Пальба началась вокруг. Били, что на глаз попадает, и все в сторону зимовья моего шастали. Вот тогда, Ваня, и объявил я им войну не на жизнь, а на смерть. - Последнюю фразу Селиванов произнес торжественно, но тут же ехидно ухмыльнулся. - На ихнюю смерть, потому что до моей смерти у них была кишка тонка! И вот теперь, Ваня, я открою тебе свой великий секрет. - Тут Селиванов поднялся со скамьи, подсел ближе к Рябинину, наклонился к нему и заговорил почти полушепотом. - Если стать спиной к тому бараку, что строить начали, то что впереди глаз будет, помнишь?
- Гора вроде...
- Во! А если пойти по тропе от той базы на выход, тропа куда сворачивает? Это помнишь?
- Направо, кажись...
Селиванов довольно хихикнул. Рябинина это рассердило, но он не подал виду, интересен был рассказ.
- А если, Ваня, верст пять топать от базы, что по леву руку будет?
Тут Рябинин ответил быстро.
- Ну скала.
- Память у тебя, Ваня, как золото червоное! Точно, скала! А какая?
- Ну чего пристал! Обыкновенная скала, говори дело!
- Да это же и есть самое дело! Это, Ваня, та самая скала, что против базы гора!
- Чего мелешь-то! - зарычал Рябинин. Селиванов сиял, как тот бок самовара, что отсвечивал лампой.
- В том-то и хитрость, что тропа от базы направо сворачивает круто, потому как там завал каменный в двух местах, а влево забирает чуть-чуть, то на шаг, а то и менее, зато все пять верст! И получается, что тропа та дает круг и за гору заходит, где она скалой смотрится! Эту тайну мне батя открыл. Когда выйти из тайги надо было налегке, прямым ходом вчетверо короче. Круто шибко, особенно когда на тропу спускаешься с той стороны, зато быстро! Дырка твоя заживет, я тебе этот фокус в натуре покажу! Селиванов довольно хлопнул по коленкам. - И что же я сделал, Ваня! Батя мой запасливый был, приберег на Гологоре винтовочку с гражданской да пару лент, что вояки крестом по пузу носили. Гологор далековато, но ничего, я сбегал, принес винто-вочку, запрятал на вершинке. Около базы себе балаган построил стенкой к горе, чтоб сквозь стенку пролезть можно было тайно. И чего? Ждал! Герои настрелялись, мяса загрузили на лошадей, сам навьючивать помогал. А перед тем, как отбыть им, водой решил напоить их, дружков милых, чтоб жаждой не мучались! Да вот оступился... - Селиванов подмигнул .-Да и угодил в ручей со всей одежкой! Стреляки посмеялись надо мной и в путь тронулись, а наш главный их провожать поехал. Когда ушли, я при всем народе одежу снял свою, по кустам развесил и в одном исподнем в балаган залез, дескать, подремать. Сам через стенку, чащей да на горку. Как на крылышках взлетел, еще и ждать пришлось! Озяб. Гляжу - едут, руки в боки, языками чешут. Приложился я - не близко это было, напрямую шагов сотни полторы, - и как этот герой в кожанке мне грудью показался, я его и шлепнул. Он, Ваня, как мешок с дерьмом с седла вылетел! Я винтовочку в потайное место да вниз! Поцарапался, правда, страх как! Вылез из балагана, поеживаюсь, одежу сырую одеваю, давай мужикам в деле помогать... Через час они вертаются с трупом! Ну и началось. Один начальник страшнее другого приезжает, нюхает, по тайге с помощниками шарятся, а как домой вертаться, я на горку и - шлеп! Да самого главного! Потом, помнишь сам, целый отряд заявился, всю тайгу перековыряли, а уходили, я опять главного - шлеп!
Селиванов закатился смехом. Рябинин смотрел на него, как на сумасшедшего, широко раскрытыми глазами.
- Вот только этого последнего я мазанул, руку ему левую оттяпал, он теперь в Слюдянке судьей служит... И чего? Закрыли базу, Ваня! Я будто тоже испугался, перешел будто на Ледянку, а это же рукой подать до Чехардака! А туда носа никто не кажет. Потом, правда, еще ходили отряды, и слышал, поди, слух пустили, будто поймали кого-то... Я их не трогал...
Вот она какая, моя история, Ваня, вся как есть! Будешь доносить, али как?
Не без волнения задал этот вопрос Селиванов, хотя все еще сиял от радости исповеди.
- Темный ты человек! - угрюмо проговорил Рябинин, но было в его голосе что-то очень похожее на уважение, или, может быть, страх почувствовал он перед мужичишкой, которого час назад сморчком почитал. - По закону надо тебя, конечно, за глотку брать, потому что ты власти враг...
- Нет, Ваня, - заспешил Селиванов. - Это - моя тайга, и твоя, и других, наша правда - третья промеж их правд. Я к им со своей правдой не лез, против их закону не шел! По их закону что сказано? Все для мужика! А что с того закона мужик имеет?
- Чего это ты за мужиков болеть начал? Сам мечтаешь им на горло наступить, - съязвил Рябинин.
- Ты все мои слова на веру не бери! Зол я на мужиков за хомутность ихнюю! Будь они рылом позлее, так ведь любую власть в свою пользу поправить можно! Разве не так?
- Если всякий будет власть поправлять...
- Не! - замахал руками Селиванов. - Я по тайге иду, по сосняку, положим, гляжу, под сосной березка растет, а через лето от ее только прутик сухой. Чего это? А не положено березке в сосняке расти! И нигде это не записано, а само по себе! И ежели живут мужики, так закон меж их сам установляется! Я на твои солонцы идти не моги и все! Это закон! А кто его писал? Никто! А когда он стал? Того и мой дед, поди, не помнил! Ежели ты дом ставишь, то у моего дома дерево валить не будешь, и мысли такой не придет. Это закон! И чтоб его блюсти, звездача с револьвером на брюхе не требуется! А коли закон такой, что ему соблюдаться нет мочи без револьвера, так он всем, кроме револьвера, поперек! Ты, Ваня, думаешь, что я звездачей со скалы шлепал из озорства или по лютости? А коли хошь знать, я каждый раз мозгу до ломоты доводил, чтобы свою правду понять в ясности!
- Убиец ты, вот и вся твоя правда!
На Селиванова, казалось, нападало отчаяние. Он уже не говорил, а кричал. По избе начал бегать. Лавка стояла поперек, и он каждый раз перешагивал через нее, кидаясь от одного угла к другому. Рябинин хмуро уставился в спинку кровати, но при всей нахмуренности на его лице были растерянность и тревога.
- Почему это я убиец? - кричал Селиванов. - А на войне все... - он махнул рукой, - они кого, зайцев убивали? И никто их убийцами не называет! А кто больше всех убил, им власть и почет!
- Дурак! - взревел Иван. - Это ж война!
- Я дурак? - досадно замотал головой Селиванов, словно жалуясь кому-то, кто мог быть за печкой. - А война-то отчего бывает?! Один царь другого в карты надул, а другой ему в отместку соплями камзол измазал! Потом взяли и напустили своих солдат друг на дружку. Солдаты друг другу кишки выпустили! Который царь без солдат остался, тот повинился! И вся война!
- Дурак ты и есть! - подтвердил Рябинин. - В эту войну народ с царем дрался за правду, а ты в тайге прятался!
- Сам ты дурак! - подскочил к нему Селиванов. - Твой отец с твоими братьями воевал! Где написана такая правда, чтоб отцу с сыновьями воевать?!
- Не тронь моих, гад, зашибу!
Рябинин приподнялся, сжав кулаки, готовый вскочить с кровати.
- Зашиби! - кричал, почти визжал Селиванов. Ногой лягнул скамью, чтоб не мешала. Скамья опрокинулась, опрокинула за собой оба табурета. Вдребезги разлетелась бутыль с остатками самогона. Кружки, звеня, покатились по полу. - А за что меня зашибешь-то? За правду? - Селиванов был похож на маленькую собачонку, что нацелилась на быка острыми, мелкими зубками.