"Он, например, думает, - говорит удрученная Сильвия Вартану, - что Африка - это деревня где-то в России! Представляешь?" - "Пусть, - смеется Вартан, пусть он так думает... Ему так хочется... Он добрый парень..." Рафик любит грудастых девиц и обязательно попроще - иначе ему трудно с ними объясняться. Вартан и Сильвия взяли его в оперу. После этого он долго смеялся и спрашивал изумленно: "Ваа, ты куда меня повела? Я что, фраер? Вааа, ну что ты будешь делать! Я спал там, ты понимаешь?" Вартан смеялся, а Сильвия сказала жестко: "С тобой все ясно, Рафик". "Что ясно? Что ясно?" не понял он. "Ну ладно, ладно, - сказала она, презирая, - иди к своим девкам..." Он хотел сказать ей, что сам презирает их фигли-мигли... подумаешь, аристократы паршивые... да лучше бы я выпил саперави с друзьями... Но он не знал, как сказать все это, да с Сильвией и не поспоришь: она как мильтон в юбке.
А Ванванч любил дядю Рафика. Рафик катает Ванванча в машине. Они едут по Тифлису, по булыжнику, по лужам. Останавливаются в каком-нибудь загадочном месте, и из-за угла появляет-ся внезапно пышная краснощекая хохотунья и плюхается на сиденье рядом с Ванванчем. "А это кто?" - "Это мой племянник, - говорит Рафик небрежно, - это сын моей сестры... Она знаешь кто? В Москве живет. Она большой человек там. Ее муж знаешь кто? Ааа, вот то-то... мой зять..." Потом машина ломается, и он залезает под нее и кряхтит, и все проклинает, а знакомая упархива-ет, похохатывая. Потом они едут дальше, и рядом с Ванванчем сидит уже другая знакомая, очень похожая на ту, первую, и ей тоже объясняет Рафик происхождение Ванванча, а она говорит лениво: "Рафик, отвези меня на базар, ну что тебе стоит? Отвези, ну..." - "Не могу, - говорит Рафик, - клянусь мамой, не могу: меня уже начальник ждет, черт бы его побрал совсем! Вечером в Дидубе поедем, хочешь?.." Дома тетя Сильвия ругает Рафика, он пытается что-то объяснить, но она говорит ему: "Иди, иди к своим девкам!.."
Ванванч никак не может понять, откуда тете Сильвии все известно и почему Рафика нужно ругать за этих толстых хохотушек, которым было так весело в автомобиле. "Они что, молодые?" - спрашивает Люлю. "Нет, совсем старые, - говорит Ванванч, - такие же, как Рафик". Люлю хохочет во весь свой большой рот. "Что такое! - кричит тетя Сильвия. - Что ты орешь?" - "Я не ору, - обрезает ее Люлю, - я смеюсь, понимаешь? Мне смешно..." - и плачет. Тетя Сильвия в смятении, это хорошо видно. "Не напрягайся, говорит она умоляюще, - я же тебе говорю. Тебе вредно напрягаться... Ну хорошо, прости меня, я погорячилась..." - "Люлюшка, не сердись на маму, говорит Вартан и гладит Люлю по головке, и целует тетю Сильвию в щеку, и щекочет Ванванча под мышками, - мама нервничает, потому что жизнь нелегкая... вот и все... а теперь уже все хорошо, да, Сильвия?" - "Ладно, Вартан, хватит болтовни, - говорит тетя Сильвия по-командирски. Отправляйся, куда я тебе сказала..." Вартан подмигивает Люлюшке и отдает тете Сильвии честь.
Чтобы утешить Люлюшку, Ванванч извлекает свою копилочку, сову малинового цвета со щелочкой на самой макушке. В ней уже позвякивает мелочь: дедушкин пятачок и копеечка бабуси, это словно капельки червонного золота, расплавленного в их жарких ладонях. Вот они летят, горячие и мягкие, и попадают в узкую щелочку и вливаются в нее, мгновенно принимая ее форму, и успокаиваются с долгим золотым звоном на самом ее дне. Люлюшка слушает с восхище-нием, тетя Сильвия делает большие глаза. Этот звон затихает не сразу, и он прослушивается едва-едва, словно бабуся и дедушка переговариваются домашним шепотом на непонятном загадочном языке.
И в какую-то из редких минут умиротворения и покоя тетя Сильвия подносит к отверстию копеечку, белые холеные ее пальцы разжимаются, и медный кружок проваливается во тьму. И Люлюшка уже изготовила свое золото.
Голоса монеток переливаются в совиной утробе, и Ванванч с горечью думает, что не догадался попросить о том же папу и Рафика, и Жоржетту, и маму, чтобы теперь слушать их приглушенные голоса... А сколько же еще тех, кого он знает и любит, чье звонкое участие должно упасть в эту пузатую сову: и бабушка Лиза, и дядя Миша, и Коля, и Вася, и Гоар, и Оля, и Галактион, и Нерсик...
Завтра тетя Сильвия, Люлюшка и Ванванч уезжают в Евпаторию. Вартан будет трудиться в Тифлисе, посылать деньги им к морю, и папа будет трудиться будто бы и здесь, но где-то недося-гаемый. Мамочка в далекой теперь уже Москве. Она не очень-то балует оттуда письмами. Ей некогда, как и папе. И потом это такое счастье, что есть Сильвия - надежная, практичная, такая сильная и влюбленная в Ванванча. И Ашхен, время от времени вспоминая о сыне и скучая, а может быть, и тоскуя, спокойна за него, и она может отдаваться своему делу, служить своему долгу полноценно, вдохновенно, страстно. И чувство благодарности к Сильвии и Марии переполняет ее.
- Вот, - говорит тетя Сильвия Ванванчу, - послушай, что тебе пишет мама.
Ванванч тянет руку к письму, но она отстраняет его.
- Нет, нет, - говорит она, - это мне письмо, подожди, но тут есть кое-что и для тебя. Вот послушай... мой дорогой Кукушенька, как ты поживаешь? Я по тебе очень соскучилась. Слушайся тетю Сильвию и бабушку. У нас произошло вот что: Каминские уехали в Париж насовсем. Они не захотели жить в нашей счастливой стране. Однако знаешь, что самое интересное? Это то, что Жоржетта отказалась ехать с ними! И ты знаешь, что она сказала? Она сказала, что она пионерка и к капиталистам не поедет, представляешь! Ее очень уговаривали, а Юзя Юльевна даже плакала, но Жоржетта была непреклонна и осталась с Настей.
- А дальше? - спрашивает Ванванч, задыхаясь.
- Дальше это уже мне, - говорит тетя Сильвия.
- Ну и дура эта Жоржетта! - смеется Люлю.
- Помолчи, - говорит тетя Сильвия, - много ты понимаешь!..
Внезапно Ванванч подбегает к окну. С ним что-то происходит. Он вцепляется пальцами в кремовую занавеску на окне. Голова его задрана. Он втягивает воздух разинутым ртом, еще, еще, грудь его раздувается, глаза выпучены многозначительно... Куда он смотрит, куда? Куда? Тонкий звук повисает на губах и слетает с них, и усиливается, и улетает прочь... Куда? Куда?.. Напряже-ние его столь велико, что кажется: еще немного - и рухнет потолок, и закачаются стены. Однако звук, выплескивающийся из него, слаб, чист и мягок. Он как струйка. Куда он течет? Куда стремится? Куда? Куда?.. Сильвия, вышедшая на кухню, стремительно возвращается... Куда, куда, куда вы удалились, златые дни моей весны?.. Люлюшка хохочет. "Что случилось?!" спрашива-ет тетя Сильвия. "Мама, - хохочет Люлю, - он поет арию Ленского..."
В этот момент входит Вартан и застывает в изумлении. "Кукушка", по-купечески выдерги-вает из бумажника хрустящую рублевку и пытается протиснуть ее в щелку копилки. "Нет, нет! - кричит Ванванч, отводя сову. Не надо бумажку! Надо копеечку, копеечку!.." - "Что ты делаешь, Вартан? сердится тетя Сильвия. - Зачем ему нужна твоя бумажка?" - "Ему золото нужно", - говорит Люлю. Вартан недоуменно вскидывает брови. "Ах, золото?.." - и выгребает из кармана пригоршню монет и тянет руку к сове, но Ванванч отводит сову. "Нет, - говорит он серьезно, - нужна только одна монета, чтобы была твоя монетка, понимаешь?.." - "А знаешь, сколько можно мороженого купить на эти деньги? - спрашивает Вартан. - Бери, бери..." Ванванч выбирает копеечку, и она проскальзывает в отверстие и долго обиженно звенит там, устраиваясь среди прочих...
7
Еще неведома моему герою удручающая истина, что все - однажды: и дождь, и слово, и пейзаж, и за повседневным мельканием не слышна музыка утрат.