Ах, он ничего не сделал, но он слишком много наговорил. Его разговор - это сплошной пасквиль на всех его знакомых.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Да, и хуже всего то, что нет никакой выгоды не быть с ним знакомым, потому что он совершенно так же готов очернить постороннего, как и лучшего своего друга; и дядюшка у него точно такой же.
Л е д и С н и р у э л. Но нельзя все-таки отрицать, что сэр Бенджамен - остроумный человек и притом поэт.
М а р и я. Что до меня, сударыня, то я должна сознаться, что остроумие теряет цену в моих глазах, когда оно соединено со злостью. Вы согласны, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф С э р ф е с. Разумеется, сударыня: улыбаться шутке, которая вонзает терн в чужую грудь, - это значит быть соучастником злодеяния.
Л е д и С н и р у э л. Полноте! Какое же возможно остроумие без капельки яда? Умному слову нужна колючка злости, чтобы зацепиться. Как ваше мнение, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф С э р ф е с. Конечно, сударыня: разговор, из которого изгнан дух насмешки, всегда будет скучен и бесцветен.
М а р и я. Я не хочу спорить о том, в какой мере извинительно злословие. Но в мужчине, на мой взгляд, оно всегда постыдно. У нас имеются тщеславие, зависть, соперничество и тысяча всяких оснований порочить друг друга, но мужчина, чтобы очернить другого, должен обладать женской трусостью.
Входит слуга.
С л у г а. Сударыня, миссис Кэндэр дожидается в карете, и, если ваша милость не заняты, она подымется наверх.
Л е д и С н и р у э л. Попросите ее пожаловать.
Слуга уходит.
Вот вам, Мария, некто в вашем вкусе. Хотя миссис Кэндэр немножко болтлива, все согласны, что это добрейшая и прекраснейшая женщина.
М а р и я. Да, и со своим нелепым напускным добродушием она приносит больше вреда, чем откровенная злость старого Крэбтри.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Это правда, леди Снируэл. Когда я слышу, что общественное мнение ополчается на моих друзей, я больше всего боюсь, чтобы миссис Кэндэр не выступила на их защиту.
Л е д и С н и р у э л. Тс-с! Она идет!
Входит миссис Кэндэр.
М и с с и с К э н д э р. Дорогая леди Снируэл, как вы поживали это столетие? Мистер Сэрфес, что слышно нового? Хотя, впрочем, это неважно, потому что ничего не приходится слышать, кроме сплетен.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Вот именно, сударыня.
М и с с и с К э н д э р. О Мария, дитя мое! Ну как? Все кончено между вами и Чарлзом? Его мотовство, я полагаю... Весь город только об этом и говорит.
М а р и я. В самом деле? Мне очень жаль, сударыня, что город не находит для себя лучшего занятия.
М и с с и с К э н д э р. Верно, верно, дитя мое. Но людских языков не остановишь. Признаться, мне было больно услышать это, да притом еще узнать из того же источника, что ваш опекун сэр Питер и леди Тизл последнее время живут не так дружно, как этого можно бы желать.
М а р и я. С какой наглостью люди вмешиваются в чужие дела!
М и с с и с К э н д э р. Совершенно верно, дитя мое. Но что поделаешь? Людям хочется говорить, этому ничем помешать нельзя. Да вот, не дальше как вчера мне рассказывали, что мисс Гэдэбаут бежала с сэром Филигри Флертом. Но, боже мой, разве можно придавать значение тому, что слышишь! Хотя, уверяю вас, мне это сообщило очень осведомленное лицо.
М а р и я. Все это - возмутительнейшие сплетни.
М и с с и с К э н д э р. Разумеется, дитя мое, просто стыд, просто стыд! Но свет привередлив, от него нет защиты. Боже мой, кто бы, например, позволил себе заподозрить вашу подругу мисс Прим в неблаговидном поступке? Однако люди так злы, что рассказывают, будто ее дядя на прошлой неделе поймал ее в ту самую минуту, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.
М а р и я. Я могу вам поручиться, что этот рассказ ни на чем не основан.
М и с с и с К э н д э р.
О, решительно ни на чем, клянусь вам. Не больше, вероятно, чем эта история, о которой говорили прошлый месяц, насчет миссис Фестино и полковника Кассино; хотя, надо сказать, вопрос так и остался не выясненным как следует.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Разнузданность, с которой некоторые люди сочиняют небылицы, поистине чудовищна.
М а р и я. Это так; но, по-моему, те, кто подобные выдумки передает, одинаково виновны.
М и с с и с К э н д э р. Безусловно; передатчики сплетен нисколько не лучше, чем их сочинители. Это старое утверждение и очень правильное. Но что поделаешь, как я уже сказала! Ну как вы запретите людям говорить? Сегодня миссис Клэккит уверяла меня, что мистер и миссис Хонимун теперь уже только по названию муж и жена, как и остальные их знакомые. Она намекнула также, что некая вдова на соседней улице самым удивительным образом избавилась от водянки и приобрела прежнюю стройность. А мисс Тэттл, которая была тут же, утверждала, что лорд Бэффэло застал свою супругу в некоем весьма сомнительном доме и что сэр Генри Бокет и Том Саунтер должны скрестить шпаги по такому же делу. Но, боже мой, неужели вы думаете, что я стала бы передавать эти россказни! Нет-нет, передатчики сплетен, как я уже сказала, ничуть не лучше, чем их сочинители.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Ах, миссис Кэндэр, если бы все обладали вашей сдержанностью и добрым сердцем!
М и с с и с К э н д э р. Я должна сознаться, мистер Сэрфес, что я не выношу, когда на людей нападают за их спиной; и когда относительно моих знакомых обнаруживаются какие-нибудь некрасивые обстоятельства, я всегда предпочитаю думать о них одно наилучшее. Кстати, я надеюсь, это неправда, что ваш брат окончательно разорился?
Д ж о з е ф С э р ф е с. Я боюсь, что его дела действительно очень плохи, сударыня.
М и с с и с К э н д э р. Ах, я тоже слышала. Но вы должны ему сказать, чтобы он не падал духом. В таком же положении почти все - лорд Спиндл, сэр Томас Сплинт, капитан Куинз и мистер Никкит, - все, я слышала, прогорят на этой неделе. Так что если Чарлз пойдет ко дну, то он увидит, что половина его знакомых тоже разорена, а это как-никак утешение.
Д ж о з е ф С э р ф е с. Несомненно, сударыня, и очень большое.
Входит слуга.
С л у г а. Мистер Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт. (Уходит.)
Л е д и С н и р у э л. Вот видите, Мария, ваш поклонник вас преследует: вам положительно негде укрыться.
Входят Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт.
К р э б т р и. Леди Снируэл, целую вашу руку. Миссис Кэндэр, вы, кажется, незнакомы с моим племянником, сэром Бенджаменом Бэкбайтом? Ей-богу, сударыня, это остроумнейший молодой человек и прелестный поэт вдобавок. Не правда ли, леди Снируэл?
С э р Б е н д ж а м е н Б э к б а й т. Ах, что вы, дядюшка!
К р э б т р и. Ей же богу, это правда. По части ребусов и шарад он вам забьет лучшего рифмача во всем королевстве. Ваша милость слышала эпиграмму, которую он написал на той неделе по поводу загоревшегося пера леди Фризл? Ну-ка, Бенджамен, повтори ее или шараду, которую ты сочинил экспромтом на вечере у миссис Драузи. Скажи: мое первое - название рыбы, мое второе знаменитый адмирал, мое...
С э р Б е н д ж а м е н Б э к б а й т. Дядюшка, нет, прошу вас...
К р э б т р и. Честное слово, сударыня, вы бы изумились, если бы только слышали, до чего он искусен во всех этих прелестях.
Л е д и С н и р у э л. Я удивляюсь, сэр Бенджамен, что вы никогда ничего не печатаете.
С э р Б е н д ж а м е н Б э к б а й т. Говоря по правде, сударыня, печатать - слишком уж вульгарно, а так как мои маленькие опыты по большей части сатиры и памфлеты на отдельных лиц, то, по-моему, они лучше расходятся, когда я доверительно раздаю списки друзьям затронутых особ.