал Демба, криво улыбаясь, профессору, сидевшему к нему ближе.
Профессор Трукса поднял голову. Кир только что проглотил два куска чайной колбасы Дембы.
— Она мне неприятна. Я терпеть не могу собак.
Голос у Дембы дрожал от ярости.
— Господин надворный советник, посмотрите-ка, что натворила ваша собака! — в смущении воскликнул профессор.
— Бога ради, простите! — взмолился надворный советник, которому было чрезвычайно тягостно поведение его пса. — Я искренне прошу вас извинить меня. Кир, сюда!
Неизвестно, на каком языке объяснялся обычно надворный советник со своим псом. Быть может, в течение долголетней совместной жизни со своим господином Кир приобрел некоторые познания в арамейском и простонародно-арабском наречиях. По-немецки он, во всяком случае, не понимал ни слова. Он повторил свое нападение на колбасу, и попытка надворного советника оттянуть его за уши имела последствием только то, что Кир обозлился, заворчал и хотел куснуть руку своего господина.
Демба с боязливым отвращением следил за каждым движением собаки, но не шевельнул рукою, чтобы отогнать ее или защитить свою колбасу.
— Может быть, вы не откажетесь перенести ваши съестные припасы на другой конец скамьи? Туда собаке не достать, — попросил надворный советник.
— На другой конец?
Демба не видел оснований передвигать вещи на другой конец. Он не обязан. Да к тому же там солнце, а колбаса от солнечных лучей наверняка испортится; с этим, надо надеяться, всякий согласится.
Надворный советник с этим, конечно, согласился, хотя небо было облачно и солнце не проглядывало ничуть.
— Впрочем, — продолжал Демба, — колбасу и так уже есть нельзя. Она уже несвежа, ее можно спокойно отдать собаке. Хлеба она, вероятно, не жрет? От хлеба я бы, видите ли, не отказался. Это газенмайерский ржаной хлеб и отличное датское масло.
— Не уберете ли вы их все-таки отсюда? — попросил надворный советник.
Кир покончил с колбасою и, ни с кем не считаясь, набросился на тартинку. Станислав Демба несколько раз проглатывал слюну, пожирая глазами тартинку, но ничего не сделал для ее спасения.
— Однако! — прошипел он в ярости. — Ваша собака, по-видимому, совсем изголодалась. Ни кусочка не оставила, ни крошки.
— Но почему же вы не убрали хлеб? — спросил профессор Трукса.
— Хлеб, видите ли, зачерствел, а к маслу у меня в жаркую погоду просто отвращение. Я бы к ним все равно не притронулся.
Оба ученых снова взялись за работу. Но для Дембы, казалось, инцидент еще не был исчерпан.
— Вы, господа, недовольны, по-видимому, — спросил он вызывающе, — что я накормил вашу собаку своим бутербродом? Странно, что находятся люди, отказывающие собственной собаке в корме, даже когда он им не стоит ни гроша!
Профессор Трукса спросил своего друга, не считает ли он целесообразным подыскать другую скамью. Молодой человек, по-видимому, хочет вызвать ссору. Чтобы Демба не понял его слов, профессор Трукса воспользовался наречием северных туарегов, а именно — ради вящей безопасности — диалектом одного давно уже вымершего племени.
Станислав Демба, казалось, действительно вознамерился не дать ученым продолжать работу.
— Не находите ли вы странною мою мысль подарить свой завтрак чужой собаке? — обратился он раздраженно к профессору. — Подумаешь, как это важно: немного колбасы и хлеба! За шестьдесят четыре геллера их можно раздобыть в любой бакалейной лавке. Вы полагаете, может быть, что нужны особые трюки или уловки, чтобы раздобыть хлеба и колбасы?
— О, конечно же, нет, — учтиво сказал изумленный профессор. — И вы, сударь, вероятно, очень любите животных? — прибавил он.
— Но какая же ты славная собачечка! — воскликнул
Станислав Демба в неожиданном приливе восторга. — Ты прелесть какой песик! Не отдадите ли вы мне собаку совсем? Нет? Жаль. Ей было бы у меня хорошо. Станислав Демба — разрешите представиться — Демба, кандидат философских наук… Такую собаку я давно уже ищу.И откуда у нее такая славная розовая мордочка? Ах ты моя собачонка! Да подойди же ты ко мне! Хочешь сахарку?
— Иди, Кир! — сказал надворный советник. — Подай господину лапу.
Кир бесхитростно подошел к Станиславу Дембе и поднял переднюю лапу.
Только этого, по-видимому, и ждал студент. Вместо сахара несчастному псу достался сильный пинок, и он с воем опрокинулся на спину.
Затем Станислав Демба вскочил и, не поклонившись, пустился бежать. Нижний край пальто, свисавший у него с рук, попал ему под ноги, и он споткнулся. Тихий металлический звон послышался вдруг, похожий на дребезжание связки ключей. Но Демба сохранил равновесие, подобрал пальто и скрылся за поворотом дорожки.
Профессор Трукса не сразу пришел в себя от ужаса.
— Какой грубый человек! — обратился он разочарованно к надворному советнику.
Тот хранил удивительное спокойствие.
— Профессор, — сказал он тихо, не обращая внимания на скулившего Кира, — вы это видели?
— Разумеется! Что за грубый человек!
— Больше вам ничего не бросилось в глаза? — таинственно прошептал надворный советник Клементи.