Она знает Катарину со дня ее рождения и видит, как уже со вчерашнего дня это разрушение и растерянность приносят свои плоды. Она не психолог, но тот факт, что Катарина потеряла всякий интерес к своей квартире, которую так любила и ради которой так много работала, она считает в высшей степени тревожным.
Прервать обвинительный поток слов Вольтерсхайм было невозможно, даже Байцменне не преуспел в этом, лишь однажды ему удалось перебить ее упреком, что она принимала у себя Геттена, на что она ответила, что сам он не представлялся и не был ей представлен другими. Она только знает, что в ту самую среду он появился около 19:30 в сопровождении Герты Шоймель вместе с ее подругой Клаудией Штерм, а ее в свою очередь сопровождал какой-то мужчина в костюме шейха, о котором она знает только, что его называли Карлом, и который потом вел себя весьма странно. О договоренности Катарины с этим Геттеном не может быть речи, и госпожа Вольтерсхайм никогда прежде не слышала его имени, а жизнь Катарины ей известна до мельчайших деталей. Ей, правда, пришлось признаться, что она ничего не знает о "странных автомобильных поездках" Катарины, чьи соответствующие показания ей предъявили, что нанесло решающий удар по утверждению, будто все детали жизни Катарины ей известны. Вопрос о визитах мужчины смутил ее, но она ответила: раз Катарина ничего об этом не сказала, то и она отказывается говорить. Единственное, что она может заметить: это "довольно пошлое дело", и, "когда я говорю "пошлость", я имею в виду не Катарину, а визитера". Если Катарина ее уполномочит, она скажет все, что знает; она исключает возможность того, что поездки Катарины связаны с этим господином. Да, такой господин существует, и если она не желает говорить о нем, то потому, что не хочет выставить его на посмешище. Как бы то ни было, роль Катарины в обоих случаях - и в отношении Геттена, и в отношении визитера, - вне всяких сомнений, благородна. Катарина всегда была трудолюбивой, честной, немножко пугливой, вернее - запуганной, девушкой, в детстве даже набожной и благочестивой. Но потом ее мать, уборщицу церкви в Геммельсбройхе, неоднократно уличали в бесчестности, а однажды даже поймали на месте преступления - вместе со служкой она распивала в ризнице церковное вино. Это раздули в "оргию" и устроили скандал, а приходский священник в школе стал плохо обращаться с Катариной. Да, госпожа Блюм, мать Катарины, была очень неустойчивой особой, временами предавалась запою, но надо представить себе этого вечно брюзжащего, болезненного человека - отца Катарины, который вернулся с войны полнейшей развалиной, затем озлобившуюся мать и, можно сказать, злополучного брата. Ей известна также история неудачного брака Катарины. Она с самого начала ей не советовала, Бреттло, да простят ей это выражение, типичный слизняк, ползающий на брюхе перед всеми светскими и церковными властями, к тому же отвратительный хвастун. Брак Катарины был бегством из кошмарной домашней атмосферы, и, как только она избавилась от этой атмосферы и от опрометчиво заключенного брака, она, как известно, стала превосходным человеком. Ее профессиональные достоинства вне всяких сомнений, это она, Вольтерсхайм, может не только устно, но, если понадобится, и письменно подтвердить - она член экзаменационной комиссии ремесленной палаты. При нынешнем развитии новых форм гостеприимства, все более склоняющегося к форме так называемого организованного буфета, шансы такой женщины, как Катарина Блюм, которая имеет прекрасную организаторскую, калькуляторскую и эстетическую подготовку и опыт, поднимаются. Но если теперь ГАЗЕТА не исправит дела, вместе с утратой интереса к своей квартире Катарина утратит, конечно, интерес и к профессии.
По этому пункту госпоже Вольтерсхайм разъяснили, что не дело полиции или прокуратуры "учинять уголовно-правовое преследование определенных определенно порочных методов журналистики". Нельзя походя посягать на свободу печати, но она может быть уверена, что частное обвинение будет рассмотрено по всем правилам и будет заявлен протест о правонарушении в связи с использованием незаконных источников информации. С пламенной, можно сказать, речью в защиту свободы печати и тайны информации выступил молодой прокурор д-р Кортен, который вместе с тем особо подчеркнул, "что если человек не вращается в плохом обществе или не связывается с ним, то он никакого повода к кривотолкам в прессе и не дает.
А вот такие факты, как, скажем, появление Геттена и пресловутого Карла в костюме шейха, позволяют сделать вывод о странной беспечности при общении с людьми. Тут ему еще не все ясно, и он рассчитывает при допросе обеих попавших в дом или попавшихся молодых дам получить приемлемые объяснения. Ее же, госпожу Вольтерсхайм, нельзя не упрекнуть в том, что она не слишком разборчива в выборе своих гостей. Госпожа Вольтерсхайм не могла позволить себе выслушивать поучения от человека значительно моложе ее и сослалась на то, что пригласила обеих молодых дам, предложив им прийти вместе со своими друзьями, и далека от мысли требовать у друзей своих гостей удостоверения личности и справки полиции о благонадежности. Ей пришлось выслушать замечание и принять к сведению, что возраст здесь не играет никакой роли, роль играет лишь положение прокурора д-ра Кортена. Как бы то ни было, здесь ведь расследуется серьезное, тяжкое, если не тягчайшее, уголовное преступление, в котором замешан Геттен. И она должна оставить на усмотрение представителя государства, какие детали и какие поучения считать важными. В ответ на повторный вопрос, может ли Геттен и визитер быть одним и тем же лицом, Вольтерсхайм сказала: нет, это совершенно исключено. Но поскольку на вопрос о том, знает ли она "визитера" лично, видела ли его, встречалась ли когда-нибудь с ним, ей пришлось ответить отрицательно и поскольку она не знала и о такой важной интимной детали, как странные автомобильные поездки, то присутствующих допрос не удовлетворил, и ее нелюбезно отпустили до поры до времени. Явственно раздраженная, она, прежде чем покинуть помещение, потребовала занести в протокол, что переодетый шейхом Карл показался ей по меньшей мере столь же подозрительным, как и Геттен. Во всяком случае, он в туалете все время произносил монологи и исчез не попрощавшись.
29
Поскольку было установлено, что Геттена на вечер привела семнадцатилетняя продавщица Герта Шоймель, следующей допросили ее. Она была явно напугана, сказала, что никогда еще не имела дела с полицией, но все-таки дала более или менее приемлемое объяснение своего знакомства с Геттеном. Она показала: "Я живу вместе с моей подругой Клаудией Штерм, которая работает на шоколадной фабрике, в однокомнатной квартире с кухней и душевой. Обе мы из Куир-Офтерсбройха и обе дальние родственницы и госпожи Вольтерсхайм, и Катарины Блюм. - (Хотя Шоймель хотела подробнее разъяснить, в каком именно дальнем родстве они состоят, и стала называть дедушек и бабушек, которые были двоюродными и троюродными братьями и сестрами других дедушек и бабушек, ей предложили не уточнять степень дальнего родства, сочтя выражение "дальние" достаточным.) - Мы называем госпожу Вольтерсхайм тетей и считаем Катарину кузиной. В тот вечер, в среду, 20 февраля 1974 года, мы обе, Клаудия и я, находились в некотором затруднении. Мы обещали тете Эльзе привести на небольшой праздник наших приятелей, потому что иначе будет не хватать партнеров.