В тупике Клод-Бернар, у дома N 12, стоял фиакр, и в нем Жюлиюс, входя в подъезд, различил даму в немного броском туалете и слишком большой шляпе.
У него билось сердце, когда он называл швейцару меблированного дома имя Лафкадио Влуики; романисту казалось, что он кидается на путь приключений; но, пока он подымался по лестнице, обыденность обстановки, убогость окружающего оттолкнули его; не находя себе пищи, его любопытство слабело и уступало место отвращению.
В пятом этаже, коридор без ковра, освещаемый только верхним светом с лестницы, в нескольких шагах от площадки делал поворот; справа и слева тянулись закрытые двери; дверь в глубине, незапертая, пропускала тонкий луч. Жюлиюс постучал; бесплодно; он робко приотворил дверь; в комнате -- никого. Жюлиюс спустился вниз.
-- Если его нет, он скоро вернется, -- сказал швейцар.
Дождь лил, как из ведра. Рядом с вестибюлем, против лестницы, находился салон, в который Жюлиюс и решил было проникнуть; но затхлый воздух и безнадежный вид этого помещения отпугнули его, и он подумал, что с таким же успехом он мог бы распахнуть дверь там, наверху, и ждать молодого человека попросту в его комнате. Жюлиюс опять отправился наверх.
Когда он вторично огибал угол коридора, из комнаты, смежной с той, что была в глубине, вышла женщина. Жюлиюс столкнулся с ней и извинился.
-- Кого вам угодно?
-- Мсье Влуики здесь живет?
-- Его сейчас нет.
-- А! -- воскликнул Жюлиюс с такой досадой в голосе, что женщина спросила его:
-- У вас к нему спешное дело?
Жюлиюс, вооруженный только для встречи с неизвестным Лафкадио, чувствовал себя растерянным; между тем, случай представлялся отличный: быть может, эта женщина многое знает про молодого человека; если ее навести на разговор...
-- Я хотел у него получить одну справку.
-- Для кого?
"Уж не принимает ли она меня за полицейского?" -- подумал Жюлиюс.
-- Я граф Жюлиюс де Баральуль, -- произнес он не без торжественности, слегка приподнимая шляпу.
-- О. господин граф... Пожалуйста, простите, что я вас не ...В этом коридоре так темно! Потрудитесь войти. -- Она отворила дверь. -- Лафкадио должен сейчас... Он только пошел... Ах, разрешите!
И, прежде чем Жюлиюс успел войти, она бросилась в комнату, к дамским панталонам, нескромно разложенным на стуле, и, не будучи в состоянии их скрыть, постаралась по крайней мере сократить их.
-- Здесь такой беспорядок...
-- Оставьте, оставьте! Я привык, -- снисходительно говорил Жюлиюс.
Карола Венитекуа была довольно полная или, вернее, немного толстая молодая женщина, но хорошо сложенная и дышащая здоровьем; с лицом простым, но не вульгарным и довольно приятным; с животным и кротким взглядом; с блеющим голосом. Она собиралась куда-то итти и была в мягкой фетровой шляпе; на ней был корсаж в форме блузки, пересеченный длинным галстуком, мужской воротничок и белые манжеты.
-- Вы давно знаете мсье Влуики?
-- Может быть, я могу передать ему ваше поручение? -- продолжала она, не отвечая на вопрос.
-- Видите ли... Мне бы хотелось знать, очень ли он занят сейчас.
-- Когда как.
-- Потому что. если бы у него было свободное время, я бы хотел просить его... исполнить для меня небольшую работу.
-- В каком роде?
-- Вот как раз... мне бы и хотелось предварительно познакомиться с характером его занятий.
Вопрос был поставлен без всякого лукавства, но и внешность Каролы не приглашала к обинякам. Тем временем к графу Баральулю вернулась вся его уверенность; он сидел теперь на стуле, очищенном Каролой, и та, рядом с ним, прислонясь к столу, начинала уже говорить, как вдруг в коридоре раздался громкий шум: дверь с треском распахнулась, и появилась та самая женщина, которую Жюлиюс видел в карете.
-- Я так и знала, -- сказала она. -- Когда я увидела, как он вошел...
И Карола, тотчас же отодвигаясь от Жюлиюса:
-- Да вовсе нет, дорогая моя... Мы разговаривали. Моя подруга, Берта Гран-Марье; граф... извините! Я вдруг забыла ваше имя!
-- Это неважно, -- ответил Жюлиюс, немного стесненный, пожимая руку в перчатке, протянутую ему Бертой.
-- Представь и меня тоже, -- сказала Карола...
-- Послушай, милая: нас ждут уже целый час, -- продолжала Берта, представив свою подругу. -- Если ты желаешь беседовать с графом, возьми его с собой: у меня карета.
-- Да он не меня хотел видеть.
-- Тогда идем! Вы пообедаете с нами сегодня?..
-- Я очень жалею...
-- Вы меня извините, -- сказала Карола, краснея и спеша увести приятельницу. -- Лафкадио должен вернуться с минуты на минуту.
Уходя, женщины оставили дверь открытой; неустланный ковром, коридор был гулок; образуемый им угол не позволял видеть, не идет ли кто; но приближающегося было слышно.
"В конце концов, комната расскажет мне даже больше, чем женщина, надеюсь" -- подумал Жюлиюс. Он спокойно приступил к осмотру.
Увы, в этой банальной меблированной комнате почти не на чем было остановиться его неопытному любопытству.
Ни книжного шкафа, ни рам на стенах. На камине -- "Молль Флендерс" Даниеля Дефо, по-английски, в дрянном издании, лишь на две трети разрезанном, и "Новеллы" Антонио-Франческо Граццини, именуемого Ласка, -по-итальянски. Эти книги заинтересовали Жюлиюса. Рядом с ними, за бутылочной мятного спирта, его в такой же мере заинтересовала фотография: на песочном морском берегу -- уже не очень молодая, но поразительно красивая женщина, опирающаяся на руку мужчины с сильно выраженным английским типом, изящного и стройного, в спортивном костюме; у их ног, сидя на опрокинутой душегубке, -коренастый мальчик лет пятнадцати, с густыми и растрепанными белокурыми волосами, с дерзким лицом, смеющийся и совершенно голый.
Взяв в руки фотографию и поднеся ее к свету, Жюлиюс прочел в правом углу выцветшую надпись: "Дуино, июль 1886", которая ему мало что говорила, хоть он и вспомнил, что Дуино -- небольшое местечко на австрийском побережьи Адриатики. Покачивая головой и сжав губы, он поставил фотографию на место. В холодном каменном очаге ютились коробка с овсяной мукой, мешочек с чечевицей и мешочек с рисом; немного дальше, прислоненная к стене, стояла шахматная доска. Ничто не указывало Жюлиюсу на то, какого рода трудам или занятиям этот молодой человек посвящает свои дни.
По-видимому, Лафкадио недавно завтракал; на столе еще стояла спиртовка с кастрюлечкой, а в кастрюлечку было опущено полое металлическое яйцо с дырочками, такое, какими пользуются для заварки чая запасливые туристы, и крошки вокруг допитой чашки. Жюлиюс подошел к столу; в столе был выдвижной ящик, а в ящике торчал ключ...
Мне бы не хотелось, чтобы на основании дальнейшего могли составить неверное представление о характере Жюлиюса: Жюлиюс был менее всего нескромен; в жизни каждого он уважал то облачение, в которое тот считает нужным ее рядить; он чрезвычайно чтил приличия. Но перед отцовской волей ему приходилось смирить свой нрав. Он подождал еще немного, прислушиваясь; затем, так как кругом было тихо, -- против воли, вопреки своим правилам, но с деликатным чувством долга, -- потянул незапертый ящик.
Там лежала записная книжка в юфтяном переплете, каковую Жюлиюс вынул и раскрыл. На первой странице он прочел следующие слова, той же руки, что и надпись на фотографии:
"Кадио, для записи счетов,
Моему верному товарищу, от старого дяди.
Феби."
и под ними, почти вплотную, немного детским почерком, старательным, прямым и ровным:
"Дуино. Сегодня утром, 10 июля 1886 года, к нам приехал лорд Фебиэн. Он привез мне душегубку, карабин и эту красивую книжку".
На первой странице -- ничего больше.