Мы бросились к ней, чтобы спасти пилота, но Джунор выбрался из кабины самостоятельно, отделавшись царапиной на подбородке. В руках у него был пулемет Льюиса, «виккерс» и магазины к ним с трассирующими боеприпасами. Мы все набились в «форд» Янга и умчались, так как турецкая «спарка» уже яростно пикировала на нас, сбрасывая бомбу.
Уже через пять минут Джунор попросил поручить ему другую работу. Джойс передал в его распоряжение «форд», он смело направился к железнодорожной линии под Дераа и взорвал там рельсовый путь прежде, чем его обнаружили турки. Они нашли такое рвение чрезмерным и открыли по нему огонь из всех видов своего оружия, но Джунор умчался на своем «форде», оставшись невредимым в третий раз.
Глава 110
Мои телохранители ждали меня, выстроившись в две длинные шеренги на склоне холма. Джойс остался в Тель-Араре с сотней людей Нури Саида и с автомобилями для прикрытия воинов племен руалла и гуркас, мы же отправились подрывать Палестинскую железную дорогу. Мой отряд выглядел по-бедуински, и я решил открыто подъехать к Мезерибу на большой скорости, так как мы и без того уже сильно опаздывали.
К сожалению, мы привлекли к себе внимание противника. Над нами закружил подкравшийся незаметно аэроплан, сбрасывавший бомбы: одну, другую, третью – мимо. Четвертая разорвалась между нами. Двое из моих людей были убиты. Их верблюды, превратившиеся в кровоточащую массу, бились в агонии на земле. У остальных людей не было ни царапины, и они бросились к своим товарищам. У другой машины, ехавшей за нами, заглох мотор. Разорвались еще две бомбы. Моего верблюда отбросило в сторону, я едва не вылетел из седла. Почувствовав нестерпимую боль в правом плече, я понял, что был тяжело ранен, и заплакал: выйти из строя как раз тогда, когда полный успех завтрашней операции зависел только от меня! По моему предплечью струйкой стекала кровь. Возможно, если бы я на нее не смотрел, то чувствовал бы себя так, словно со мной ничего не случилось.
Мой верблюд увернулся от снопа пуль из пулемета, и я, ухватившись за луку седла, чтобы удержаться, понял, что рука моя на месте и действует. Левой рукой я разорвал плащ, обследовал рану и нащупал крошечный горячий осколок металла, слишком легкий, чтобы причинить серьезное повреждение, тем более пройдя через складки плаща. Этот пустяк показал мне, в состоянии какого крайнего напряжения были мои нервы. Знаменательно было то, что меня впервые ранило с летательного аппарата.
Мы пришли в себя и продолжили путь, зная наизусть дорогу и останавливаясь только для того, чтобы сказать встречавшимся крестьянским юношам, что теперь дело за Мезерибом. Они выражали готовность к борьбе, но наши взгляды надолго задерживались на коричневой худобе детей пустыни, потому что эти веселые деревенские парни с раскрасневшимися от возбуждения лицами, чуть растрепанными волосами и округлыми бледными руками и ногами очень напоминали нам девушек. Их халаты были подобраны выше колена, чтобы не мешать при быстрой ходьбе, и более активные из них бежали рядом с нами, подшучивая над моими ветеранами.
На подходе к Мезерибу нас встретил Дурзи ибн Дугми с сообщением о том, что солдаты Нури Саида были всего в двух милях отсюда. Мы напоили верблюдов и как следует напились сами, потому что день был долгим и жарким и еще не закончился. Потом мы из-за старого форта долго смотрели через озеро на другой берег и увидели движение на железнодорожной станции с названием «Франция».
Некоторые из белоногих парней говорили нам, что у турок там значительные силы. Однако подходы к ней были слишком соблазнительны. Выполнением нашей задачи теперь руководил Абдулла, потому что мое время этого приключения заканчивалось под тем сомнительным предлогом, что мою шкуру следовало хранить для более оправдывавшего риск случая. Иначе говоря, я хотел войти в Дамаск. Эта работа была слишком легкой. Абдулла раздобыл зерно, муку, а также какое-то количество трофейного оружия, лошадей и украшений. Это возбудило моих приспешников. Желавшие примкнуть к нам новички сбегались на лужайку, как мухи на мед. Своим обычным галопом примчался Талаль. Мы прошли вдоль ручья, вместе поднялись на дальнюю насыпь, поросшую вытянувшимися по колено сорняками, и увидели впереди, на расстоянии трехсот ярдов, турецкую станцию. Мы могли бы захватить ее перед тем, как напасть на большой мост ниже Тель-эль?Шехаба. Талаль беспечно шел дальше. Турки были видны и справа и слева. «Все в порядке, – проговорил он. – Я знаком с начальником станции». Но когда мы прошли еще двести ярдов, на нас обрушился залп из двух десятков винтовок. Пули нас не задели, мы упали в заросли травы (в основном чертополоха) и осторожно поползли обратно. Талаль обливался потом.
Мои люди услышали то ли его, то ли выстрелы и устремились было от реки вверх по склону, но мы их вернули, опасаясь пулеметных очередей из станционных зданий. Мы ждали Нури Саида. Он приехал с Насиром, и мы обсудили положение. Нури заметил, что задержка в Мезерибе могла сорвать операцию с мостом, который являлся главной целью. Я согласился с этим, но подумал, что этой синицы в руках было бы достаточно, поскольку разрушение Пиком главной линии остановило бы движение на неделю, а к концу недели ситуация могла бы измениться.
Пизани развернул свои прекрасные орудия и прямой наводкой выпустил несколько снарядов повышенной мощности. Под этим прикрытием с двадцатью пулеметами, ведшими заградительный огонь, Нури пошел вперед, вступил в бой и заставил сдаться сорок оставшихся в живых турецких солдат.
Сотни хауранских крестьян яростно набросились на богатейшую станцию и принялись ее грабить. Мужчины, женщины и дети дрались между собой буквально за каждую мелочь. Тащили решительно все – двери и окна, дверные и оконные коробки, даже ступени лестницы. Одному удалось взорвать сейф и забрать почтовые марки, другие взломали двери стоявших на запасном пути, полных всякого добра вагонов. Его растаскивали тоннами и, еще больше приведя в негодность, бросали на землю.
Мы с Янгом вывели из строя телеграф: здесь был важный узел магистральных и местных линий, фактически обеспечивавший основную связь палестинской армии со страной. Безнадежное отсутствие у турок инициативы делало их армию способной лишь выполнять приказы сверху, так что разрушение телеграфа совершенно парализовывало турок, оставив их без руководства. Разобравшись с телеграфом, мы еще в нескольких местах подорвали железную дорогу, в том числе используя «тюльпаны»; не слишком много, но и этого было достаточно, чтобы доставить хлопоты противнику. Пока мы занимались этой работой, из Дераа на дрезине приехал встревоженный грохотом взрывов и клубами пыли над линией турецкий патруль, который тут же благоразумно удалился. Позднее над нами покружил и аэроплан.
Среди захваченного подвижного состава были платформы с грузовиками, набитыми деликатесами, очевидно для какой-нибудь германской офицерской столовой. Арабы, относившиеся с недоверием к банкам с консервами и ко всяким бутылкам, почти все разбили вдребезги, правда, нам удалось спасти несколько жестянок с супами и мясными консервами, а потом Нури Саид снабдил нас и запечатанной в бутылки спаржей. Он позвал какого-то араба и попросил его открыть бутылку. «Свиные кости!» – в ужасе вскричал тот, увидев содержимое. Крестьянин оплевал спаржу и выбросил ее, а Нури быстро набил тем, что осталось, седельные сумки. Грузовики были оборудованы громадными бензобаками.
Несколько платформ были загружены дровами. Уже под вечер, когда разграбление прекратилось, мы все это подожгли; солдаты и бедуины отошли в заросли травы у дальнего конца озера. Роскошное пламя, охватывавшее все новые и новые вагоны, озаряло нашу вечернюю трапезу. Деревянные части горели ослепительно-ярко. К небу поднимались выше водонапорных баков языки пламени и выбросы от взрывавшихся бензобаков. Наши воины пекли хлеб и варили ужин, а потом отдыхали перед предстоявшей ночной попыткой взорвать шебабский мост, находившийся в трех милях к западу от станции. Мы намеревались напасть на него в темноте, но нас остановило желание запастись продуктами, а потом одолели незваные посетители: свет от устроенного нами пожара взбудоражил половину Хаурана.
Эти люди были нашими глазами, и их приходилось принимать гостеприимно. Я считал своим долгом переговорить с каждым, располагавшим хоть какими-то сведениями, предоставляя им возможность свободно говорить мне о том, что они считали важным, после чего все обобщал и отфильтровывал от ненужного истину, получая полную картину обстановки. Именно полную, потому что она давала мне уверенность в оценке, хотя не отличалась ни взвешенностью, ни логичностью, так как информаторов было настолько много, что в голове у меня возникала путаница.
Изливали свои чувства люди, приехавшие с севера на лошади или на верблюде, а то и пришедшие пешком. Полагая, что наше присутствие означало конец оккупации их страны и что Нури Саид увенчает свою победу ночным захватом Дераа, сотни и тысячи их были охвачены безмерным энтузиазмом. Приходили даже городские судьи, готовые открыть для нас город. В случае принятия этих предложений нам пришлось бы наладить снабжение города водой с железнодорожной станции, что неизбежно принесло бы свои плоды, но позднее, если бы уничтожение турецкой армии шло медленно, мы могли бы оказаться вынужденными уйти снова, оставив между Дераа и Дамаском бедуинов, в чьих руках была наша окончательная победа. Точный расчет, хотя и не новый, но в целом все было по-прежнему против взятия Дераа. И нам снова придется распрощаться с друзьями с благодарностью за их понимание.
Глава 111
Это продолжалось долго, и когда наконец мы уже были готовы к выступлению, явился новый посетитель, юный глава Тель-эль?Шехаба. Его деревня занимала ключевое положение на подходе к мосту. Он сообщил, что мост охраняла многочисленная охрана, рассказал о расположении постов. Было очевидно, что операция будет более трудной, чем мы рассчитывали, если, конечно, верить его информации. А мы в ней сомневались, потому что его недавно умерший отец был настроен к нам враждебно, а вот сын почему-то вдруг оказался слишком преданным нашему делу. Однако он закончил свое сообщение предложением вернуться через час с офицером, командовавшим этим гарнизоном, который был его другом. Мы послали его за этим турком, сказав ожидавшим нас людям, что они могут еще немного отдохнуть.
Вскоре юноша вернулся с капитаном-армянином, желавшим во что бы то ни стало навредить своему правительству. Надо сказать, он сильно нервничал. Нам с большим трудом удалось убедить его рассказать обо всем подробно. По его словам, его подчиненные были верными турками, а некоторые из них даже офицерами и сержантами. Он предложил мне подтянуться ближе к деревне и тайно там залечь, а троих или четверых самых сильных из моих людей предложил спрятать в своей комнате. Он станет вызывать к себе по одному своих подчиненных, и наша засада будет связывать каждого входящего.
Это было похоже на хитрый трюк из детективного романа, и мы приняли его предложение с энтузиазмом. Было девять часов вечера. Точно в одиннадцать мы должны были расположиться вокруг деревни и ждать, пока шейх покажет нашим сильным парням дом командира. Оба довольных заговорщика отправились к себе, а мы разбудили свою армию, уснувшую от усталости рядом с навьюченными верблюдами. Была темная ночь.
Мои телохранители подготовили пироксилиновые заряды для разрушения моста, а я набил карманы взрывателями. Насир послал людей в каждое подразделение верблюжьего корпуса, чтобы сказать им о предстоявшем предприятии и о том, что они могли бы принять в нем участие, но чтобы при этом обеспечили тихую посадку на верблюдов, так как их рев мог бы сорвать все дело. Они согласились. Наш отряд двумя длинными цепочками двинулся по извилистой тропе вдоль оросительного арыка на гребень кряжа с крутым склоном. Если бы впереди нас шел предатель, эта трудная дорога оказалась бы смертельной ловушкой, без выхода ни вправо, ни влево, узкой, извилистой и скользкой от воды из арыка. Поэтому мы с Насиром и своими людьми шли первыми. Чуткие бедуины внимательно прислушивались к каждому шороху, и глаза их напряженно всматривались в темноту. Перед нами был водопад, рев которого напоминал ту незабываемую ночь, когда мы с Али ибн эль-Хусейном пытались взорвать этот мост, подойдя от другой стены оврага. Разница была лишь в том, что теперь мы были ближе к нему и забивавший уши шум падавшей воды действовал на нас угнетающе.
Теперь мы крались очень медленно, с величайшей осторожностью, бесшумно ступая босыми ногами, а за нами следовала, сдерживая дыхание, цепочка солдат. Их тоже не было слышно, потому что верблюды ночью всегда идут тихо, к тому же мы специально закрепили на них свой груз так, чтобы не было слышно никакого стука, и подтянули упряжь, чтобы не скрипели седла. Эта всеобщая тишина делала ночной мрак темнее и усиливала угрозу со стороны что-то беспрестанно шептавших долин по обе стороны тропы. Навстречу нам, охлаждая наши лица, накатывались со стороны реки волны влажного воздуха. Неожиданно слева ко мне приблизился Рахайль и, схватив меня за руку, указал на медленно поднимавшийся над долиной столб белого дыма. Мы подбежали к краю крутого склона и впились глазами в глубину, серую от дымки над водой, не видя ничего другого, кроме какого-то тусклого мрака да этого бледного пара, завивавшегося спиралью над грядой густого тумана. Где-то внизу проходила железная дорога, и я остановил колонну, опасаясь, как бы нам действительно не оказаться здесь в подозреваемой ловушке. Трое из нас двинулись след в след вниз по скользкому склону холма и скоро услышали какие-то голоса. Дым внезапно оборвался и переместился под шипенье открывшегося золотника, и тут же скрипнули тормоза, как если бы остановился паровоз. Вероятно, это был ожидавший внизу длинный поезд. Успокоившись, мы дошли до самой косы за деревней, расположились поперек нее цепочкой и стали ждать. Пять минут, десять… Минуты текли медленно. Ночной мрак редел перед восходом луны, испытывая терпение наших беспокойных парней, не говоря уже о собачьем лае и о периодическом звоне сигнального колокола, которым пользовались часовые, охранявшие мост. Наконец мы велели всем тихо сойти с верблюдов на землю, дивясь задержке, а также бдительности турок и недоумевая по поводу роли этого тихого поезда, стоявшего под нами в долине. Наши шерстяные плащи стали жесткими и тяжелыми от впитавшейся влаги, и мы дрожали от холода.
Прошло много времени, как вдруг во мраке показалось светлое пятно. Это был юный шейх, державший распахнутым свой коричневый плащ, чтобы нам была видна его белая рубашка. Он шепотом сообщил, что его план провалился. Только что прибыл поезд (тот самый, что стоял в овраге) с германским полковником и германским и турецким резервами для Афулеха, присланными Лиманом фон Сандарсом для спасения охваченной паникой Дераа.
Маленького армянина они посадили под арест за отлучку с поста. Привезено огромное количество пулеметов, и часовые патрулировали подступы к мосту с удвоенной энергией. Действительно, на тропе, на расстоянии меньше ста ярдов от того места, где сидели мы, уже находился сильный пикет. Странность положения, в котором мы оказались, заставила меня рассмеяться, правда беззвучно.
Нури Саид предложил взять станцию силами основного состава. У нас было достаточно бомб и ракетниц. Численный перевес и готовность обеспечивали нам преимущество. Это был хороший шанс. Но я участвовал в игре, где ставкой были человеческие жизни, и, как обычно, нашел эту цену слишком дорогой. Разумеется, большинство целей на войне достигается дорогой ценой, и мы должны были следовать хорошему примеру, проходя через это. Но я втайне гордился планированием наших кампаний и поэтому заявил Нури, что голосую против. В этот день мы дважды произвели разрушения на железнодорожной линии Дамаск – Палестина, а перевод сюда афулехского гарнизона был третьим фактором, выгодным для Алленби. Наше обязательство было с большим трудом выполнено.
Нури после недолгого размышления согласился с моими доводами. Мы пожелали спокойной ночи юноше, который честно пытался оказать нам такую важную услугу, а потом прошли по цепочкам своих людей, шепнув каждому приказ тихо пробираться обратно. Потом мы сидели группой, с винтовками в руках (у меня была подаренная несколько лет назад Энвером Фейсалу винтовка «ли-энфильд» с золотой дарственной пластинкой – трофей дарданелльских времен), в ожидании, когда все наши люди уйдут в безопасную зону.