"Юнкерация" жила в казармах, на отдельных нарах, в ящиках которых, предназначенных для белья и солдатских вещей, можно было найти пустые полуштофы, да и то при благосостоянии юнкерских карманов, а в минуту безденежья "посуда" пропивалась, равно как и трехфунтовый хлебный паек за месяц вперед, и юнкера хлебали щи с "ушком" вместо хлеба. Батальонный остряк, унтер-офицер Орлякин, обедая со своим взводом, бывало, откладывал свой хлеб, левой рукой брался за ухо, а правой держал ложку и, хлебая щи, говорил: "По-юнкерски, с ушком".
У юнкеров была одна заветная вещь, никогда не пропивавшаяся: это гитара Казакова, великого виртуоза по этой части.
Под звуки ее юнкера пели хором песни и плясали в минуту разгула. Гитара сделала Казакова первым биллиардным игроком.
Переход от первого инструмента ко второму совершился случайно. Казаков прославился игрой на гитаре по всему городу, а любители, купцы и чиновники, таскали его на вечеринки и угощали в трактирах.
Казаков стал бывать в биллиардных, шутя сыграл партию с кем-то из приятелей, а через год уже обыгрывал всех маркеров в городе.
Дорого, однако, Казакову стоило выучиться. Много раз приходилось обедать с "ушком" вместо хлеба, еще больше сидеть в темном корпусе под арестом за опоздание на ученье...
Его произвели в офицеры, дали роту, но он не оставлял игры.
Слава о нем, как о первом игроке, достигла столиц, а вскоре он и сам сделался профессиональным игроком.
Опоздав на какой-то важный смотр, где присутствие его было необходимо, Казаков, по предложению высшего начальства, до которого стали доходить слухи о нем как о биллиардной шулере, должен был выйти в отставку.
Ему некуда было больше идти, как в биллиардную. И пошла жизнь игрока.
То в кармане сотни рублей, то на другой день капитан пьет чай у маркеров и раздобывается "трешницей".
Когда своих денег не было подолгу, находились антрепренеры, водившие Казакова по биллиардным. Они давали денег на крупную, верную игру, брали из выигрыша себе львиную долю и давали капитану гроши "на харчи".
Он играл в клубах, был принят в порядочном обществе, одевался у лучших портных, жил в хорошем отеле и... вел тесную дружбу с маркерами и шулерами. Они сводили ему игру.
Шли годы. Слава его, как игрока, росла, известность его, как порядочного человека, падала.
Из клубных биллиардных он перебрался в лучшие трактиры; потом стал завсегдатаем трактиров средней руки.
И здесь узнали его. Приходилось сводить игру непосильную, себе в убыток.
Капитан после случайного крупного выигрыша бежал из столицы на юг и начал гастролировать по биллиардным. Лет в семь он объездил всю Россию и, наконец, снова появился в столице.
Но уж не тот, что прежде: состарился.
От прежнего джентльмена-капитана остались гордая, военная осанка, седая роскошная шевелюра, поношенный, но прекрасно сидевший черный сюртук.
Вот каким он явился в биллиардную бульварного трактира.
Играли на деньги два известные столичные игрока: тарик, подслеповатый, лысый, и молодой маркер из соседнего трактира.
Маркер проигрывал и горячился, старик хладнокровно выигрывал партию за партией и с каждым ударом жаловался на свою старость и немощь.
Ничего, голубушки мои, господа почтенные, не
вижу, ста-арость пришла! -- вздыхает старик и с треском "делает" трудный шар.
-- Старый черт, кроме лузы ничего не видит! -- сердится партнер.
-- Подрезаю красненького.
Тридцать пять, и очень досадно!-- считаетмаркер.
В угол.
Не было. Никого играют, тридцать пять дожидают!
Батюшки мои светы! Кого это я вижу, сколько лет, сколько зим, голубушка Василий Яковлевич! Какими судьбами-с?
На твою игру, Прохорыч, посмотреть приехал; из Нижнего теперь...
Прохорыч, живо кончив партию, бросил кий, и два старика, "собратья по оружию", жарко обнялись, а потом уселись за чай.
Где побывал, Василий Яковлевич?
-- Дурно кончил.
Теперь из Нижнего, в больнице лежал месяца три, правая рука сломана, сам развинтился... Все болит, Прохорыч!
Прохорыч вздохнул и погладил бороду.
-- Руку-то где повредил? -- спросил он, помолчавши. --В Нижнем, с татарином играл. Прикинулся, подлец. неумелым. Деньжат у меня а-ни-ни. Думал -- наверно выиграю, как и всегда, а тут вышло иначе. Три их стало за мной, да за партии четыре с полтиной.
Татарин положил кий: дошлите, говорит, деньги! Так и так, говорю, повремените: я, мол, такой-то. Назвал себя. А татарин-то себя назвал: а я, говорит, Садык... И руки у меня опустились...
Садык, Садычка? -- Ну, на черта, Василий Яковлевич, налетел.
Да, Садык. Деньги, кричит, мне подавай. Маркерза партии требует. Я было и наутек, да нет...
Ну, что дальше, что?
Избили, Прохорыч, да в окно выкинули... Со второго этажа в окно, на мощеный двор... Руку сломали...
И надо же было!.. Н-да. Полежал я в больнице, вышел -- вот один этот сюртучок на мне да узелочек с бельем. Собрали кое-что маркеры в Нижнем, отправили по железной дороге, билет купили. Дорогой же -- другая беда, указ об отставке потерял -- и теперь на бродяжном положении.
Капитан, за несколько минут перед тем гордо державший по военной привычке свою голову и стан, как-то осунулся.
-- Ну, а игра, Василь Яковлевич, все та же? Капитан встрепенулся.
Не знаю; из больницы вышел, еще не пробовал. Недели две только руку с перевязки снял.
Поди, похуже стала.
А может, отстоялась. Когда я долго не играю -- лучше игра. Думаю свести.
Своди, что же -- на красненькую...-- Прохорыч незаметно сунул под блюдечко десятирублевку.
Спасибо, старый друг, спасибо,-- выручаешь в тяжкую минуту.
-- Мы старую хлеб-соль не забываем! Капитан взял кий в руки.
-- За капитана держанье, держу за капитана красный билет! -послышалось во всех углах. Посыпались на столы кредитки...
Капитан гордо выпрямился.
Его партнер, известный игрок Свистун, молодой мальчик, начал партию. Ловко, "тонким зефиром"" его шар скользнул по боку пирамидки и вернулся назад.
Капитан оперся на борт, красиво согнул свой тонкий, стройный стан, долго целился и необычайно сильным шаром "в лоб" первого шара пирамиды разбил все
У ары, а своего красного вернул на прежнее место. Удар был поразительный.
Браво, капитан, браво! -- аплодировала, восхищаясь, биллиардная.
Но капитану было не до того. Он схватился левой рукой за правую и бледный, как мертвец, со стоном опустился на стул.
Свистун сделал удар -- и не отыгрался. Его шар встал посередине биллиарда, как раз под всей партией. Стоило положить одного шара и выиграть все.
А капитан, удививший минуту тому назад биллиардную своим былым знаменитым "капитанским" ударом, продолжал стонать, сидя на стуле.
Вся биллиардная столпилась около него.
-- Рука моя... рука... Умираю... Она сломана! --стонал капитан.
Ему дали воды. Он немного оправился и помутившимися глазами смотрел на окружающих.
Играйте, играйте, ваш удар!--требовал Свистун и державшие за него.
Пусть другой играет, он не может, видите, болен! -- говорили противники.
А болен, не берись! Мы тоже деньги ставили.
Послушай, Свистун, я стою подо всей партией,разойдемся! -- посмотрев на биллиард, промолвил капитан.
Играйте-с!
Капитан, бледный, с туманным взором, закусив от боли губу, положил правую руку за борт сюртука, встал, взял в левую руку кий и промахнулся.
Свистун с удара сделал партию и получил деньги. Капитан без чувств лежал на стуле и стонал. а.то-то, уплачивая проигрыш, обругал его "старым вором, бродягой".
его выгнали, больного, измученного, из биллиардной и отобрали у него последние деньги. На улице бед-родняли Дворники и отправили в приемный по-Прошло несколько месяцев; о капитане никто ни- чего не слыхал, и его почти забыли. Прошло еще около года.