Кстати, вот тебе примета фронтовика, я по ней настоящих узнаю (а то бывает, пишет - чаще всего с осуждением, мол, я принизил народный подвиг, - а я вижу: врет. Не был он ни на какой передовой). Фронтовик говорит: меня подранило, его убило... "Я был ранен", "он убит" - это уже не то. Ну вот, контузило, я сознание потерял, меня в лодке на другой берег переправили, лодка полна воды - значит, кто-то голову держал, захлебнулся бы я иначе. Потом перевязали меня, черную повязку наложили, - я в госпиталь не лег. Не то чтобы был такой герой и обязательно хотел в строй, - но понимаешь, я детдомовец, мне важно было остаться в своем коллективе. Я понимал, что такое, когда свои. И вернулся.
Правый глаз у меня с тех пор не видит совсем, два процента, - я, как левша, научился с левого целиться. Но Нагибин, которого тоже контузило (он хороший был человек, Юрий Маркович, и пил хорошо, и блядовал хорошо, и остановился вовремя, и писал замечательно), мне сказал: "Витя, я перечитал то, что писал до контузии, - ну ни искринки, ни блестинки! А как ударило так сразу и пошло".
- И вы после ранения довоевали?
- Да это еще и не ранение было, меня потом по-настоящему ранили, в левое плечо. Еле руку спасли, левая сейчас слабее правой - хорошо, котелок поднять могу. А ты думаешь, в 44-м году были в окопах нераненные? Были такие, которых по три, по четыре раза зацепило, - кому воевать-то? Правда, после первого ранения ты уже не вояка. Пока не зацепило, думаешь, пронесет. А как раз поймал пулю - все, уже страх. Но в 44-м в окопах только такие и были, призывать-то уже некого. Он же всех положил, Сталин, всех, - 11 миллионов рядовых, это целиком деревни средней России - они рядовых-то поставляли! Мне рассказывали, как в вологодских деревнях и 10 лет после войны все бабы выбегали смотреть на дите, когда его кто привозил: мужиков не было, не от кого родить!
"Вот в этом сочетании людоедства,
изобретательности и живучести - вся человеческая природа"
- Я после войны думал: все, бляди, навеки перебили народу жилу, - и действительно, так и не поднялись мы с тех пор, потому что не война это была, а хаос, кровавая каша. И махину эту немецкую мы мясом завалили и кровью залили. Ты знаешь, сколько погибло наших?
- 30 миллионов как будто последняя цифра...
- А 46 не хочешь? Есть и такие версии... После войны называли 27, потом сократили до 20... Это первая война в мировой истории, в которой мирного населения больше, чем солдат, погибло! И не только они это с нами делали, а сами, все сами... Ты знаешь, что эта мразь усатая творила? Я войну застал сцепщиком вагонов, полагалась бронь, но я же был такой идейный - как вошел в призывной возраст, сразу добровольцем! Так что паровозный наш парк я знал очень прилично, херовый был паровозный парк, и вагонов вечно не хватало. И вот не из чего эшелоны на фронт собрать, а он в это время 600 тысяч поволжских немцев везет в ссылку в Казахстан, блядь такая! Сами, сами морили себя.
Ты, может быть, думаешь, в Освенциме немцы наших убивали? Они работать заставляли, а убивали друг друга наши же. У них в каждом бараке была своя особая тройка, как особое совещание на Лубянке, и они сами приговоры выносили. За пропаганду, за панические настроения, за непатриотические высказывания. И в колодце топили. Это тебе как?
- Слушайте, откуда именно у наших такой инстинкт самоистребления?
- Это не только у наших. Человек устроен и сложно, и очень просто. Он весь на балансе самоистребления и выживания. Чудеса приспособляемости - и такая изобретательность в гибели, и такая несгибаемость в спасении! Знаешь, что меня больше всего восхищает в человеке? До умиления, до гордости? Ты не поверишь: рыболовный крючок и штаны.
Эволюция рыболовного крючка - это конек мой, я люблю удить, много знаю про это, пока из Енисея всех осетров, всю стерлядь не перетаскали, это лучшее было занятие,
И у нас на Овсянке, в деревне моей, на противоположном берегу открыли поселение первобытное. Слушай, как мне было их жалко, этих перволюдей, обувь-то еще не изобретена, ты представляешь, в нашем климате без обуви?! Так и сидели тут в своих шкурах. Нашли там кости животных, ну и каннибализм там был, понятно, потому что не всегда же и мамонта поймаешь. А рыболовный крючок у них уже был, и была зазубрина на нем, заусеница. Та самая, из-за которой пацаны мучились, если крючок ненароком впивался в штаны: не достанешь, резать надо, а они единственные. Вот видишь, в этом сочетании людоедства, изобретательности и живучести - вся человеческая природа. Или возьмем штаны. Ты Брейгеля любишь?
- Конечно.
- Вот посмотри при случае на его крестьян. Сама форма штанов, так сказать, переменилась мало в силу неизменности носителя, но сколько было модификаций ширинки, сколько вариантов! Сначала гульфик, чехол этот, потом на пуговицах, теперь молния... Ведь это охеренная изобретательность! Горжусь, горжусь человечеством.
Другое дело, что русские - не самый зверский, конечно, но самый изобретательный народ. И в смысле самоуничтожения, и в смысле выживания. Ты ведь знаешь, я в Вологде жил 15 лет? И приезжает ко мне друг-однополчанин, хочет по улицам побродить, посмотреть знаменитый вологодский конвой. Поговорку "Вологодский конвой шутить не любит!" вся Россия знала. А ведь и киргизы охраняли, и казахи, и не так уж много русских было во внутренних войсках. Однако ж вологодский конвой! Друг мой возвращается и говорит: "Изобретательные, суки! Если в строю кто не в ногу пойдет или заговорит сразу всех положат. Но не на сухом месте, а нарочно так выберут, чтобы в лужу". Это по-нашему!
Изощренность мучительства - это первое дело, но и чудеса изобретательности в крайних ситуациях, вот слушай. Мы в окопах страшно мерзли, дождь, ну там примостишься как-то, чтобы по спине не текло, потому что как струйка по спине, по желобку потечет к жопе, к яйцам - все, ты не солдат, у тебя сразу чувство, что промок ВЕСЬ. Сижу я в таком окопе, уже весь-весь мокрый, сухой нитки нет, и подходит ко мне наш капитан, видя, что совсем мне худо: "А ну пей живо!". А это что? А это тройной одеколон. Да где ж он его взял на передовой в 44-м году, вот скажи ты мне как русский человек русскому человеку?! Однако достали, и заметь, это была моя первая в жизни выпивка.
Мне до того негде было пить. То детдом, то ФЗУ, а в детстве я слишком часто видел пьяного отца и понимал, что это такое. Иногда алкоголизм родителей перекидывался на детей, бывает наследственным, а иногда дает наследственное отвращение к вину, потому что ты себе представляешь, до чего можно допиться. Но тогда, естественно, я этого одеколону целый пузырек хватил и вроде бы согрелся. Только говно до 45 года, кажется, им пахло... Хороший одеколон делали.
Не-ет, русский человек живуч, да если он еще повоевал... Есть такая поговорка: "Меня не съешь: спереди костист, сзади говнист". Русского солдата убить мало - его повалить надо, а вот это хрен. На войне ты знаешь, кто выше всех ценился? Кого командиры старались из пополнения к себе отбирать? Тюремщиков и детдомовцев.
Астафьев Виктор Петрович
Родился 1 мая 1924 года в с. Овсянка Красноярского края в семье крестьянина, русский.
Учился в железнодорожной школе ФЗО N1, затем добровольцем ушел на фронт. Оставался рядовым до конца войны. Был ранен.
После войны жил в г. Чусовой Пермской обл., гг. Перми и Вологде, в настоящее время живет в с. Овсянка.
В 1951 г. в газете "Чусовской рабочий" был напечатан его первый рассказ. Затем четыре года Астафьев работал в этой газете корреспондентом.
В 1958 г. принят в Союз писателей СССР.