Ни он, ни она не
сказали ни слова, пока не приехали в отель, где обычно встречались.
Они не виделись целую неделю и сейчас не могли оторваться друг от друга, бормоча что-то и заикаясь, слепые и глухие ко всему на свете.
Даниель проснулся, держа в своих объятиях Мартину, он увидел обои в разводах, потрескавшийся потолок, медные прутья кровати... Ему зверски
хотелось есть и пить. Мартина что-то говорила. О чем это она? А, да она уже решила, какой у них будет матрас...
— Матрас? Пружинный? Ну и что? Послушай, Мартина, я ничего не понимаю в том, что ты мне рассказываешь... Живо! Пошли чего-нибудь
перекусить!
Стоял сентябрь, жаркий, как август. В кафе на бульваре Сен-Мишель яркий свет, оглушительный шум. Посетители буквально сидели друг на
друге. Молодые люди с бородками, короткие штаны в обтяжку... летний загар еще держался и был виден сквозь расстегнутый ворот рубашки... Мартина
всех красивее — как птица с блестящим гладким оперением она выделялась среди девушек в узких штанах, в сандалиях на босу ногу, с лошадиными
хвостами на голове. «Они никогда не моются... Противно смотреть...» — Мартина с отвращением отвернулась. Сама она была в безупречно белом
платье; несколько нитей жемчуга обвивали ее шею, черные волосы коротко острижены и причесаны волосок к волоску, и даже на гладком лице царил
удивительный порядок: расположенные абсолютно горизонтально брови блестели, короткие густые ресницы четко обрамляли матовые глаза, помада
аккуратно обрисовывала контуры ее довольно большого рта с чуть припухшими губами. Поставив ногу на перекладину табурета перед стойкой бара, она,
слегка изогнувшись, наклонилась вперед. Какая линия бедер! Богиня! Даниель пил уже третий стакан абсента — еще никогда в жизни его так не мучила
жажда.
— Эластичные пружины, — говорил он, — да, пружины — главное... Я теперь и думать не могу о любви без пружинного матраса!..
Мартина чуть не рассердилась: всегда он так легкомысленно относится ко всему, что имеет для нее огромное значение! Но она не могла
удержаться от смеха, когда Даниель, стараясь ее успокоить, серьезно сказал:
— Да, это страшно важно, я специально изучал вопрос...
Волосы щеткой, широченные плечи, взгляд простодушно невинный... Он был и мужчиной, и в то же время ребенком — Даниель, которого она ждала
всю жизнь, пока, наконец, не дождалась и теперь могла сказать: «Мой Даниель».
Даниель, видимо, слегка опьянел, перестал дурить и вдруг насупился. Мартина как раз рассказывала ему обо всем, что произошло с Сесилью, и
о том, какой страх она испытала — был момент, когда Мартина думала, что ей придется отдать Сесили их квартиру... Она рассказала также о приятеле
мадам Денизы, который занимал какой-то пост в пластмассовой промышленности.
— Прямо умора! — говорила Мартина. — «Думаю, что пластмасса мне не будет неприятна...» И это о мужчине! Сесиль — настоящий ребенок.
Тут-то Даниель и помрачнел.
— Что с тобой, Даниель? Последовал обычный ответ:
— Ничего...
— Ты не рад тому, что я с тобой?
— Что?.. А, да... Как же, как же...
Он так сжал губы, что рот его вдруг стал огромным, а щеки ввалились.
. А, да... Как же, как же...
Он так сжал губы, что рот его вдруг стал огромным, а щеки ввалились. Короткими затяжками он курил трубку. Остановив на Мартине
отсутствующий взгляд, он сказал:
— Знаешь, кто она, твоя Сесиль? Она — устрица.
Мартина вся съежилась: значит, пока Даниель молчал, он думал о Сесили. Она ничего не ответила, ожидая, что будет дальше.
— Все вы такие... Живая или нет — узнаешь только тогда, когда выжмешь на нее лимон... Немые, отливающие перламутровым блеском, но
жемчужины попадаются в них очень редко. Почему ты ей не отдашь свою квартиру?
Мартина всплеснула руками.
— Отдать ей квартиру?..
— Ведь она — почти растение... Ей там будет хорошо. А ты... — Даниель глядел на Мартину отрешенным взглядом, — ты из звериной породы... К
несчастью, зверь попал в пластмассовое окружение! Если бы я гнался за тобой, я очутился бы не в джунглях, а в больших универсальных магазинах, в
отделе хозяйственных товаров и предметов гигиены, среди пластмассовых губок самых восхитительных расцветок!
— Ну и пусть... — Мартина достала пудреницу. — Я тебя не совсем понимаю. Все это, наверно, не очень лестно Для меня. Зверь среди
пластмассовых изделий... Еще загадочнее, чем Пикассо... Приди в себя, Даниель. Попроси счет и пойдем...
Даниель должен быть в Версале рано утром. И все-таки они могли бы еще вернуться в отель. Иногда они так и поступали — правда, тогда
Даниелю приходилось вставать в шесть часов. Но сегодня он не предложил ей этого. Он спросил счет и отвез ее домой.
— До скорого... — сказал он, и машина умчалась.
XVI
Кредит открыт
Если бы не я рассказывала эту историю, я бы сказала Мартине — берегись! Одна петля спустилась, как бы все не расползлось. Но я Мартине не
ровня, где мне с ней тягаться. Помню... я была тогда совсем одна... Иногда встречала на Монпарнасе прелестную женщину. Она жила с человеком,
которого обожала, он был красавец, но пьяница и наркоман. Однажды вечером этот человек пришел ко мне, как всегда пьяный, и стал объясняться в
любви. Он не хотел уходить...
К счастью, кто-то неожиданно зашел и выгнал его. Он начал ходить за мной следом. Мне стыдно было смотреть в глаза его жене, но она
заговорила со мной первая. «Мелкая у вас душа, — сказала она, — вы не способны любитьчеловека, если его при вас вырвет. Вы не в состоянии идти
до конца... Вам надо, чтобы все было чистенько и красиво. Я вас презираю», Молча слушая эти оскорбления, я понимала, как она страдает оттого,
что человек, которого она боготворит, вызывает в ком-то отвращение. Но то, что она сказала тогда, осталось во мне, как заноза, которая до сих
пор по временам причиняет боль. Где же мне тягаться с Мартиной? Она-то все доводит до конца.
Квартира была именно такая, о какой мечтала Мартина, Вы видели такие на глянцевой бумаге в иллюстрированных журналах: много воздуха,
света, все гладко и красиво покрашено. Правда, еще пусто — одна только кровать с эластичным пружинным матрасом, три табуретки из металлических
трубок, с ослепительно-желтыми пластмассовыми сиденьями, которые перетаскивали из комнаты в комнату, и раздвижной кухонный стол, одолженный
мадам Донзер.