Секунда, проведенная ею перед закрытой дверью, потрясла ее, она чувствовала себя совсем разбитой, будто пережила автомобильную
катастрофу.
Днем она не пошла принимать солнечную ванну, а заглянула в кухню, где Доминика кормила детей. Она смотрела на свою невестку, и та казалась
ей тоже закрытой дверью, в которую бесполезно стучаться. Притворившись скучающей, Мартина последовала за Доминикой в контору, попросила показать
ей, как ведутся счетные книги... о, как это сложно, боже, до чего это сложно... Она даже предложила сделать Доминике маникюр, но та покрылась
багровым румянцем и спрятала руки.
Вечером, поднявшись в свою комнату, Мартина сказала Даниелю:
— Ты знаешь, мой милый, как Доминика называет вашу кухню? «Приемная». До чего же это смешно! Ты угадал, она просто-напросто дура, при всей
своей таинственности!
Даниель раздевался, оба они любили, оставшись вдвоем, тотчас сбрасывать с себя одежду. Сняв брюки, он оставил их на полу, даже отодвинул
немного ногой, чтобы пройти к окну: аккуратностью он не отличался. Закат еще не угас, сегодня небо было экстравагантнее, чем обычно, — багрово-
красное в просветах между темных облаков с желтыми краями, оно сохраняло яркость окраски, фосфоресцировало.
— Фосфоресцирует, — сказала Мартина. — Как маленькая богоматерь, которую мама Донзер мне привезла из Лурда. Это не было чудом. Просто
краски фосфоресцировали...
— А ты бы предпочла чудо?..— Даниель замолчал.
Потом продолжал: — Мне кажется, что Доминика всего лишь посмеялась над тобой, она достаточно умна, чтобы намекнуть на твою
необразованность. Я никогда не слышал, чтобы она называла кухню «приемной»... И не в том дело, что так не говорят. Но применительно к кухне это
действительно смешно!
Даниель расхохотался, и, как всегда, казалось, что смех его только и ждал, чтобы вырваться на волю.
— Мартина, — сказал он, — боюсь, что дурочкой оказалась ты!
Мартина спала голой, ей не хотелось трепать на ферме свое кружевное белье. Она подошла к Даниелю и, ни слова не говоря, стала смотреть
вместе с ним, как угасает необычайная окраска небес. Когда все подернулось серо-голубой дымкой, Мартина вздохнула...
— До чего мужчины глупы, — сказала она. — Знаешь ли ты, что у твоей сестры есть любовник?
— Да что ты! Я рад за нее. Идем скорее в постель. Прививка роз — дело утомительное. Я до смерти хочу спать.
Среди ночи, глядя с кровати на очистившееся от облаков небо, где одна из звезд горела ярче других, Мартина завела с Даниелем разговор о
спальне: она хочет приобрести спальню для их квартиры, которую мама Донзер, мсье Жорж и Сесиль подарили им, купив ее в кредит. Сонный Даниель
плохо слушал, но Мартина продолжала говорить, вертеться с боку на бок, задавать ему вопросы, и кончилось тем, что он совсем проснулся... Какая
спальня? Зачем покупать спальню? У них ведь нет денег! Легко сказать — в кредит! Кредит облегчает покупку?
— Ну, это только так говорится, в действительности возьмешь в кредит, — и не оберешься трудностей. А откуда мы, по-твоему, раздобудем
деньги! Слушай, Мартина, мсье Жорж и так уже купил нам квартиру, а отец подарил машину, и все это — тоже в кредит.
.. Мы совсем закабалились. Мне
ведь надо кончить ученье — шутка сказать, еще целый год отец должен меня содержать. В прошлом году во время каникул я все время работал на
плантациях, помогал, а в этом году бываю там только урывками, занимаюсь любовью... на это-то я не жалуюсь... Но ты ведь сама видишь, какие у
меня отношения с отцом... Как же я могу просить у него на спальню?..
— Хорошо, — сказала Мартина, — не будем больше об этом говорить. Будем спать на полу.
— Тебе не придется спать на полу, мы возьмем отсюда кровать и все, что потребуется.
Даниель сел в постели и почти кричал, вперив взгляд в яркую звезду.
— Не ори, пожалуйста! Ты похож на мужа моей матери. Я лучше буду спать на полу, чем на здешних Кроватях. Настоящие гробы. От них пахнет
потом и трупом.
— О господи... Что за мучение! — Даниель откинулся на подушки.
— Даниель, я напрасно тебе об этом сказала. Я уже выбрала мебель, которая мне безумно нравится, и я ее приобрету! Вот увидишь. Ты еще
будешь мной гордиться. Хоть я и говорю, по-твоему, как необразованная дуреха. Я напрасно надоедала тебе всем этим. Больше приставать не стану.
Поцелуй меня.
С тех пор вопрос о спальне не поднимался. Да и времени не было, пронизанные солнцем дни летели все быстрее, они мчались один за другим,
разделяемые лишь лунными ночами. А Даниелю нужно было довести до конца начатую гибридизацию, он уходил на плантации и работал наравне со всеми:
с одной стороны, он хотел своей работой отплатить отцу хотя бы за те розы, которых его лишил, а с другой стороны, незаметно занимался
искусственным опылением роз, так ему было легче, чем если бы он это делал, приходя только для этой цели. Было и другое, и тут Мартина могла ему
помочь: кузен Пьеро, тихоня, воды не замутит, посадил-таки весной розовые кусты на одном из участков, принадлежащих мсье Донелю, на таком
маленьком, что никто до тех пор его не возделывал. Теперь надо было произвестискрещивание, а также посадить шиповник, к которому Пьеро в
августе привьет новый гибрид: красную розу с чистым ароматом, ту розу, на которую они возлагали все надежды и которая будет носить имя «Мартина
Донель»! Даниель и Мартина отправились вдвоем на машине как будто на прогулку — так выглядело естественнее, — а Пьеро должен был догнать их на
велосипеде.
Это было дело нешуточное, вдруг да кто-нибудь обнаружит участок... При одной только мысли об этом Даниель умирал от стыда, он представлял
себе, как будет смеяться отец и работники над его ребячеством, не говоряуже о Бернаре. А Поло? Что подумает маленький Поло, который боготворит
Даниеля? Ужас, просто ужас! В это утро, боясь быть обнаруженными, они на все смотрели с тревогой. За завтраком «собачья мамаша» ворчала что-то
непонятное. Когда Даниель выводил машину, ни во что не вмешивающаяся Доминика вдруг спросила:
— Куда это вы направляетесь? У вас вид контрабандистов.
Но, встретившись глазами с Мартиной, ушла в контору, не дожидаясь ответа. А когда машина проезжала через ворота, усатый работник им
крикнул:
— Прогуливаетесь, а?..— и разразился дурацким смехом...
Они ехали молча.
— Я тебе не советую пытаться убить Бернара, — сказала Мартина, — у тебя не хватит пороха!
Но Даниель не засмеялся, он был грустен, очень грустен.