- Можно подумать, что кто-нибудь из нас не рад услужить господину министру!
- Что за нелепые шутки!
- Впрочем, госпоже может показаться подозрительной самая невинная близость между старыми друзьями. Так что мы в опасности, - улыбаясь, говорит министр.
Он очень красив, и ему весьма к лицу эта манера шутить, появившаяся у него в последнее время. Теперь, когда Гэндзи не имел надобности отдавать все дни делам правления, у него оставалось довольно досуга для тихих домашних развлечений. Он шутил с дамами, пытался выведать, что у кого на душе, причем удостаивал своим вниманием даже таких немолодых особ, как Укон.
- Так кого вы все-таки там нашли? Может, вам удалось завлечь какого-нибудь отшельника и привезти его в столицу?
- Ах, как дурно так говорить! Нет, я обнаружила след росы, растаявшей когда-то на лепестках "вечернего лика"...
- В самом деле? Как трогательно! Где же она до сих пор скрывалась? спрашивает министр, и, не решаясь открыть ему всю правду, Укон отвечает:
- Очень далеко отсюда, в невероятной глуши... С ней остался кое-кто из прежних слуг. Мы вспоминали былые времена, и это было чрезвычайно грустно...
- Хорошо, но об этом потом, ведь никто, кроме нас... - пытается он остановить Укон, но госпожа, услыхав, говорит:
- Вы просто невыносимы! Должна вам сказать, что меня клонит ко сну и я все равно ничего не слышу.
И она набрасывает на голову рукав.
- Какой она вам показалась? Не хуже матери? - спрашивает министр, а Укон отвечает:
- Я никогда не верила, что она будет такой же, как мать, но она выросла настоящей красавицей.
- Любопытно... На кого же она похожа? На госпожу?
- Что вы, разумеется, до госпожи ей далеко.
- И все же вы, насколько я понимаю, весьма высокого о ней мнения. Право, будь она похожа на меня, за нее не было бы нужды волноваться... заявляет он с таким видом, будто речь и в самом деле идет о его собственной дочери.
Вскоре после этого разговора министр снова призвал к себе Укон, желая побеседовать с ней наедине.
- Не привезете ли вы эту особу сюда? Я всегда жалел, что затерялись ее следы, и очень рад, что она наконец нашлась. Печально, что мы до сих пор ничего не знали о ней. Только вот стоит ли извещать ее отца? В его доме много других детей, и он уделяет большое внимание их воспитанию. Ее же положение пока еще слишком шатко, и, затерявшись среди прочих, она вряд ли сумеет преуспеть - напротив. У меня же детей мало, можно будет пустить слух, что она моя дочь, о существовании которой я узнал совершенно случайно. Я воспитаю ее так, что из-за нее лишатся покоя все столичные повесы, - говорит министр, и может ли Укон не радоваться?
- Я во всем полагаюсь на вас. Что касается господина министра Двора, то кто, кроме вас, может довести эту новость до его сведения? В самом деле, если в память о матери, так нелепо ушедшей из мира, вы возьмете на себя заботы о дочери, это снимет с вас хотя бы часть вины... - говорит Укон.
- Я вижу, вы по-прежнему готовы винить меня в том, что случилось, улыбается Гэндзи, но на глазах его показываются слезы.
- Все эти годы я не уставал сетовать на судьбу, разлучившую нас так быстро. Среди обитательниц этого дома, пожалуй, нет ни одной, к которой меня влекло бы с такой же неодолимой силой, как к вашей госпоже. Все они имели довольно времени, чтобы убедиться в моем постоянстве, все, кроме нее, безвременно покинувшей мир и только вас оставившей мне на память. Тоска по ней до сих пор живет в моем сердце, и если ее дочь станет для меня утешением, ниспосланным в ответ на мои молитвы...
И Гэндзи написал девушке письмо.
Он опасался, что его ждет жестокое разочарование, ибо годы, проведенные в глуши, не могли не отразиться на ее облике, к тому же он хорошо помнил, сколь жалким оказался когда-то "цветок шафрана"... Так или иначе, прежде всего ему хотелось увидеть, что она ответит и как.
Тон его письма был любезно-учтивым, как и полагается в таких случаях. В конце он приписал:
"А решился я Вам написать вот почему...
Не ведаешь ты,
Но спроси, и тебе расскажут
У цветов микури
Вдоль реки Мисима растущих21,
Корни прочны и длинны".
С письмом к девушке отправилась сама Укон, которая передала ей все, что сказал министр. Помимо письма она привезла дары - парадное облачение для госпожи, наряды для дам и прочие безделицы. Очевидно, министр рассказал обо всем госпоже Мурасаки и она помогла ему советами. Осмотрев хранившиеся в покоях Высочайшего ларца наряды он велел выбрать самые необычные по покрою и расцветке. Стоит ли говорить о том, сколь редкостно прекрасными показались они провинциальным жителям?
- Откровенно говоря, меня больше порадовало бы письмо от моего родного отца, даже если бы оно было куда более кратким, - сказала девушка. Возможно ли, чтобы я переехала к совершенно чужому человеку и жила в его доме?
Решиться в самом деле было нелегко, и Укон, заручившись поддержкой остальных дам, не жалела сил, дабы убедить девушку в необходимости подобного шага.
- О, если бы вы переехали в дом Великого министра и заняли там достойное место!
- Отец ваш наверняка узнает о вас. Родителей с детьми связывают нерасторжимые узы...
- Вот Укон, к примеру, особа вовсе незначительная, а разве будды и боги не откликнулись на ее молитвы и не помогли встретиться с вами? А уж вам тем более нечего волноваться. Подумайте, ведь при благоприятном стечении обстоятельств... - уговаривали девушку домашние.
- Прежде всего вы должны ответить ему... - настаивали они.
- Боюсь, что господин министр сочтет меня жалкой провинциалкой... смутилась девушка, но дамы, достав благоуханную китайскую бумагу, заставили ее написать ответ.
"Цветок микури
Так ничтожен, зачем же, право,
Ему суждено
Было корни свои пустить
В этом непрочном мире?.."
вот, собственно, и все, что начертала она еле заметными знаками. В ее еще не устоявшемся, юном почерке чувствовалось несомненное благородство, да и в остальном письмо производило скорее приятное впечатление, поэтому министр сразу успокоился.
Оставалось выбрать подходящее помещение.
В южной части дома не оказалось ни одного свободного флигеля. Велико было значение госпожи Мурасаки, и так же велико было число прислуживающих ей дам. В ее покоях всегда царило оживление, толпились люди. Более подходящими представлялись покои Государыни-супруги, где обычно было тихо и спокойно, но там девушку могли принять за одну из прислужниц.
После долгих размышлений Гэндзи решил поселить ее в западном флигеле северо-восточной части дома, перенеся книгохранилище в другое место. Дама, которая жила там, была столь добродушна и приветлива, что поладить с ней не составляло труда.
Тогда же министр рассказал госпоже Мурасаки ту давнюю историю, и она не преминула попенять ему за то, что он так долго не открывал ей этой тайны.
- Полно, стоит ли вам обижаться? Не думаю, чтобы кто-нибудь другой решился на подобное признание, даже если бы речь шла о живом человеке. Поверьте, когда б не мое особое отношение к вам, вы бы и теперь не узнали... - сказал он и тяжело вздохнул, как видно снова вспомнив ушедшую.
- Перед моими глазами прошло немало чужих судеб, да и на собственном опыте я хорошо знаю, что всем женщинам, даже тем, кто не питает особенно глубоких чувств к супругу, свойственно мучиться ревностью. Помня об этом, я старался обуздывать свой пылкий нрав, но все же оказался связанным со многими женщинами, среди которых есть, может быть, и не совсем достойные. Однако должен вам сказать, что ушедшая занимала в моем сердце особое место и, будь она жива, я заботился бы о ней точно так же, как о даме из Северных покоев. Каждый человек имеет свои достоинства и свои недостатки.