- В чем дело? Зачем я ему так срочно понадобился? Если, - говорю, - насчет нашей бурой коровы, то пускай он колом вышибет себе эту дурь из головы.
- А что такое? - отвечает жена. - Подумаешь, сколько молока, сколько сыра и масла дает тебе эта корова!
- Да не в том дело, - говорю я. - Просто так. Во-первых, как можно такую корову на убой отдавать? Жалость берет... У нас в священном писании сказано...
- Хватит тебе, Тевье! Весь мир, - говорит она, - знает, что ты большой знаток священного писания. Послушай меня, жену свою, сходи к Лейзер-Волфу. Каждый раз, по четвергам, когда наша Цейтл приходит к нему в лавку за мясом, он ей покою не дает: скажи, говорит, отцу, чтобы пришел, он мне очень нужен...
Словом, надо же когда-нибудь и жену послушать, не так ли? Дал я себя уговорить и прихожу к Лейзер-Волфу в Анатовку, верстах в трех от нас. И, конечно, не застаю его дома,
- Где он? - спрашиваю у какой-то курносой женщины, которая толчется в комнате.
- На бойне, - отвечает она. - С самого утра там быка режут. Скоро должен вернуться...
Брожу один по всему дому Лейзер-Волфа и начинаю разглядывать хозяйство. Дом, не сглазить бы, - полная чаша, дай бог всем моим друзьям не хуже: шкаф ломится от медной посуды - за полтораста целковых не купишь; самовар и еще один самовар, и поднос медный и еще один - варшавский, пара серебряных подсвечников, и бокалы, и рюмочки золоченые, и семисвечник литой, и много еще вещей, и всякой дребедени без конца! "Владыко небесный! - думаю я. - Видеть бы мне столько добра у моих детей, дай им бог здоровья! Ну и везет же этому мяснику! Мало чего, что он так богат, - у него к тому же всего-навсего двое дочерей, да и те уже замужем, а сам вдовцом остался..."
Наконец господь смилостивился, отворяется дверь и входит Лейзер-Волф сердитый, мечет громы и молнии на резника. Резник его погубил, забраковал, черт его возьми, здоровенного быка, - гора - не бык! - из-за пустяка признал его трефным, отыскал какой-то изъян на легком, величиной с булавочную головку, чтоб ему сквозь землю провалиться!
- Здравствуйте, реб Тевье! - говорит он. - Что это вас никак не дозовешься! Как живете, что поделываете?
- Да как вам сказать? - отвечаю я. - И дело как будто делаем, а все на месте стоим... Как в писании сказано: "Ни жала твоего, ни меда твоего", - ни тебе денег, ни здоровья, ни минуты спокойной.
- Грешите вы, реб Тевье, - говорит он. - В сравнении с тем, что было когда-то, вы сейчас, не сглазить бы, богач!
- Дай нам боже, - отвечаю, - обоим столько, сколько мне еще не хватает. Но я не ропщу, и на том спасибо! В талмуде, - говорю я, - сказано: "Аскакурдо демасканто декурносе дефарсмахто..."* - А сам думаю: чтоб ты так с носом был, живодер, как что-нибудь похожее где-нибудь сказано! И слов-то таких на свете нет...
- Вы, - говорит он, - вечно со своей ученостью. Хорошо вам, реб Тевье, что вы знаете толк в мелких буковках. Но к чему она, эта премудрость и ученость? Давайте потолкуем лучше о нашем деле. Присядьте, реб Тевье. - И приказывает: Чаю!
Тут же, как из-под земли, вырастает курносая, вихрем подхватывает самовар и - айда на кухню.
- Теперь, - говорит Лейзер-Волф, - когда мы одни, с глазу на глаз, можно и о деле поговорить. А дело, видите ли, вот в чем: я уже давно собирался потолковать с вами, реб Тевье, я вашей дочери уже несколько раз наказывал, просил, чтобы вы потрудились ко мне... Видите ли, мне приглянулась...
- Знаю, - перебил я, - кто вам приглянулся, да только понапрасну, зря стараетесь, не выйдет это дело, реб Лейзер-Волф, не выйдет.
- Почему так? - спрашивает он и смотрит на меня как будто испуганно.
- Потому, - говорю. - Я могу и подождать, мне не к спеху, река, что ли, загорелась?
- Зачем же ждать, когда можно сейчас же?
- Это, во-первых, - продолжаю я, - а во-вторых, попросту душа за нее болит, жаль живое создание...
- Скажите, пожалуйста! - говорит с усмешкой Лейзер-Волф.
- Какие нежности при нашей бедности! Послушал бы кто со стороны, - мог бы подумать, что она у вас одна-единственная. Мне кажется, у вас, реб Тевье, их, не сглазить бы, достаточно...
- Ну и пускай, - отвечаю, - живут на здоровье. А кто мне завидует, пусть сам не имеет...
- Завидует? - говорит он. - Причем тут зависть? Наоборот, именно потому, что все они у вас, не сглазить бы, такие удачные, я и хотел бы... Вы, конечно, меня понимаете? Не забывайте, реб Тевье, какая вам от этого будет выгода.
- Да, да, - отвечаю я, - от ваших благодеяний голова окаменеть может... Зимой снега не пожалеете... Это нам известно с давних пор...
- Ах! - говорит он медовым голосом. - Что вы сравниваете, реб Тевье, те времена с нынешними? Тогда было одно, а теперь совсем другое дело: сейчас мы ведь как-никак породниться собираемся, не правда ли?
- Как это породниться?
- Обыкновенно, - говорит он, - породниться.
- Позвольте, реб Лейзер-Волф, как вы думаете, о чем мы толкуем?
- А ну, скажите вы, реб Тевье, о чем у нас речь идет?
- Что значит? - говорю. - О бурой корове, которую вы хотите у меня купить.
- Ха-ха-ха! - закатывается он. - Ничего себе корова, да еще бурая! Ха-ха-ха!..
- А о ком же разговор, реб Лейзер-Волф? Скажите, я тоже посмеюсь.
- О дочери вашей, - отвечает он. - О вашей Цейтл говорим мы все время! Ведь вы же знаете, реб Тевье, что я, не про вас будь сказано, остался вдовцом. Вот я и подумал: к чему искать счастья на стороне, связываться со всякими сватами и свахами, с чертом и дьяволом? Ведь мы же оба на месте, я знаю вас, вы знаете меня, сама она мне тоже нравится, я ее вижу по четвергам у себя в лавке, пробовал как-то заговаривать с ней, - ничего, видать, тихая... А сам я, как вы знаете, человек зажиточный, не сглазить бы; свой дом, кладовок парочка, хозяйство, сами видите, - грех жаловаться; есть еще запасец шкур на чердаке и деньжата кой-какие в сундуке... К чему нам, реб Тевье, цыганские штуки, хитрить да ловчиться? Давайте ударим по рукам - раз, два, три и - готово! Понятно вам или нет?
Когда он мне все это выложил, я онемел, как человек, ошеломленный неожиданной вестью. Сразу, правда, мелькнула у меня мысль: Лейзер-Волф... Цейтл... У него уже дети такие, как она... Однако я тут же сам себе возразил: помилуй, такое счастье! Такое счастье! Ведь ей хорошо будет! Правда, у него не очень-то щедрая рука. Но ведь это по нынешним временам, наоборот, большое достоинство! Как говорится: "Ближе всего человеку он сам", - кто добр к людям, тот недобр к себе. Нехорошо, правда, что уж чересчур он простоват... Но ничего не поделаешь! Не всем же грамотеями быть! Мало ли в Анатовке, и в Мазеповке, и даже в Егупце богатых и весьма уважаемых людей, для которых слово печатное потемки?
А все же, дай бог мне столько счастья, сколько почета им оказывают. Как в писании сказано: "Нет хлеба, нет и учения", то есть ученость - она в сундуке, а мудрость - в кармане...
- Ну, реб Тевье, - говорит он, - чего же вы молчите?
- А чего мне кричать? - отвечаю я, будто в нерешительности. - Это, реб Лейзер-Волф, понимаете ли, такое дело, которое нужно обмозговать как следует, со всех сторон. Это ведь не шуточки: первое дитя у меня.
- Вот именно, - говорит он, - именно потому, что первое дитя, не надо откладывать. Потом уж, с божьей помощью, вы сможете выдать вторую дочь, а там и третью. Понимаете?
- Аминь! - отвечаю. - И вам того же! Замуж выдать - не велика штука, дал бы только всевышний каждой своего суженого...
- Нет, - говорит он, - я не об этом, реб Тевье, я совсем о другом. Приданого я не прошу, а справить все, что девице требуется, это я беру на себя, да и вам, надо думать, кое-что перепадет...
- Фи! - отвечаю я. - Разговариваете вы со мной совсем, извините, как в мясной лавке. Что значит "перепадет"? Фи! Моя Цейтл, упаси бог, не такая, чтобы ее нужно было за деньги продавать. Фи! Фи!
- Ну что ж, - говорит он. - "Фи!" так "фи". Я, наоборот, хотел как можно лучше...